Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

- Вы имеете в виду гувернантку из Гренобля, но я за нею не ухаживал, я только помогал ей как землячке. Не будем говорить о ней... Итак, когда вы окончательно выгнали меня, я уехал в Германию, думая стать там гувернером. Однако мне посоветовали переехать на жительство в Америку, что я и сделал. С минуту он помолчал. - Там я попал на гражданскую войну и с горя записался в северную армию под именем Евгения Арнольда. Я переменил имя из опасения замарать его, настолько я был уверен, что при моей робости, если тотчас не погибну, то или убегу с первого же сражения, или буду расстрелян за дезертирство. Однако вскоре я убедился, что робость и трусость - вещи разные. Короче говоря, я кончил кампанию в чине майора, получил от правительства триста долларов пенсии, от боевых друзей этот вот перстень и, - что меня больше всего удивило, - я, когда-то только исполнявший приказы всех, даже собственных учеников, сам научился приказывать. Поскольку новая фамилия сослужила мне такую службу, я оставил ее.

- Назидательная история, - произнесла пани Ляттер. - Я иное пророчила вам.

- Можно узнать? - спросил он с любопытством.

- Что вы будете играть в карты.

Гость рассмеялся.

- Я карт не беру в руки.

- Да, но когда-то играли каждый вечер.

- Ах, здесь? Простите, но я хаживал на вист к знакомым только для того, чтобы... не сидеть дома.

- Однако это стоило немалых денег.

- Ну, не таких уж больших. Сколько же я проиграл за два месяца?.. Каких-нибудь десять рублей.

- Вы оставили долги.

Гость вскочил с кресла.

- Я давно готов уплатить их. Но откуда вы о них знаете?

- Мне пришлось выкупить ваши векселя.

- Сударыня! - воскликнул он, ударив себя по лбу. - Я про то и не подумал! Но это не были карточные долги. Один раз я поручился за земляка. В другой раз надо было заплатить за гувернантку из Гренобля и отослать ее во Францию, а в третий раз я занял на дорогу, будучи уверен, что через полгода пришлю из Германии деньги. Судьба распорядилась иначе, но я верну долг хоть сегодня, я готов это сделать. Он не составляет и тысячи рублей.

- Восемьсот, - прервала его пани Ляттер.

- Векселя у вас? - спросил гость.

- Я порвала их.

- Это ничего не значит. Даже если их нет, с меня достаточно вашего слова, что они не в чужих руках.

Наступила продолжительная пауза. Вид у гостя был озабоченный, как у человека, который должен начать разговор на щекотливую тему; пани Ляттер погрузилась в задумчивость. В душе ее зрел переворот.

"Он вернет мне восемьсот рублей, - думала она. - Если он не лжет, то человек он вполне приличный. Но ведь он никогда не лгал. Гувернантки он не обольщал, в карты не играл, тогда... почему же мы разошлись? И почему бы нам не помириться? Почему?"

Она очнулась и, мягко глядя на своего экс-супруга, сказала:

- Предположим, все, что вы говорили, правда...

Гость выпрямился, глаза его сверкнули гневом.

- Позвольте, сударыня, - прервал он ее твердым голосом, - каким тоном вы говорите? Никто не имеет права сомневаться в моих словах.

Пани Ляттер удивил, даже испугал этот взрыв негодования, которому могучий голос придал необыкновенную силу.

"Почему он тогда так не разговаривал? Откуда у него этот голос?" пронеслось в ее уме.

- Я не хочу вас обидеть, - сказала пани Ляттер, - но... вы должны сознаться, что между нами остались старые и неприятные счеты.

- Какие? Я все оплачу... Восемьсот рублей сегодня, остальные через месяц.

- Есть счеты моральные...

Гость посмотрел на нее с удивлением. Пани Ляттер в душе должна была сознаться, что ей не случалось видеть взгляда, в котором выражался бы такой ум, такая сила и что-то еще такое, чего она боялась.

- Моральные счеты между нами? - повторил гость. - И это я виноват перед вами?

- Вы, сударь, бросили меня, - прервала она в возбуждении, - не дав никаких объяснений.

Неукротимый гнев выражало лицо гостя, отчего оно показалось пани Ляттер еще красивей.

- Как же так? - сказал он. - Вы все эти несчастные годы нашей совместной жизни обращались со мной как с собакой, как... помещица с гувернером, и вы толкуете мне, что я бросил вас? Вся моя вина заключалась в том, что я боготворил вас, что я видел в вас не только любимую женщину, но и знатную представительницу варварского народа, которая унизилась до того, что вышла замуж за нищего эмигранта. Но в последний год, особенно во время последней сцены, когда я боялся, что вы прикажете прислуге избить меня, во время этой последней сцены - я излечился. Сегодня я постигнул вас: вы дочь скифских женщин, которые всегда повелевали, всегда приказывали и которым следовало рождаться мужчинами. Я же был представителем цивилизованного народа и, несмотря на любовь к вам, несмотря на уважение к вам как к женщине, несмотря на робость, я не мог дольше оставаться у вас в роли раба. Все оказалось к лучшему. Вы нашли себе дело, которое дало вам возможность удовлетворить властолюбивые стремленья, принесло вам имя и состояние, а я человек свободный... Раз уж мы не подходили друг другу, самое лучшее, что вам оставалось сделать, это выгнать меня... О, это было сделано весьма решительно!

- Супружеские ссоры не могут разорвать узы, которые налагает таинство брака, - опустив глаза, тихо промолвила пани Ляттер.

Гость пожал плечами.

- Вы даже не подумали о том, что я с детьми могла впасть в нищету, прибавила она.

- Дети... и даже кресло с письменным столом принадлежат вашему первому мужу, - сухо возразил он. - Вы сами, сударыня, полчаса назад изволили мне это сказать... этим мы и будем руководствоваться. Что же касается вашего благополучия, то я был спокоен за вас. В тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году я встретил в Ричмонде вашу старую горничную, Анелю, так, кажется, ее звали. Она вышла замуж за чулочного фабриканта. От нее я узнал, что вы основали пансион, что делаете состояние, что Казик и Эленка получили прекрасное воспитание. Я был несколько удивлен, когда узнал о пансионе; зная, однако, насколько вы энергичны, я не сомневался в том, что все у вас пойдет прекрасно. Год назад это подтвердил пан Сля... Сляский, - там его зовут Сляде, потому что никто не выговорил бы его фамилии, - старый ваш сосед по Норову. Он сказал мне, что вы составили состояние, что из Эленки выросла красавица, а Казик обещает стать гением. От этих новостей угасли последние сожаления, которые могли сохраниться в моей душе. Я понял, что если бы не уехал тогда, то мог бы стать помехой для вас и ваших детей на пути к благополучию. И сегодня я утверждаю, что как ни тяжело было мне пережить этот удар, однако всем нам разлука пошла на пользу. И в материальном и в нравственном отношении все мы выиграли. Перст божий направляет людей на путь истинный.

Слушая эти речи, пани Ляттер чувствовала, что в ее сердце потухает прежняя ненависть к мужу и место ее занимает беспокойство.

"Это благородный человек, - подумала она, - но зачем он ко мне приехал?"

Глава двадцать шестая

Изгнанника удерживают, но он уходит

Гость морщил и потирал лоб с явным замешательством.

- Какие же у тебя намерения? - краснея, робко спросила пани Ляттер. Экс-супруг посмотрел на нее с удивлением. За минуту до этого она называла его "сударем", а сейчас обращается на "ты"...

- Так вы не получили моего декабрьского письма? - спросил он.

- Ты можешь сейчас рассказать мне его содержание.

- Ах, да. Что ж, так и придется сделать, - ответил гость и машинально достал портсигар.

- Ты хочешь курить? - спросила пани Ляттер почти смиренно.

- Нет, нет! - сказал он. - Жаль, что мое письмо пропало.

- Разве в нем были какие-нибудь документы?

Гость не ответил. Он опять потирал лоб.

- Вы не знаете, - сказал он вдруг. - У меня сын... Ему десять лет, это очень красивый и хороший мальчик. Прекрасный мальчик!

У панк Ляттер потемнело в глазах.

- Зовут его Генриком, - продолжал гость. - Когда он задумывается, у него такой печальный взгляд, что я порой трепещу за него: откуда у ребенка эта печаль и что она сулит? Но это минутная печаль. Вообще же он веселый мальчик. Ах, каким он умеет быть веселым! - прибавил гость, глядя на пани Ляттер.

- Мне будет приятно обнять твоего сына, - ответила она сдавленным голосом. - Жаль, что ты не привел его.

- Из Вашингтона? - удивился гость. - Он ведь остался с матерью.

Пани Ляттер побледнела.

- В этом, сударыня, и кроется причина моего появления здесь...

Однако ему трудно было приступить к делу: он ерзал на стуле и явно опять отошел от главного предмета разговора.

- Я, видите ли, один из главных агентов завода сельскохозяйственных машин и орудий Вуда. До сих пор я ездил по Америке, но в этом году, желая побеседовать с вами, взял на себя комиссию в России. Дела настолько срочные, что завтра я должен уехать, но через месяц я вернусь и побуду здесь подольше. А тем временем мой адвокат поможет вам уладить все формальности...

- Я тебя не понимаю... - сжимая подлокотник, прошептала пани Ляттер.