Театр китового уса - Джоанна Куинн

class="p1">Она поворачивается и видит самого высокого из диких детей, одетого в одни только шорты. Он вышел из амбара. Другие спешно скатываются с тюков сена, чтобы собраться за спиной своего лидера, многочисленные, будто крысы.

Кристабель машет черным флагом, затем кладет его на землю. Она лезет в карманы и протягивает кекс и зажигалку. Высокий дикарь хватает кекс и бросает его через плечо мелким. Затем он берет зажигалку и изучающе крутит в руках. Кристабель осторожно тянется, чтобы прокрутить большим пальцем колесико, выбивая искрой жизнь.

– Это приличная зажигалка, – говорит она, – мой дядя Уиллоуби носил ее с собой в пустыне.

Дикарь стоит так близко, что она чувствует запах его кожи. Его лицо – в тени, освещенное снизу зажигалкой, – сплошь острые углы, суровые брови. Он на голову выше ее, и в уголке рта у него сигарета, как у ковбоя. Худощавый, с широкими плечами, темными волосами до плеч и дымчатым намеком на усы. Она думает, что ему около тринадцати – достаточно, чтобы считать себя взрослым. Она слышит близость моря, его шипение и грохот на гальке.

Кристабель говорит:

– Я пришла предложить переговоры. Мне нужны люди. Для моего спектакля. Для «Илиады». Я знаю, что вам нравится притворяться. Я видела, как вы это делаете. Вы переодеваетесь.

Он наклоняется к ней. Когда он заговаривает, она впервые слышит его голос – со смешанным акцентом и протяжными гласными.

– Иди домой, маленькая девочка.

Он пытается вложить зажигалку обратно ей в руки, но она сопротивляется, толкая ее к нему, говоря:

– У меня есть предложение. Если вы появитесь в спектакле, я научу вас сражаться на мечах. – Она повышает голос, чтобы слышали младшие дети. – Всех вас. Я научу вас драться как воинов. Мой дядя научил меня. Я знаю, как это делается.

Дикарь смеется.

– Я умею драться, девочка. Единственное, что я сделал бы с мечом, так избавился бы от светловолосых шлюх в постели отца, comprende[26]?

Мгновение она недоумевает.

– Светловолосых шлюх?

Он кивает на домик.

– Погоди, – говорит Кристабель, – твой отец Тарас? Он не ведет себя как твой отец.

Дикарь хмыкает.

– А как ведет себя отец?

Кристабель ошеломлена. Дикари за его плечом следят за ней. У них всех черные волосы.

– Не говори мне, что он отец всем вам, – говорит она. Она считала, что свита Тараса состоит из его последователей, не родственников.

Мальчик бросает сигарету на землю.

– Почему мы тут, по-твоему? Мы дети великого Тараса. Возможно, у тебя скоро тоже появится светловолосый братик, а? Может, два. Моя мать сможет присмотреть за ними так же, как присматривает за остальными его ублюдками.

– Кто твоя мать? – Кристабель вдруг вспоминает про женщину в платке. – В смысле та, что убирается?

Мальчик резко отшатывается.

– Моя мать его жена.

– Я не знала, что мистер Тарас женат.

– И зачем ему тебе рассказывать? Он предпочитает об этом забыть. – Мальчик набирает полный рот слюны и сплевывает дрожащую пену на землю. – Но я скажу тебе одно, девочка, – однажды мы избавимся от этих светловолосых демониц и отправимся домой.

– Ты имеешь в виду Хилли и Филли?

– Они не первые демоницы. Была одна в Ниме. Одна в Брюгге. Иногда мы забираем детей. Моя мать становится их матерью. Понимаешь?

– Начинаю, – говорит Кристабель. – Хилли и Филли – светловолосые демоницы, и ты считаешь их узурпаторшами.

Мальчик хмурится.

– Узурпаторшами, – повторяет она. – Они заняли законное место твоей матери.

Он кивает.

– Я не знала, – говорит Кристабель. – Pardonnez-moi[27]. Это они заставляют тебя спать в амбаре.

– Мы сами выбрали амбар, – говорит он. Истерический взвизг смеха раздается из домика, будто объясняя почему. Мальчик сжимает челюсть.

– Как твоя мать терпит это? – спрашивает Кристабель.

Дикарь пожимает плечами. Странное чувство – то, что охватывает ее в этот миг. Что-то в его выражении она узнает; что-то о том, каково нести на себе груз взрослой глупости – а она всегда будет на стороне ущемленных, бессильных. И все же она не может заставить себя быть против Тараса, бога из океана, художника, который осуществит ее театральные мечты. Многое требует осмысления. Но есть также и насущная задача. У нее есть нуждающаяся в постановке пьеса, и ей для массовки нужны эти полуголые иностранцы. Она вспоминает строку из книги Генти: «Англичанин всегда должен тем или иным образом распрямить плечи и добиться своего, как француз не сможет никогда».

Кристабель прочищает горло.

– Я пришла на переговоры. Чтобы заключить сделку. Скажи мне, ты француз?

Мальчик качает головой.

– Наполовину бельгиец, наполовину русский.

– Но ты говоришь по-французски.

– По-французски, по-русски, по-фламандски, по-английски. Что предпочтешь?

– Английский, естественно. Буду прямолинейна: для спектакля мне нужны актеры. Я хочу, чтобы ты со своими братьями и сестрами был в труппе.

– У тебя разве нет друзей, с которыми ты можешь играть?

Она мгновение размышляет над ответом, прежде чем сказать правду.

– Нет. У нас нет друзей. Поэтому мне нужны вы. В уплату я научу вас драться. Или я могу добыть вам вещи из дома. Чего вы хотите? Сигарет? Шоколада?

Дикари шепчут «шоколад» как заклинание.

Мальчик говорит:

– Зачем нам верить тебе? Ты можешь украсть для нас, а потом назвать нас ворами.

– Я дам вам слово чести, – говорит Кристабель.

– Твое слово для меня ничего не значит.

Кристабель задумывается. Затем протягивает руку и со щелчком зажигает огонь в зажигалке, которую мальчик все еще держит в руке. Она расправляет собственную ладонь и держит ее над пламенем.

– Смотри, – говорит она, – вот мое слово. – Она опускает ладонь к зажигалке, не отрывая своих глаз от его, даже когда веки начинают дрожать от боли.

Дикари придвигаются ближе. Мальчик ждет, пока яростно смаргивающая слезы Кристабель не опустит дрожащую руку совсем близко к пламени, прежде чем отодвинуть зажигалку и убрать ее. Кристабель прижимает ладонь к груди, глубоко дыша.

– Сигареты, да. Шоколад, да, – говорит мальчик. – И еще кое-что. Я хочу научиться водить автомобиль. Ты с этим разберешься – поговорим о постановках. Oui?

Кристабель кивает. Она еще не вернула себе контроль над голосом.

Он мгновение изучает ее, затем говорит:

– У нас тоже нет друзей.

Кристабель не уверена, выражает ли он так сострадание или угрожает.

Она широким шагом направляется к лесу, выдавив дрожащее:

– Месье, я подумаю над вашими условиями. – Свой черный флаг она оставила на земле.

Он бросает ей вслед:

– Bonsoir, mademoiselle. Je m’appelle Leon[28].

Дигби ждет ее в деревьях, дрожа на ночном ветру. Она выдавливает улыбку, а затем всхлипывает, вытирает глаза.

– Обожгла руку.

– Ты не подала мне сигнал, – говорит он. – Больно?

Она кивает.