Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров

единого!

— Сила! — рассмеялся Славик. Он смеялся как-то необычно: взвизгивал, будто его щекотали в ребра, не сразу и поймешь, что это он смеется.

— Когда ты научишься смеяться по-человечески? — сказала Нора.

— Умение смеяться — это тоже искусство; и если я буду смеяться по-человечески, то потеряю свою индивидуальность.

— Ты не смеешься, а икаешь, — сказала Нора. — Мужчина должен смеяться сдержанно, негромко. И как можно реже. А ты икаешь по любому поводу.

Славик продолжал взвизгивать и икать.

— Этот твой Фрид Степанович, похоже, крепко тебя…

— Что крепко?

— Ну в смысле чертежей. Ну-ка, расскажи, как он тебя встретил, о чем говорили?

— Чай пили, — сказала Нора.

— Это было до или после того, как он забраковал твою работу?

— После, — сказала Нора.

— Ну, значит, все в порядке.

Нора рассказала о встрече с Фридом Коджояном. Славик выслушал и сказал:

— Не огорчайся. Малый он, говорят, дельный, если сказал — плохо, считай, что повезло.

— А я и не огорчаюсь! — сказала Нора. — Зачем мне огорчаться?

Он взял Нору за руку и повел в сквер. У Норы все еще не проходил горький осадок в душе после встречи с Коджояном, и Славик понял это и хотел рассеять этот осадок, он стал шептать ей какой-то ласковый вздор про то, как он любит ее, как они скоро поженятся и, как только она окончит институт, они уедут далеко, «к черту на кулички» или еще дальше, и про то, как у них сперва будет палатка (семейная, конечно), потом деревянный домик с двумя окнами на длинную улицу.

Потом он сказал:

— Теперь выбирай, куда нам махнуть.

— К черту на кулички, мы же договорились.

— Да нет, я говорю о сегодня. В кино или на волейбол?

— На волейбол, — сказала Нора.

— Правильно. Мне говорили, что приехали стильные девчата, стоит посмотреть!

И они отправились на зимний стадион смотреть стильных девчат.

Спортзал был битком набит зрителями. Все много хлопали, много спорили, хотя игра шла неинтересная — слишком дружеская, без хорошей спортивной злости. Матч показывали по телевидению, по углам зала стояли телекамеры. На полу змеились провода. Потом комментатор объявил, что одной из участниц встречи сегодня исполнилось двадцать два года. Новорожденной подарили цветы, ей аплодировали. Нора тоже хлопала в ладоши, хотя ей этого совсем не хотелось, потому что давешнее, смутно-тревожное чувство после встречи с Коджояном опять вернулось и опять копошилось где-то на дне ее души, и ей хотелось не хлопать, а сказать что-нибудь.

— Понимаешь, он все время упирал на то, что — люди! — сказала она под грохот аплодисментов, предназначенных спортсменке. — Он говорил, что в моем цехе через месяц все рабочие получат свинцовое отравление.

Она понимала, что говорит вздор, и к тому же совсем не ко времени и не к месту. Кроме того, ее тревожило вовсе не то, что кто-то получит свинцовое отравление (конечно, никто не получит, потому что такого цеха не будет построено), а что-то другое, чего она не могла понять, и поэтому говорила первое, что приходило на ум и было связано так или иначе с человеком, сказавшим насчет отравления.

— Ты о чем? — не понимал ее Славик. Он самозабвенно хлопал в ладоши, и лицо его так и сияло от восторга. — Ты смотри, ты только смотри, как она непринужденно держится! Экстракласс!

Нора вышла из зала. Славик последовал за нею, правда, не очень охотно. И всю дорогу до дому убеждал Нору:

— Нора, ну ты пойми, это же дико — ревновать меня к незнакомой девчонке.

Через неделю она пришла с новыми чертежами. В тот день Фрид был дома не один. Напротив него стоял рослый сухощавый мужчина с широкими худыми плечами и твердым взглядом из-под насупленных темных бровей.

— Знакомьтесь, — сказал Фрид. — Алексей Коробов, мой бывший однополчанин, вместе горели, вместе чуть к немцам не угодили. Что еще? Ага, на спине меня тащил километров пять…

— Почти как в кино, — усмехнулся Коробов, пожимая Норе руку. — А нынче инженер на заводе электроприборов…

— …и мирный семьянин: две комнаты, розовый торшер с цветочками.

— Торшера нет, — сказал Коробов. — Жена не любит!

— Напрасно. Торшер обязательно нужен. Какое же семейное счастье без торшера? А у вас есть торшер, Нора? Впрочем, едва ли, к нему надо особый вкус иметь. Торшер надо чувствовать.

Должно быть, этот торшер был у них синонимом чего-то смешного, несерьезного. У Норы был торшер, даже двухрожковый — розовый и голубой, но она решила включиться в игру.

— У меня нет торшера, — сказала она, — у меня керосиновая лампа.

Вместо безобидной игры подучилось что-то вызывающее. Она и сама испугалась. Быстро взглянула на Фрида, но тот просматривал ее чертежи, разложив часть их на столе, часть — на коленях.

Алексей Коробов перехватил ее взгляд, ободряюще кивнул.

— Правильно, не за то воевали, чтобы потом обзаводиться розовыми торшерами.

Фрид поднял лицо. Оно было совершенно спокойно. Нора покраснела.

— Ну как, Фрид Степанович? — Голос ее прозвучал чуть заискивающе. Она запоздало поймала себя на этом и быстро взглянула на Коробова: уловил ли? Коробов не очень старательно прятал усмешку.

— Неплохо, — сказал Фрид, откладывая чертежи.

— Правда?

— Правда. Ну ладно, пираты, как говорит наш Ибрагим, сядьте-ка поближе, посмотрим еще разок, что она тут наворотила…

Было уже одиннадцать вечера, когда Нора поднялась. Алексей Коробов вызвался проводить ее, им было по