Пьесы - Николай Гуриевич Кулиш

вы сейчас. Стыд вам очень к лицу, ей-богу. Глазенки как две небесные планеты и т. д.

О л я (одними губами). Кто?

— Про мороженое птичка рассказала, — потому на дереве сидела и все дочиста видела, про постель и цветы — ночная бабочка, ну, а про косу — муха, ха-ха… Ну, ну… я шучу, потому — что такое муха? Глупая букашка. Ха-ха…

— Что ж мне теперь делать?

— Не что иное, как плюнуть на Кирюшу, — все равно он уже с другой крутит любовь.

— Разве на любовь свою можно плюнуть?

— А не плюнете — пойдут сплетни…

— Трофим Иванович! Неужели ж вы хотите меня перед всем светом на позор выставить, чтобы сгорело во мне сердце. Что я вам сделала?

— Ничего. Впрочем, я хочу, чтобы вы предоставили мне любовь, потому — истомился я без нее… Слышите? Пора уже подумать и обо мне.

О л я (заломила руки). Скажите, как вы узнали?..

— О чем?

— Ну… о мороженом, постели, цветах?..

— Я уже сказал: птичка, бабочка, муха…

— Трофим Иванович! Скажите!

— А ну, попросите!

— Трофим Иванович…

— Попроси!

— Ну милый! Скажите!

Санитар притянул ее за руки к себе.

О л я. Пустите!

— Ну-ну… Не рыпайся!

— Не жмите мне руки!

7

Тяжело согнувшись и крепко сжав руки, приблизился  п я т ы й  б о л ь н о й:

— Помогите!

С а н и т а р (Оле). Вот ему мерещится, что он носит на плечах огромного удава и что хвост его волочится где-то на другом конце света… а любовь моя без взаимности еще хуже того удава, так как давит не руки, а сердце… Вот так! вот так!

О л я (вскрикнула). Не мучьте!

П я т ы й. Не могу! Изнемог! Сейчас упущу. Сейчас будет катастрофа. Помогите!

С а н и т а р. Он сам сказал… Кирюха.

О л я. Он!..

П я т ы й (Малахию). Не могу удавить… Ведь это удав — всемирное зло. Как только я упущу его — он удавит весь мир… Помогите!

М а л а х и й (движением руки). Помогу!

О л я. Неужели он?

С а н и т а р. Еще не верите? У вас вот тут (показал на спину) родинка. Да? (Показал на грудь.) А левая грудь чуть-чуть больше правой… Да? И вы любите, чтобы все… (Зашептал что-то на ухо.)

О л я. А он не говорил вам, что у меня тут… от него ребенок?

С а н и т а р. Глупости! Двойной аборт: Кирюху из сердца, дитя из чрева — вот и вся проблема.

О л я. А про свою болезнь он не говорил?

С а н и т а р. Про какую болезнь?.. Да вы шутите, Ольга Михайловна!

О л я. Желаете убедиться?

С а н и т а р. Ну-ну… это он назло мне, за те деньги… Вот негодяй, а! А вы что же сразу об этом не сказали? Разве можно так шутить!.. (Ушел.)

Оля упала и горько заплакала.

П я т ы й. Сейчас будет катастрофа! Выпускаю! Помогите!

М а л а х и й (незаметно следивший за Олей и санитаром, заходил, заволновался, как еще никогда). Немедленно… Немедленно нужна реформа человека!.. Сейчас, говорю, или уже никогда! Вместе с тем я убеждаюсь, что никто, кроме меня, этой реформы не произведет… Да. Вот только не знаю, с чего начать… Вихри мыслей, голубых, зеленых, желтых, красных… такое множество! Метелица мыслей! А больше всего голубых, и они, по-моему, наилучшие и наиболее подходящие для моей реформы. Нужно ловить их… Вот одна, вот другая! Вот третья! Как будто мотыльки, а смотрите, что из них выходит!

8

В его больном воображении появились, расцвели удивительные проекты, реформы, целые картины. Сначала из голубых колебаний мотыльков сбежались, закрутились какие-то голубые круги с ярко-желтыми центрами, зазвучал напев «Милость мира» Дехтерева, смешанный с «Интернационалом», звоном кадила и с трелями жаворонков, а потом вырисовалось следующее: где-то в голубом Совете Народных Комиссаров сидят голубые наркомы и слушают его доклад о немедленной реформе человека. Аплодируют, хвалят и приветствуют его, он же наглядно продолжает показывать наркомам, как нужно спешно реформировать людей. По очереди к нему подходят: с т а р и к  в  ш и н е л и, б ы в ш и й  в о е н н ы й  в  г а л и ф е, А п о л л и н а р и я, А г а ф ь я, с а н и т а р, с у м а с ш е д ш и е, он накрывает каждого голубым покрывалом, поучает, убеждает, потом делает магическое движение рукой, и тогда из-под голубого покрывала выходит обновленный человек, прекрасный, необычайно добрый, ангелоподобный. Дальше — эти люди и еще много людей, и он впереди них, с красными маками и желтыми ноготками, идут в голубую даль. По дороге видит — стоит гора Фавор, О л я  несет святить яблоко, люди поют ей «Осанну», но как-то по-новому. Потом в голубом мареве маячит какой-то новый Иерусалим, дальше голубые долины, голубые горы, снова долины, голубой дождь, ливень и, наконец, голубое ничто.

Очнулся  М а л а х и й. О л и  уже не было. Вокруг ходили и кружились  б о л ь н ы е.

М а л а х и й. Ага… на основании виденного… (Взял щепотку земли, поплевал, растер и помазал себе лоб.) Помазываюсь народным наркомом. (Зычно.) Свершилось! Слушайте все, все, все!.. Во имя голубой революции я помазываюсь народным наркомом.

В т о р о й. Тише! Я видел, в траве растут верблюжьи уши.

М а л а х и й. Пусть растут!

— Они же слушают.

— Прекрасно!

— И передают…

— Кому?..

— Всем…

М а л а х и й (поднял голову). Прекрасно! Эй, верблюжьи уши! Передайте всем, всем мой первый декрет.

Б о л ь н ы е (между собой). Всем, всем, всем.

М а л а х и й. Милостью великой матери нашей революции я помазался наркомом. Моя анкета — посох и котомка с сухарями: от семьи отрекся, пешком прошел весь предыдущий стаж. Воду я пил из ста семи источников. Нарком без портфеля. Внешние приметы и регалии мои: красная лента через левое плечо, посошок и труба, для украинцев соломенная шляпа и в большие праздники — корона из подсолнуха в руке. Народный нарком Малахий. Нет, не так… народный Малахий, в скобках — нарком. Сокращенно — Нармах… Нет, Нармахнар.

Б о л ь н ы е. Народный нарком. Нармахнар появился.

К т о - т о  и з  б о л ь н ы х (став на колени). Выведи нас отсюда!

Кто-то из больных заволновался:

— Он самозванец, не верьте!

Т р е т и й. Если ты большое начальство, прикажи, чтобы накрошили хлеба святого. Пусть соберут крошки. Вот из-за таких-то и голод. Хотели было свадьбу справлять, как вдруг — и молодая, и мать посаженая на баштане посохли… А вместо арбузов детские головы повсходили. Что крику, что плачу, говорят…

М а л а х и й. Прикажу! Выведу! Потому что все ваши просьбы и заявления принимаю к сердцу. Кстати, мой второй декрет… всем, всем, всем! Немедленно уничтожить все портфели и папки. Если же чиновники спросят, куда им складывать заявления и жалобы, дайте ответ: отныне все жалобы народные, заявления и просьбы носите: 1) в голове, 2) в околосердечных сумках. Народный Малахий нарком. Сокращенно — Нармахнар. Харьков. Дача Сабурова.

Б о л ь н ы е. Выведи нас, Нармахнар!

М а л а х и й. Выведу и доведу! Поведу туда, где алеет небо и голубеет земля. Где за горизонтом на золотых насестах поют будимиры, социалистические петухи…

Б о л ь н ы е. Нас не пустят!

— Не верьте ему!

— Стража не пустит.

— Небесных два сторожа и наседка не пустят.

М а л а х и й. Я вам скажу такое слово, что пустят, — пароль такой, что и стена рухнет… Подходите за