Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

нетерпеливо спросил Олекса.

– Да вроде нет. Я его песнью покорил, сребреник вот дал. – Уловив недоверчивые взгляды друзей, Ходына показал монету. – А после опрометью побежал он из корчмы, а куда – один чёрт ведает! Мыслю, други, – нахмурил он чело, – надобно нам из Киева убираться подобру-поздорову. Чую, признал тебя Туряк, Велемир.

– Ну, Ходына, оберёг ты меня от ворога лютого! – промолвил Велемир, заключая Ходыну в объятия. – Да поможет тебе Бог, друже!

…Отроки рассказали о случившемся боярину Мирославу, и тот, боясь лишнего шума, велел тотчас же собираться и трогаться в путь.

Поздним вечером, когда уже наступили сумерки, вереница обозов выехала из города через Лядские ворота и скрылась в темноте на широкой дороге.

Глава 34

Миновав Белгород, путники переправились по льду через Ирпень и, подгоняя коней – верных своих товарищей, коим доверялись всецело, – по заснеженному шляху быстро продвигались на заход. Густые леса Поднепровья, в которых отроки чувствовали себя по-домашнему спокойно и уютно, сменились степью, где каждый шаг сопряжён был со смертельной опасностью. Как знать, может, за высоким холмом или в глубокой, поросшей кустарником балке прячутся жадные до чужого добра половцы с калёными стрелами и арканами наготове?

Мирослав Нажир, не скрывая тревоги, то и дело высылал вперёд сторожу из семи – десяти воинов. В сторожу неизменно выезжал Велемир, иногда с ним отправлялся и Олекса, которому каждый раз с жаром приходилось доказывать боярину, что он хоть ещё и неопытен в ратном деле, но не уступает другим в силе и ловкости.

То ли помогли страстные молитвы Мирослава Нажира, то ли свирепый буран в степи, то ли бдительность сторожей, но посольский поезд благополучно, без затруднений и потерь, спустя несколько дней добрался до Межибожья – небольшого городка, раскинувшегося на низком берегу Южного Буга.

По обе стороны дороги близ Межибожья простирались топкие болота. Пригревало солнце, снег уже начинал таять, и двигаться дальше приходилось всё медленнее.

Достигнув берега Буга, Мирослав велел отрокам расставить шатры и вежи и учинить на два дня привал. Боярин был рад тому, что самая опасная часть пути осталась у них за спиной. За Межибожьем располагались земли Ростиславичей, которые конечно же не посмеют ничего сделать против послов Владимира Мономаха, ибо Владимир всегда защищал этих князей от гнёта Святополка и киевских бояр. Мирослав припомнил одно не такое уж давнее событие. Когда несколько лет тому назад князь Владимир был на полюдье в северных своих областях и ехал однажды берегом Волги, его внезапно настигли гонцы от Святополка и Святославичей – Давида и Олега.

– Пойдём, князь, на Ростиславичей, сгоним их с Теребовли, – убеждали послы.

Владимир ответил им так: «Могу ли я клятву преступить? Ведь клялись мы в Любече на кресте святом, говорили: “Каждый да держе вотчину свою”. И сей крест честной целовали».

Обиженные и обозлённые отказом гонцы уехали ни с чем, сердито бросив на прощанье: «А коли не пойдёшь с нами, то отныне мы сами по себе будем, а ты – сам по себе».

Тогда Святополк и Святославичи не решились на войну без поддержки Мономаха, а после уже и не предпринимали новых на них походов. В этом видели братья Володарь и Василько заслугу Владимира – он не давал разгореться пожару междоусобья и удерживал Святополка от нападений на Свиноград и Теребовлю. Многострадальная земля бужан и белых хорватов благодаря усилиям мудрого и дальновидного переяславского князя получила ряд лет мира…

Буг был ещё окован льдом, но боярин боялся переправляться через реку на конях, не зная брода. В это время лёд, как правило, становился уже хрупок, и можно было по неосторожности провалиться в холодную речную воду, потеряв и голову, и обозы с товарами.

– Проводника надобно сыскать, дабы по броду провёл, – говорил Мирослав, в озабоченности теребя перстами свою холёную, начинающую седеть бороду.

По его наказу Велемир отправился в Межибожье искать надёжного человека, на которого можно было бы положиться при переправе, Олекса же с Ходыной маялись от безделья у костра, глядя, как вздымается ввысь всепожирающее пламя.

– Вот погляди, Олекса, – указал Ходына на реку. – Как будто малая речка, узенькая, вроде какой-нибудь там Альты, Желани али Судомири. И не поверишь, что се – Буг. Сотни вёрст впереди у сей реки, сотни притоков. Река ведь яко жизнь человечья. Какая – короткая, какая – долгая. Бугу выпала жизнь долгая, счастлив он, бурлит от радости, кипит в вешнюю пору и всё несёт, несёт воды свои к Чермному морю.

– Чудной ты, Ходына, – засмеялся Олекса. – О рецах баишь, будто о живых.

– Да они и есть живые. То сейчас, подо льдом, кажется, что мёртвые. Весна настанет – сам узришь. К тому же все реки разные. Вот, к примеру, Днепр. Река добрая, могучая, яко великан-храбр. Волхов – бурный, непокорный, течёт, куда ему вздумается – то в одну сторону, то в другую. Двина – холодная, стойно северная красавица. Припять – ленивая, коварная, с болотами по берегам. Стугна – злая. Хошь, спою?

Река Стугна,

Скудную струю имея,

Поглотив чужие ручьи и потоки,

Расширенная к устью,

Юношу князя Ростислава заключила[131].

Уныли цветы от жалости,

И дерево с тоской к земле приклонилось[132].

А вот тебе о Немиге:

У Немиги кровавые берега,

Не добром были посеяны –

Посеяны костьми русских сынов[133].

За разговорами Олекса и Ходына не заметили, как наступил вечер, стемнело и над берегом Буга воцарилась ничем не нарушаемая тишина. Отроки разбрелись по вежам, и, кроме двоих друзей, никто не сидел у костров.

С одного из возков, доверху заполненного соломой, внезапно донёсся негромкий шорох.

– Верно, мышь какая завелась в соломе, – предположил Олекса, но Ходына вдруг выразительно поднёс палец к устам, поднялся и, ухватив друга за руку, потянул его за собой.

Неслышно ступая, они подкрались к возку. Ходына осторожно разгрёб солому, и перед изумлённым Олексой возникли освещаемые светом костра чьи-то ноги в лаптях.

– Вот и мышь тебе, – громко сказал Ходына. – А ну, вставай!

Ноги тотчас скрылись в соломе, раздался снова шорох, и через несколько мгновений из соломы высунулась большая круглая голова с редкими, коротко остриженными волосами. Человек испуганно хлопал выпученными глазами и беспрерывно икал, видимо, от страха.

– Вылазь, вылазь, – с насмешливой улыбкой сказал ему Ходына и пояснил Олексе: – Видать, беглый.

Неизвестный послушно спрыгнул с возка и, понурив голову, весь дрожа, встал в полный рост перед Ходыной.

Это был невысокий щуплый мужичонка лет тридцати пяти или чуть менее, одетый в рваный тулуп и