Театр китового уса - Джоанна Куинн

солдатами, дорогая. Мы очень сердимся от происходящего. Хилли будет троянцами, осажденными и страдающими. Типичная Хилли. У нас будут одинаковые костюмы разных цветов. Коротенькие туники. Вот досюда.

– Одинаковые, потому что в войне нет разницы, – говорит Хилли. – Все стороны едины в своей тщетности. Особенно Филли.

– Действие происходит в Греции? – спрашивает Розалинда.

– Почти, дорогая. Рядышком.

– Тогда мой костюм может быть летящим, белым или кремовым, – говорит Розалинда. – Как на картинах. Кстати говоря, как ваша картина, мистер Тарас? Надеюсь, все это вас не отвлекает.

Филли выдыхает облако дыма.

– С картиной дела идут просто превосходно, Роз. У него новая модель. Получается, она высший сорт.

– Боже, кто же это?

Тарас потирает уголок рта.

– Эрнестина очень любезно согласилась стать моей моделью. Работа – идет. Это работа. Она медленная.

– Кто такая Эрнестина? – спрашивает Розалинда.

– Мадемуазель Обер, – говорит Ов. – Мы все вместе практикуем французский.

– Мадемуазель Обер! – говорит Розалинда. – Я ей плачу не за то, чтобы ей рисовали портрет. Она здесь?

– Ты даже не поймешь, что это она на картине, – добавляет Ов. – Она очень розовая.

– Это едва ли прилично, – говорит Розалинда, поднимая руки, чтобы пригладить свежеостриженные волосы.

– Мы говорим о Париже, – сообщает Тарас. – Бульвары в обрамлении деревьев. Когда мы разговариваем, я снова вижу их. Je reviens[25].

– У вас нет других моделей на примете? – говорит Розалинда. Руки снова взлетают и приглаживают.

– Они выбирают меня, – говорит он и отходит.

Розалинду охватывает сильнейшее желание побежать следом и толкнуть его, опрокинуть на пыльный пол амбара и сорвать испачканную краской рубашку с его спины.

– Мы будем репетировать завтра, мама, – говорит Ов. – Я могу пройтись с тобой по сценарию.

– Мне не нужна помощь, – говорит Розалинда. – Принеси его мне. Я посмотрю.

Голос Тараса доносится из амбара:

– А великанша может быть Аяксом.

– Полагаю, речь обо мне, – говорит Миртл.

Кристабель кивает.

– У Аякса есть щит, сделанный из семи коровьих шкур.

– А у кого нет? – говорит Миртл. – Боже, посмотрите только на это раскаленное небо!

Розалинда автоматически нацепляет улыбку, вслепую рассыпает ее вокруг.

– Вы все должны прийти выпить. Мы можем сыграть в буль на лужайке. – Затем она разворачивается и идет обратно по заросшей травой тропе. Она слышит витийство Миртл, вкрадчивое бормотание Хилли и Филли и болтовню детей. Она заходит в лес. Оставляет их всех позади.

Розалинда Сигрейв проходит меж пестрых деревьев. Солнечный свет тянулся по лесной земле весь день, по чистотелу, ветреницам и собачьим фиалкам. Этот свет так и уйдет в ночь, потому что небо в эти солнечные весенние дни не хочет чернеть. Даже после захода солнца на горизонте остается янтарная полоска, от которой бледность размывается ввысь к голубой ленте, а над ней тянется темно-синий, цвет края мира, и потом – и только потом – совсем в вышине, забытый фиолетово-черный ночного неба ждет в стороне, осторожно придерживает золотой шарик завистливой Венеры.

Черный флаг

Май 1928

Вечер теплый, пушисто-серый и зеленый. Туман поднялся с моря и раскинулся по холмам, отрезая Чилкомб от остального мира. Часы уже пробили девять, когда Кристабель выскальзывает с чердака. Взрослые уехали на вечеринку в Сомерсет, оставив дом тем, кто не может его покинуть: слугам и детям. Никто не ест, не пьет и не раздает указаний, поэтому кто-то из прислуги спит в своих постелях, а кто-то при свечах играет в карты на кухне.

Кристабель на цыпочках спускается по главной лестнице в Дубовый зал, безжизненный как крипта, освещенный только тусклым светом, падающим через купол на рояль. Его редко открывают. Несмотря на часто заявляемое Розалиндой желание, чтобы дети «были музыкальными», для достижения этой цели ничего не делается. Одна из гувернанток давала уроки пианино, но только Ов смогла выносить их достаточно долго, чтобы научиться чему-то, и только Ов садится за рояль тренироваться, настойчиво бренча мелодии, пока не выучит их, меняя направление с каждой фальшивой нотой, будто слепой, натолкнувшийся на мебель.

Кристабель ни на что не наталкивается. Она умело пересекает холл и выскальзывает из передней двери в туманную ночь, где замечает узкий силуэт Моди, выходящей из-за угла дома. На мгновение они смотрят друг на друга сквозь сумрак, как коты в подворотне, затем Моди кивает и исчезает. Кристабель знает, что она отпущена, что осталась невиденной. Она также знает, что чем бы Моди ни занималась, спрашивать об этом не стоит.

Кристабель спешит через сад со скрытностью контрабандиста. На ней затянутые шнурками сапожки и пальто поверх ночной рубашки. Она несет с собой носовой платок, выкрашенный в черный и привязанный к палке: черный флаг – международный символ переговоров. Даже пираты знают черный флаг. Он означает предложение сесть и поговорить, как мужчина с мужчиной, отложив в сторону оружие. Она также несет с собой кусок бисквитного пирога и серебряную окопную зажигалку, два предложения мира, распиханных по карманам пальто, и дедушкин охотничий нож, спрятанный в одном из рукавов для защиты.

Она добирается до края лужайки и готовится юркнуть меж деревьев, когда слышит позади какой-то шум. Дигби. Босиком, в пижаме с монограммой. Кулаком прогоняет из глаз сон. Волнистые волосы стоят дыбом.

– Я слышал, как ты проходишь мимо, – говорит он. Спальня Дигби на первом этаже, хотя спит он там не часто, предпочитая чердак девочек. – Куда ты? Почему не разбудила меня?

– Я хочу пообщаться с дикарями. Думала, лучше идти одной.

Он хмурится.

– Почему?

Она взмахивает черным флагом.

– Я хочу просить переговоров.

– Ты никогда без меня ничего не делаешь.

– Только один человек может запросить переговоры.

– Я могу помочь, – говорит он. – Я буду твоим оруженосцем.

– Хорошо, но говорить с ними я буду сама. Ты останешься в лесу.

– В лесу?

– Стоять на страже, – говорит она. – Как только ты мне понадобишься, я дам сигнал.

– Отлично, – говорит он. – Наперегонки?

Они несутся сквозь лес будто атлеты, перепрыгивая корни деревьев, стараясь сделать так, чтобы любые страхи, прячущиеся в тенях, остались далеко позади. Когда показывается домик, Дигби прячется за боярышником и кладет невидимую стрелу на невидимую тетиву. Кристабель кивает ему, а затем выходит из леса, чувствуя, как сердце грохочет в груди.

Укрытый цветами коттедж у моря молчит, но это молчание отличается от постановочной и тяжелой тишины Чилкомба. Все двери и окна открыты. Свечки, уставленные в пустые винные бутылки, мерцают на подоконниках. Долетают интересные запахи: острой еды, скипидара, табака и чего-то еще, густого и пьянящего. Кристабель слышит тихие голоса и движется вперед, чтобы услышать, о чем они говорят, когда позади с треском ломается веточка.