Пьесы - Николай Гуриевич Кулиш

перекликаться гудки новых фабрик и заводов. Уже сегодня Днепрострой разбивает динамо-моторами эту камышовую печаль, этот дикий, чтоб он пропал, стон порогов, я слышал его на экскурсии…

М а л а х и й. Бросьте ваш Днепрострой. Вот здесь кричат, слышите, — изнасиловали двух старух, о гегемоны! Не поможет!

Т р е т и й. Поможет! Вот там начинаем мы нашу реформу всего украинского народа, и там, и тут, всюду, где только есть рабочая рука…

3

Подбежал  р а б о ч и й, весь мокрый от пота:

— Готовы формы?

Рабочие напряглись:

— Готовы!

М о к р ы й  р а б о ч и й. Выпускаем чугун!.. (Крикнул туда, где занималось зарево.) Готово!.. Даешь!..

По желобам и углублениям полилась огненная жидкость, осветила огненно-красным палящим светом весь литейный цех, полыхнула заревом, засветилась на лицах и в глазах у каждого. Все пришло в движение. Перескакивая через желоба, припадая к формам, повели за собой рабочие лопатами огненную лаву в формы. Несли в ковшах. Кричали на Малахия:

— С дороги, старик!

— Берегись там, эй!

— Станьте в сторону, эй, как вас!.. Малахий!..

— Да покажите ему, куда выйти, а то еще растопится.

А он в дыму и в зареве беспомощно метался между огненных рек, пока кто-то не вывел его к двери, сказав:

— Беда с такими реформаторами…

Придя в себя, он заглянул на огни, на дым, на зарево и сказал:

— У них свои, красные идеалы. Какая трагедия!

Закрыл глаза и ушел. Ему вслед гремела симфония труда.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

1

Беспокоилась мадам  А п о л л и н а р и я, чтобы не накрыла как-нибудь ее учреждение милиция, особенно же по ночам волновалась:

— Смотри, Агафья, как наскочит милиция, говори: это мои внучки Оленька и Любочка, только что приехали… говеть, что ли.

А г а ф ь я (на все соглашалась). Ах, господи! Так и скажу, только бы вы мне подорожную в Иерусалим выхлопотали…

— Выхлопочу!

— Скоро ли?

— Подожди!

— Ведь уж месяц жду… (Шептала.) Ни денег, ни Иерусалима.

И точно назло Аполлинарии в эту ночь где-то неподалеку раздавались тревожные свистки.

2

Из какой-то каморки выскочил испуганный  г о с т ь.

Г о с т ь. Свистят!.. Ах, мадам Аполлинария, сколько раз я вам советовал найти безопаснее квартиру, чтоб подальше, подальше от Советской власти… (Укоризненно, сердито взглянул на мадам Аполлинарию и побежал по ступенькам через черный ход. Забыл пристегнуть подтяжки.)

А п о л л и н а р и я (ему вслед, ломая руки). Ах, знаю, что мука, но что ж поделаешь, — мы теперь нелегальные!

3

Из той же каморки вышла  Л ю б у н я.

Л ю б у н я. Скучно. Пускай играют.

А п о л л и н а р и я. Не нужно, Миррочка! Слышишь — свистки?

Л ю б у н я. Убегу!

А п о л л и н а р и я (музыкантам). Ну играйте! Только умоляю, пиано, пиано…

Л ю б у н я (подошла к Агафье). А что, если папенька дома?

А г а ф ь я. Это бог один святой знает…

Л ю б у н я. Я об этом думала, и весь мир вдруг для меня почернел. А что, если папенька дома, а я тут… (Музыкантам.) Громче!

4

Вошли по лестнице, шатаясь, д в е  д е в у ш к и  с  г о с т я м и  и  М а т и л ь д а.

— Вот… пришли.

П е р в а я. Котики, вы не пожалеете.

Г о с т ь. «Не жалею, не зову, не плачу, все пройдет, как с белых яблонь дым…»

В т о р а я. Браво!

Г о с т ь. «Увяданья золотом охвачен…»

А п о л л и н а р и я (девушкам). Пришли, мои девочки… А Оля где же?

М а т и л ь д а. Вина, а тогда про Олю…

В т о р а я (гостю). Можно грушу?

Г о с т ь. Пожалуйста… «Я не буду больше молодым…» Чего душенька ваша хочет, то и берите!..

Д е в у ш к и. Ах, какой добренький.

Г о с т ь (испугавшись своей доброты). Но с условием…

Д е в у ш к и. С каким?

Г о с т ь. На выбор дается полминуты. (Вынул часы.) Полминуты все что угодно. Полминуты! Раз, два!

Д е в у ш к и. Шоколада! Вина! Пирожных!

Г о с т ь. Какого шоколада? Какого вина?

П е р в а я  д е в у ш к а. Красного, сладкого! Нет, белого!

Г о с т ь. Скажите, какого же?

В т о р а я  д е в у ш к а. Конфет! Рахат-лукуму!

Г о с т ь. Что вам больше по вкусу?

В т о р а я  д е в у ш к а. Конфеты.

Г о с т ь. Сто грамм? Двести грамм? Триста грамм? Полминуты прошло.

П е р в а я  д е в у ш к а. Так скоро?

Г о с т ь. «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»

П е р в а я  д е в у ш к а. Я же хотела шоколаду…

Г о с т ь. «Точно я весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне…» Нет, довольно! (Сел на стол.)

В т о р а я  д е в у ш к а. Погодите же! Мы вам тоже скажем: что угодно, только в полминуты… Ха-ха-ха! Объявляю! Полминуты.

А п о л л и н а р и я. Ах, Муся, Муся! Разве так можно шутить? Гости и правда подумают — полминуточки…

Разлила вино в рюмки. Гости принялись угощать девушек.

А г а ф ь я (Любуне). Вот если бы тебе, дочка, папеньку найти, а мне дорогу. Может, голубка, ты знала Вакулиху?

— Не знаю. Не из ваших краев я, бабушка.

— Я и забыла, что ты из степи… Когда ж одна Вакулиха на всю околицу в Иерусалиме побывала…

— Болит, бабушка, сердце, умру я, верно…

— А она-то как хорошо померла — Вакулиха! Пришла из Иерусалима и на третий день померла…

Д е в у ш к и (вскочили из-за стола). Мадам Аполлинария!

— Мамочка! Гости просят потанцевать. Можно?

А п о л л и н а р и я. Только умоляю вас, девочки, пиано. Пианиссимо!

Музыка заиграла фокстрот. Мелькнули тени по стенам, по потолку — гости и девушки пошли танцевать.

Л ю б у н я. Вот играют, танцуют, а мне чего-то мельницы представляются, что на краю нашего местечка. А что, если папенька к мельницам уже подходят, а я здесь?

А г а ф ь я. Будто заснула! Лицо такое светлое и белое, ей-богу, не вру. А в гроб ей пахучих стружек, что от гроба господнего принесла, наложили и кипарисовый крестик… Дай боже тебе, дочка, мне, и всякому так умереть, как умерла Вакулиха.

Л ю б у н я  ушла в каморку, Агафья договаривала свое.

Прошение, что ли, написать? Товарищи, так, мол, и так, Вакулиха померла, хочу и я также. А то не поверите, товарищи, даже снится уже. Иду, будто плыву по воздуху над морем теплым, и тропочка в красных цветах, а где-то за морем сиянье до неба, как вот заря в летнюю пору бывает… А знаете, товарищи, как не удается в Иерусалим, так я уже… (Задремала.)

5

О л я  привела  М а л а х и я. Еще с порога крикнула:

— И я с гостем, да еще с каким!..

Девушки и гости приветствовали Олю аплодисментами, криками «ура». Музыка грянула туш.

М а л а х и й (остановившись на лестнице). Только вот где признали! (Величественно поклонился.) Приветствуем наших верноподданных!..

А п о л л и н а р и я (Оле). Это, кажется, Миррин, Любочкин…

О л я. Отец.

А п о л л и н а р и я. Зачем, Оля? Чтобы растревожить бедное дитя? К чему драмы?

О л я. Где она?

А п о л л и н а р и я. Шш. У нее голова заболела. Спит.

О л я (заглянула в каморку). Мирра, ты спишь? Спит! (Подошла к Малахию.) Что дороже, нарком, — отец или сон?

М а л а х и й. Сон, если он после работы.

О л я (криво усмехнулась). Да, после работы. Простите, я пойду переоденусь, а то вся вымокла. (Всем.) Дождь на дворе.

6

С разгона вошел еще  г о с т ь:

— Здорово, контрреволюция!

А п о л л и н а р и я (обрадовалась и в то же