Завтра будет лучше - Бетти Смит

Марджи пригласила эту свою Рини! Кэтлин возненавидела Рини. На свадьбах между другом жениха и подружкой невесты часто завязываются романы: ростки флирта стремительно развиваются в парнике брачного торжества. Стоит Рини только улыбнуться завтра… Кэтлин сжала кулаки. Ну Марджи – какова! Специально все так подстроила, чтобы подруга заполучила Марти. Тут было из-за чего целый вечер дуться!

Матери жениха и невесты прониклись ненавистью друг к другу еще до того, как встретились. За несколько часов знакомства между ними не раз возникали мелкие перепалки, но кровь пролилась только однажды.

– Прекрасного мужа получит ваша девочка.

– А какая жена достанется вашему мальчику? – спросила миссис Шэннон. – Я бы сказала, что это ему повезло.

– Я ничего обидного в виду не имела, – сказала миссис Мэлоун, – просто вы не знаете, что чувствует мать.

– Это еще почему же? Я, представьте себе, сама мать.

Миссис Мэлоун попыталась объяснить:

– Я вот что сказать хочу: может, конечно, ваша дочь и хорошая девушка…

– Она хорошая девушка – без всяких «может»! И вы это знаете.

– Я ничего против нее не имею. Чувства у меня были бы те же, на ком бы мой сын ни женился – хоть на богачке, у которой миллион на собственное имя записан.

– А я, – произнесла Фло, – если бы моя дочь выходила за миллионера, чувствовала бы себя совсем по-другому. Хотя против Фрэнки тоже ничего не имею. Но вы правильно сказали: вы мать. Значит, можете понять чувства другой матери.

Кэтлин зевнула.

Марти, отнесясь к обязанностям шафера со всей серьезностью, возглавил экспедицию по найму костюмов и привел троих мужчин на Зейгель-стрит, к магазинчику с вывеской: «Одежда для представлений, маскарадов и свадеб». В считаные секунды сверхъестественно деятельный хозяин одел юношей в смокинги с атласными лацканами, а отцов – в полосатые брюки и фраки, в придачу к которым были выданы черные атласные галстуки-платки, уже завязанные и снабженные резинками.

Смокинги молодым людям подошли, но Фрэнки не захотел брать к нему белый батистовый галстук. Он настаивал на том, что со смокингом полагается надевать черный. На это продавец ему ответил:

– Раз вы это знаете, то вы неглупый молодой человек. Хотя, наверное, и не так умный, чтобы понимать, что свадьба – дело особенное. Для свадьбы белый галстук – правильный стиль. Или вы хотите, чтобы люди над вами смеялись, когда вы придете в церковь в черном галстуке? Нет, друг мой. Черный галстук – для похорон. А для свадьбы – белый.

На Хенни костюм сел далеко не идеально: из-под брюк едва ли не целиком виднелись высокие шнурованные ботинки, выглаженные черные рукава открывали запястья, отчего руки казались какими-то чужими. Второй недостаток продавец предложил исправить жесткими накладными манжетами, которые выдавались с любым «прокатным» костюмом. Когда Хенни спросил, что может исправить недостаточную длину брюк, ему было объявлено, что брюки как раз той длины, какая нужна, чтобы подчеркнуть его «вышину».

Всем четверым мужчинам полагались котелки. Молодым людям они пришлись в пору, в то время как Мэлоуну его шляпа оказалась мала, а Хенни, обладателю узкого длинного черепа, – велика. Находчивый владелец лавки решил последнюю проблему, напихав под внутреннюю защитную ленту туалетной бумаги – для таких случаев у него под прилавком всегда имелся рулон. Растянуть котелок Мэлоуна он не мог, поэтому удивленно сказал:

– Я думал, в вашей церкви мужчины шляпу снимают. Ну а на улице кто на вас будет смотреть? Если кто и будет, так вы возьмите шляпу в руку.

Четверка уставилась на свое отражение в трельяже.

– Черт возьми! – сказал Мэлоун. – Ни дать ни взять парикмахерский квартет![32] Раз уж на то пошло, давайте, парни, споем! – предложил он, а потом, протянув пробное «ми… ми…», разразился первой строчкой «Сияй, сентябрьская луна»[33].

Марти и Фрэнки подхватили, Хенни молчал. Шумные экстравагантные поступки окружающих всегда вызывали у него чувство неловкости.

Продавец расплылся в улыбке:

– Таки всегда приятно, когда ко мне в магазин приходят веселые люди!

Пока трое упражнялись в вокале, Хенни принял решение и, когда песня была допета, решительно объявил:

– Нет. Я на это не согласен.

– На что? – встревожился Фрэнки.

– На то, чтобы надеть завтра этот обезьяний костюм.

– Но ты в нем чертовски хорошо выглядишь, – прогрохотал мистер Мэлоун. – Вылитый Джей-Пи Вандербильт[34].

– Неправда.

– Да чего ты вдруг закочевряжился? – спросил Мэлоун, глядя в зеркало. – Все мы в одной лодке. Я от своего вида тоже не в восторге, но кому, черт подери, какое дело?

Ни мольбы, ни лесть, ни угрозы не действовали: Хенни оставался непреклонен. Он решил, что скорее подохнет, чем появится на людях в таком нелепом виде. Это была его собственная декларация независимости.

– Я родился рабочим человеком. И рабочим человеком помру.

– Я тоже рабочий человек, – сказал Мэлоун, – только не пойму, при чем тут это.

– Потому как я человек рабочий, меня в моей жизни много шпыняли. Много я натерпелся. Но чтобы завтра меня запихнули вот в это – не потерплю. Не намерен я делать из себя лошадиный зад.

Последняя фигура речи несла в себе такую убийственную категоричность, что все разом прекратили уговоры. Мэлоун решил, будто у Шэннона не все дома, и пожалел сына, который угодил в этакую семейку.

Пока хозяин магазина укладывал костюмы в коробку, Хенни передумал. Он представил себе, как огорчится Марджи, если отец не оденется на ее свадьбу подобающим образом, представил себе упреки жены и решил, что, чем видеть все эти расстроенные чувства, уж лучше иметь дурацкий вид. Каждый из троих спутников в свой черед благодарно отколошматил его по спине.

Плата за прокат была взята вперед, а вместе с ней и залог.

– Это чтобы вы вернули костюмы в хорошем состоянии, а то еще прольете на них чего-нибудь, – пояснил хозяин.

Хенни настоял, чтобы тот выписал чек, подтверждающий получение денег. (Он трепетно относился к подобным документам с тех давних пор, когда пропала ручка от граммофона.) Фрэнки похвалил будущего тестя за деловую хватку, а Марти сказал, что мистер Шэннон не промах, оболванить себя не даст.

– Я только знаю, какие у меня права, вот и все, – скромно ответил Хенни.

Четверка переместилась на Бродвей, в «сетевой» обувной магазин, где молодых людей быстро снабдили оксфордскими туфлями из тонкой, как бумага, лакированной кожи по три девяносто восемь за пару.

– Первый класс! – восхитился Марти, оглядывая свои блестящие ноги.

– Точно! – согласился Фрэнки.

– Аж в глазах темно! – сказал мистер Мэлоун.

И только Хенни спросил:

– А на работу вы их потом наденете?

Молодые люди попытались уговорить мистера Шэннона тоже купить себе