Завтра будет лучше - Бетти Смит

в августе, когда у Фрэнки будет двухнедельный отпуск, можно поехать в горы Катскилл. Или нет. Если копить пять лет, то хватит на первый взнос за полдома где-нибудь в Куинсе, а остальное они могли бы выплачивать частями, как ежемесячную арендную плату. «Я сошью шторы из желтой хлопчатобумажной ткани в швейцарский горошек, – решила Марджи, – а шкафчики будут сине-белые расписные, как дельфтский фарфор. Нет, вы только меня послушайте! – насмешливо пожурила она сама себя. – Обставляю дом, которого у меня, может, никогда и не будет. Но помечтать-то не вредно!»

В половине одиннадцатого белье было еще недостаточно сухое, чтобы его гладить. Марджи отчаянно пыталась придумать себе какое-нибудь занятие. Вот если бы Фрэнки разрешил ей вернуться на работу… Стоило ей об этом заговорить, он всегда злился: «Чего? Это еще зачем? Чтобы люди стали говорить, что я не в состоянии обеспечить собственную жену?» Марджи вздохнула. Она скучала по своей конторе. В это время почта поступает туда в таком количестве, что только успевай сортировать, но девушки все-таки умудряются еще и перешептываться друг с другом, когда мисс Барник на них не смотрит. Снимок, сделанный в последний рабочий день Марджи, висел на стене рядом с портретом ее и Фрэнки при полном свадебном параде. Лица девушек на той фотографии казались родными, а сама Марджи стояла между мисс Барник и мистером Прентиссом такая счастливая! Рини улыбалась, выглядывая из-за ее плеча… Марджи закрыла изображение подруги ладонью: ей вдруг захотелось отогнать от себя мысли о Рини. Ведь та уже давно жила со своим Сэлом, и Марджи содрогалась от ужаса, думая о том, что будет, если в случае беременности парень откажется жениться.

Одиннадцать часов. Марджи застонала. Делать было нечего и нечего читать. «Вот тако-о-ого»[39] она дочитала вчера и теперь могла бы пойти в библиотеку, чтобы взять новую книжку, но с этим стоило подождать до вечера: Фрэнки любил составлять ей компанию (пролистывал старые номера «Популярной механики», пока она выбирала очередной роман для себя).

С утра, когда встала, Марджи хотела что-то сделать, а теперь не помнила что. Помнила только теплое воодушевление, которое вызвала у нее эта мысль. В тот момент она стояла около кровати. Марджи снова раскрыла кровать, решив помочь своей памяти, воссоздав тогдашние обстоятельства. «Точно! – осенило ее. – Я разложила здесь рубашку Фрэнки. Ну конечно, рубашка! Я хотела, чтобы мне показали, как правильно гладить». Достав из выдвижного ящика ту из двух рубашек, которая была выглажена хуже, Марджи отправилась в китайскую прачечную.

– Чарли, – сказала она (вообще-то китайца звали Синг Фунг Ли, и это было большими буквами написано на витрине, но все звали его Чарли), – Чарли, вы можете погладить это для меня к среде?

Он принялся изучать рубашку так внимательно, как будто его ответ зависел от качества ткани. Потом наконец поднял глаза и, грустно покачав головой, произнес: «Тш! Тш!»

– Не мочь? – спросила Марджи громко, ошибочно полагая, что, разговаривая с китайцами, нужно кричать и коверкать английский язык.

– Да, мимм, – последовал вежливый ответ. – Мочь. Но вы – вы не мочь. Идем. Я показать.

Чарли открыл дверь за прилавком и шагнул в сторону, пропуская Марджи вперед. Она вдруг испугалась. Все детство ее устрашали историями о том, что творят с белыми рабынями в задних комнатах китайских прачечных. Приготовившись в случае нападения отбиваться сумочкой, как смертоносным орудием, Марджи перешагнула порог и тут же устыдилась своих глупых страхов. Две польские матроны усердно трудились: одна кормила воротничками какую-то машину с крутящимися валиками, другая утюжила рубашку на огромной доске.

Китаец встал рядом со второй и так невозмутимо, словно не наблюдал хода времени, дождался, когда она закончит. Тогда он взял выглаженную рубашку и, начальственно кивнув, положил на освободившуюся доску рубашку Марджи. Полька посмотрела сначала на хозяина, потом на клиентку и тоже кивнула. Она поняла: это нужно было погладить незамедлительно.

Марджи отошла вместе с китайцем к длинному гладкому столу, над которым располагались ячейки-приемники разных размеров.

– Вы смотреть, как надо, – сказал он ей.

Он продел в воротничок деревянную запонку, застегнул пуговицы, пропустив вторую, и перевернул рубашку грудью вниз. Потом взял в одной из ячеек кусок картона, положил на спину рубашки и сложил ее: подогнул рукава, подобрал низ и булавками приколол концы к плечам.

Его движения были медленны и точны. Спрятав пальцы, он работал не ими, а костяшками. «Интересно, – подумала Марджи, – все китайцы так делают или только Чарли?» Он достал из другой ячейки тонкую полоску голубой бумаги, перехватил ею рубашку и, лизнув проклеенные концы, соединил их, после чего перевернул рубашку лицевой стороной вверх.

– Идеально! – воскликнула Марджи.

Чарли поклонился. «Дело не в том, как гладишь, а в том, как складываешь», – отметила она про себя.

Полька принесла сорочку Фрэнки – теперь отутюженную профессионально, – и китаец занялся ею: на этот раз его руки мелькали так быстро, что весь процесс складывания выглядел как трюк фокусника. Он преподнес сложенную рубашку Марджи, и она положила ее на сгиб локтя, как букет лилий.

– Это чудесно! Просто чудесно! – восхитилась она и робко спросила: – Сколько с меня?

– Пожалуйста, – ответил Чарли протестующе, подразумевая, что ничего не возьмет.

– Но не могу же я просто так…

– Пожалуйста! – повторил китаец с той же интонацией.

Он дал ей две картонки, две полоски голубой бумаги и бросил в ее ладонь шесть деревянных запонок. Она была обрадована и благодарна. Ей хотелось сделать ему что-то приятное в ответ, и она достала из сумочки десятицентовую монетку в качестве чаевых, но он спрятал руки в широкие рукава и грустно покачал головой:

– Мне было в радость.

Слова, произнесенные безо всякого акцента, вызвали у Марджи шок, который сменился острым смущением. Ей стало стыдно за свою бестактную попытку сунуть Чарли чаевые и за то, что она разговаривала с ним на ломаном английском. Видимо, он коверкал фразы только затем, чтобы оправдывать ожидания людей. Покраснев, Марджи убрала монетку.

– Что ж, спасибо вам… – Она попыталась вспомнить имя, написанное на витрине, но не смогла. – Спасибо вам, мистер Чарли. Спасибо огромное.

Он кивком проводил ее из комнаты, пропуская вперед себя. Выходя, Марджи через плечо крикнула «спасибо» польской женщине, которая гладила рубашку Фрэнки. Та подняла тяжелый взгляд, однако ничего не ответила. «Наверное, обиделась, что я ей чаевых не предложила, – подумала Марджи. – Ох, всего не угадаешь!»

Вернувшись домой, она погладила рубашку, которая сушилась в ванной, и перегладила ту, которая осталась в ящике. Она попыталась сложить их так, как показывал китаец, и после нескольких неудачных попыток у