Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров

дороге.

Вечер был как по заказу: безветренный, небо сплошь в высверках — звезда на звезде. Не то холодно, не то тепло — не разберешь.

— До чего пошлый месяц апрель, — сказал Коробов. Он потер кончик своего слегка вздернутого носа, отчетливо выделявшегося на фоне освещенной витрины магазина, мимо которого они проходили.

Улица была безлюдной, по гладкому, словно покрытому лаком, асфальту проносились редкие автомашины.

— Почему пошлый? — спросила Нора.

— Неопределенный…

— Вы любите определенность?

— Нет, — ответил Коробов, — но чрезмерные полутона тоже утомляют. Апрель — месяц полутонов. О чем вы сейчас думаете, Нора?

— А что?

— Вы меня не слушаете.

Они молча прошли до конца квартала.

— Алексей Иванович, — сказала Нора, — а вы действительно тащили его на спине?

— Да, только не пять километров, а меньше. Он часто терял сознание, поэтому ему казалось, что долго.

Они опять помолчали. Коробов искоса поглядывал на Нору, ожидая вопроса, который, судя по всему, не давал ей покоя.

— Алексей Иванович, вы его давно знаете?

Это было не то, что она хотела бы спросить.

— Давно, мы учились в одной школе, вместе же пошли в авиацию. А потом служили в одном полку.

— А когда его ранили?

— В сорок третьем под Курском. — Алексей ненадолго задумался и добавил: — Помню, как его «ЯК-3», превращенный в дуршлаг, шел на посадку… Страшно было смотреть.

— А как он шел? — спросила Нора.

Коробов усмехнулся: наконец-то у нее появился какой-то проблеск интереса к разговору.

— С явным намерением врезаться в летное поле аэродрома, — сказал он. — Лишь метрах в двадцати над землей машина выровнялась и покатилась по полю, немыслимо вихляя хвостом… Когда Фрида вытащили, он был без сознания, и в первую минуту мы решили, что он мертв. Кто-то из механиков мрачно пошутил в том смысле, что машина просто не знала, что он убит, иначе врезалась бы в землю… Обе ноги Фрида были превращены в крошево, будто их прокрутили через мясорубку. Его отправили в тыловой госпиталь. До станции его сопровождал я. Но по дороге наша санитарная машина попала под обстрел. Вот мне и пришлось дальше тащить его на спине.

Коробов умолк. Достал сигарету, похлопал по карманам в поисках спичек.

— А что же дальше? — спросила Нора.

— Его вылечили. Он закончил институт, женился, работал…

— А потом? — спросила Нора.

— А потом выяснилось, что ранение было серьезнее, чем казалось. — Коробов поискал глазами, нет ли курящих поблизости. Никого не было. Коробов помял в руке сигарету, бумага порвалась. Он скомкал ее и отбросил прочь.

— А дальше? — спросила Нора. Она, видимо, ощупью, интуитивно, шла к тому главному вопросу, о котором, вероятно, и сама не догадывалась.

— А дальше как водится: от него ушла жена…

— Стерва, — отчетливо, без нажима сказала Нора.

— Допускаю. Только при нем не советую повторять этого: страсть как не любит крепких выражений. Редко слышит и отвык от них. Он ведь у нас в некотором смысле нелюдим.

Они молча дошли до следующего угла.

— Расскажите мне о нем еще, — попросила Нора.

— Что именно?

— Я… не знаю, как с ним разговаривать.

— Доверчив, как дикарь, именно поэтому обмануть его трудно: на это надо решиться, а решается не каждый. И вообще дурные люди не приживаются в его доме.

— А еще?

— Обостренная, почти болезненная интуиция.

Норе захотелось вдруг остаться одной.

— Ну, теперь мне близко, за угол вон того дома.

Коробов остановился, взял ее протянутую руку и крепко сдавил в своей.

— Спокойной ночи, Нора.

— Спокойной ночи.

Она свернула за угол. Сделала несколько шагов и обернулась. Коробов еще не успел скрыться за противоположным домом, он только пересекал улицу и, должно быть, не очень спешил уходить.

— Алексей Иванович!..

Коробов остановился посреди асфальта, затем повернулся, чтобы подойти к Норе.

— Не надо! — сказала Нора. — Стойте там!

Коробов остановился.

— Алексей Иванович, можно вас спросить?..

— Да.

— А… а как вы думаете… я прижилась там?..

Коробов не сразу ответил. Это и было главное, к чему она шла все это время вслепую, на ощупь.

— Не знаю, — ответил он.

— Спокойной ночи! — сказала Нора и пошла по узкой, как расселина в скале, темной улице.

4…7…4…9… Короткий гудок.

— Слушаю! — Голос, который она узнала бы из тысячи. — Алло! — Мягкий, густой, в трубке он кажется звонче, чем на самом деле. — Говорите же, я слушаю! Что за черт!.. Да нет, просто кто-то валяет дурака. — Это он, наверно, кому-то, кто сидит у него. Щелчок. Короткие гудки отбоя: ту-ту-ту. «Будто нельзя было дождаться, чтобы я первая положила трубку», — подумала Нора с обидой, но потом сообразила, что Фрид не мог знать, кто это молчит в трубку.

До чего здесь шумно… Нора оглядела помещение проектного бюро. Столы, чертежные комбайны, за ними проектировщики, чертежники, копировальщицы. Две машинистки оглушительно щелкают на машинках, будто стараются перещелкать друг друга.

Она вышла в коридор. Там возле раскрытого окна стоял Армен Чорекчян и курил сигарету. Он работал в лаборатории заместителем начальника и имел кандидатскую степень. И все в нем было строго выверено, будто взвешено на лабораторных весах: знания точно соответствовали