Театр китового уса - Джоанна Куинн

хочу сыграть в настоящем спектакле, мистер Тарас, – говорит Дигби, подпрыгивая от возбуждения.

– Мама будет в восторге, если мы поставим спектакль, на который все придут, – говорит Ов.

Тарас улыбается.

– Хитрая мисс Флоренс, ты права. Леди Розалинда приютила меня как бродячего кота в надежде, что родится великое искусство. Мы не можем ее разочаровать.

Филли – это Филли лежит на груде соломы, завернутая в простыню, – кричит:

– Из нас выйдет отличная труппа! Я всегда хотела сыграть датчанина.

Хилли, выходящая из домика в мужской рубашке, передает Тарасу бокал и говорит прохладным тоном:

– Датчанина? Или даму в молчании?

– Не шепчи, дорогая, – говорит Филли, поправляя простыню.

– Поскольку Филиппа Фенвик не шепчет, не так ли? – говорит Хилли.

– Достаточно, – строго говорит Тарас, хотя и обнимает Хилли за талию и ласково поглаживает ее рукой, держащей кисть. Позади них женщина со шваброй выплескивает ведро грязной воды в гортензии.

Хилли говорит:

– Я подозреваю, что Розалинда захочет сыграть главную роль, едва услышав, что будет шоу.

– Розалинда не умеет играть, – говорит Кристабель.

– О, думаю, умеет, – отвечает Хилли.

– Какую мы поставим пьесу, Тарас? – кричит Филли. – «Ромео и Джульетту»?

Тарас оборачивается к детям.

– Кристабелла, скажи мне. У тебя есть любимая история? Та, что ты рассказываешь себе в постели перед сном. Я был одиноким ребенком на чердаке. Я знаю, каково это – рассказывать себе истории.

Кристабель долго не думает.

– «Илиада». Я рассказываю ее и Дигби с Ов.

– Идеально, – говорит Тарас. – Мы создадим тебе Трою и деревянную лошадь, в которой ты сможешь спрятаться.

Кристабель так довольна этим поворотом, что умудряется удержаться от напоминания, что троянская лошадь вообще-то появляется не в «Илиаде», а в другой великой работе Гомера, «Одиссее», но не может совсем промолчать, поэтому отходит в сторону и тихим голосом быстро выдает поправку запутавшейся Ов.

– Деревянная лошадь что? – говорит Ов.

– На холме неподалеку отсюда есть большое изображение лошади, – говорит Тарасу Дигби, – из мела. Ее сделали для короля. Но король рассердился, потому что на ней он скакал от моря, а должен был скакать к нему. Поэтому бедняга, что нарисовал ее, повесился на дереве.

– Бетти говорит, что его призрак по сей день бродит по лесам, – добавляет Ов.

Тарас смеется – звук похож на тюлений рев.

– Художники и патроны. Эти истории не всегда хорошо заканчиваются. Постараемся не расстраивать леди Розалинду. Я не жажду свисать с дерева. – Он поворачивается к холсту и рисует силуэт лошади на одном из холмов. Дети в восторге от того, что их разговор так беззаботно оказался в его работе.

– Мы будем изо всех сил трудиться над постановкой, мистер Тарас, – говорит Кристабель, сжимая ладони в кулаки и упирая их в бедра.

– Какое веселье, – говорит Хилли ровным, как поверхность пруда, голосом.

Филли вздымается с тюков сена.

– Хилли, у тебя будет сигаретка? Мои все кончились.

Тарас разворачивается, размахивая кистью.

– Я тебя не отпускал, – кричит он, – назад, назад, назад, назад, назад, назад, назад! – Голос у него настолько громкий, что дети подпрыгивают, но они никогда не видели художника за работой и решают, что это часть процесса.

Тарас снова тычет кистью в холст, будто дети разом исчезли. Отсутствие интереса к ним означает, что они могут толком разглядеть его – своего первого настоящего художника. Спереди он внушает трепет: черные глаза, драматичная борода. Но со спины он работящий и вытянутый. В нем есть какая-то воздушность, скопление мяса поверх мускулов, и его мощные руки свисают как окорока в витрине мясницкой лавки. Если спереди Тарас – художник-шоумен, то спина показывает природу грузчика-рабочего – труд, на котором выстроено искусство. Вместе они создают впечатление кого-то вроде циркового силача.

Ов показывает на картину и шепчет:

– Это должна быть мисс Филли? У нее нет ног.

Тарас говорит:

– Хочешь ног? И машина может сделать ноги. Искусство приходит изнутри. Из снов.

– «Мы созданы из вещества того же, что наши сны»[22], – цитирует Кристабель.

Тарас кивает.

– Ты понимаешь. Остальные? Пш. Теперь я должен работать. – Он отмахивается от них.

Кристабель принимает то, что их прогоняют, и отходит, Дигби и Ов тянутся следом. Она рада возможности прийти в движение, поскольку мысль о том, чтобы на самом деле поставить «Илиаду» – растущий пузырь радости в груди, и она хочет унести его прежде, чем кто-то сможет его лопнуть.

До этого момента при постановке спектаклей у нее были ограниченные ресурсы. Только носки, куски картона и Ов с Дигби, иногда подспорье в виде сговорчивых слуг или Берри и маленького сына мистера Брюэра, крепкого карапуза, который так сильно похож на мистера Брюэра, что они зовут его Маленьким Биллом, и который, поскольку не умеет говорить и занят крушением всего вокруг, не сильно полезен. Они с Дигби давно обсуждали постановку спектакля, но она никогда не мечтала, что это произойдет в Чилкомбе, с настоящим художником и настоящей труппой со взрослыми. Кажется, будто ее личные мечтания раздулись и вырвались на свободу с чердака, словно Алиса в Стране Чудес после того, как выпила зелье.

Они заходят в лес, и Кристабель думает о дикарях, о том, как они непослушны и как тот, что постарше, ударил младшую девочку. Она бы девочку никогда не ударила. Даже Ов. Она ценила эффективность удара. В дикарях была свирепость, которой она в какой-то мере восхищалась, и ей для «Илиады» понадобятся свирепые воины. Ей понадобятся воины, и боги, и копья, и щиты, и храбрость, и предательство, и трусость, и верность. Кристабель смотрит в колокольчиковый лес, чувствует его певучую живость, тихое натягивание дрожащей тетивы. Она их поведет. Они будут на ее стороне.

Две недели спустя, в конце залитого солнцем алкогольного дня Розалинда и Миртл идут по той же тропинке через колокольчики.

– Клянусь, это идиллия, – говорит укрытая от солнца соломенной шляпой Миртл. Ее американский голос удивительно громок в притихшем лесу.

– Моим туфлям конец, – говорит Розалинда.

Миртл вздыхает – ветер прерий проносится меж деревьев – и говорит:

– Живи я здесь, я бы гуляла по этим лесам в лунном свете. С любовником.

– Выходить из дома ночью?

– Твой притягательный муж никогда не уводил тебя в леса, Розалинда? В чудные дни до того, как стал твоим мужем. Ну же, расскажи немного.

Розалинда качает головой, кутаясь в шаль.

– Не было никаких лесов. Просто так вышло. Мы нашли друг в друге утешение после смерти моего первого мужа. Как многие.

– Смерть вдохновила импульс секса. Очень по-фрейдистски.

– Как и большинство вещей в этом мире, говорят. Хотя Уиллоуби с этим категорически не согласится.

– Уиллоуби, который