Приключения англичанина - Алексей Шельвах

Послали на берег юношей, снабдив каждого усиленным боекомплектом. Гордые возложенным поручением каратели углубились в лес и сожгли дюжину шалашиков (по дикарским понятиям – деревню). Нехристи согласились вести переговоры. Изъяснялись мы с ними жестами, посему с наступлением сумерек пришлось переговоры перенести на утро, ибо в темноте легко было ошибиться и неверно интерпретировать иные телодвижения собеседников, а разжечь костер дикари не позволили, устрашенные испепеляющими свойствами пламени. Огонь добывать они не умеют, питаются устрицами да пальмовыми орехами, коих род или недород существенно сказывается на материальном их благополучии. Молодки дикарские пригожи, только черны чрезмерно, к тому ж и налощить себя стараются до зеркального блеска. Юношей чуть ли не за уши приходилось оттаскивать от сих своеобразных прелестниц. Зная теперь воинственный нрав островитян и учитывая немалую их численность, мы наскоро настреляли птиц, начерпали воды из ручьев, подобрали скитавшихся в зарослях товарищей и направились к соседнему острову. Вдруг приметили за кормой человека. Сей захлебывался и тонул. Подняли его на борт «Северна». Спасенный, представившийся туземцем, жестами и междуметиями рассказал нам, что побудило его предпринять попытку утопиться: «Я – отпрыск знатной дикарской семьи, прошел обряд инициации и не раз уже подтверждал присвоенное мне звание мужчины в стычках с папуасами соседних островов. Женился на первой красавице, самой черной и блестящей, такие же уродились дети, построил отдельный шалашик и жил, может, не лучше других, но и не хуже. Но сего дня постигло мой народец несчастие – умер вождь. Все мы пребывали в трансе, лишенные опеки мудрейшего и справедливейшего. Вы сами видели, сколь невелик выбор продуктов питания на нашем острове. Так вот, покойный вождь следил, чтобы большая семья получала много орехов и устриц, а маленькая – мало. Теперь же, после его смерти, неминуемо должна была начаться между нами война всех противу всех. Утром брел я по берегу, томимый предчувствием социальных катаклизмов, и вдруг толпа соплеменников бегом ко мне приблизилась. Обступили меня и, обзывая оскорбительными прозвищами, плевали в лицо, дергали за волосы. Безуспешно пытался я выспросить причину жестокого ближних со мной обращения. Когда же повалили наземь и принялись пинать ногами и забрасывать загодя заготовленным калом, сие уже не умел снести и, вырвавшись из круга истязателей, кинулся в воду. Лишь проплыв изрядное расстояние, вспомнил, что таков у нас обычай избирать нового вождя: сначала кандидата все кому не лень гнобят, бьют до полусмерти, а уж потом, ежели сей останется жив, наделяют правами распоряжаться и повелевать. И вот не отважился я взять на себя ответственность за судьбу племени и продолжал плыть куда глаза глядят, и несомненно утонул бы, утомленный, но тут вы спасли меня, и я вам, конешно, весьма за это признателен, однако не ведаю, что в моем положении лучше - жить или покоиться на дне Тихого океана. Ах, скорее увезите меня как можно дальше из этих мест, я стыжусь своего малодушия и, вдобавок, уже начинаю тосковать по родным и близким!..» Слушая безутешного, я подумал о том, что люди везде одинаковы, то бишь в злополучии мы склонны лишь стенать и нимало не пытаемся проникнуть замысел Провидения. Но быть может, ежели проявим довольно терпения и мужества, то станут нам очевидны знаки избранничества нашего?..

На соседнем острове встретила нас толпа мрачных, возвышенного роста, с кольцами в носу. Мы обратились к ним с просьбою не чинить нам препятствий по заготовке съестных припасов, предлагая в качестве компенсации гвозди, стеклянные бусы, штуку красного полотна. Угрюмцы ничем не соблазнялись. Кой-как, на пальцах показали, однако, чего им надобно. На острове остро ощущалась нехватка женщин. (Не могу нарадоваться, сколь благополучно сложилась личная жизнь моя, ведь нашел себе возлюбленную, которая ответила мне взаимностью и обещалась ждать из похода). И сызнова именно на нашем фрегате обнаружилась одна – носила накладную бороду, и знали о том лишь, ну разумеется, Джонс, Джонсон и Джинкинс. Велел отдать распутницу островитянам. Благодарные, потянулись они чередой к нашим кораблям на утлых лодках своих с грузом свежего мяса и фруктов. Став однажды свидетелями порки провинившегося матроза, привезли двух связанных по рукам и ногам бавианов, коих они пленили, сочтя воинами некого лесного племени. «Мы никак не можем принудить их работать», – жаловались нам. – Посоветуйте, что делать». Подарили незадачливым рабовладельцам плетку и поплыли дальше.

Кстати, о наказаниях. За время стоянок дисциплина на фрегате ослабла, но я на это сознательно закрывал глаза, – людям надобно было перевести дух. В открытом океане однако ужесточил репрессии. Как раз напились Джонс, Джонсон и Джинкинс, раздосадованные утратой любимой женщины, которую, впрочем, сами же сдали. Я бы и простил марсовым пианство, зная, сколь мучительно для иных поступиться личной выгодой ради общего блага, но ведь обвинялись они также в курении после захода солнца систематическом. Приказал протянуть их под килем.

Ночью спрыгнул за борт папуас, – не мог, вероятно, простить себе нерешительность свою, вследствие коей обрек соплеменников на кровопролитную борьбу за власть.

Месяц скитались в пустынном океане и подъели все припасы. Наконец повстречали испанский галеон. Окружили его, и сей почти уже согласился сдаться без боя, но вдруг передумал и, выпалив из всех пушек левого борта, изрешетил флагманский фрегат, с правого же борта произвел залп по бригу «Перл», поджег его и под завесою дыма удалился. «Центурион» затонул в считанные мгновения, так что мало кого из команды удалось нам спасти. Самое ужасное, что осколком чугунного граната был смертельно ранен коммодор Энсон. Скончался уже на палубе «Северна», успев передать мне свои полномочия.

Помогли «Перлу» справиться с пожаром и вместе ударились вослед галеону. И догнали, и атаковали, но сколь яростно, столь и неудачно – первым же ядром угодили в крют-камеру. Галеон воспламенился, взлетел на воздух, и вожделенные нами золото, серебро, провиант канули в океан.

Судьба не перестает надсмехаться над нами –ночью в «Перл» попал аэролит. Пожар разгорелся, а сил бороться с пламенем уже не было. Переправили на борт «Северна» команду и золото, добытое ею в одиночном плавании по выходе в Тихий океан. Со стесненными сердцами смотрели все мы, как тонут во мраке останки предпоследней по счету плавединицы эскадренной. Не чаяли уже возвернуться на родину, однако выполнить правительственное задание почитали долгом чести.

Утром в шести лигах от нас увидели пиратское судно под красным флагом. Правым галсом оно быстро шло на сближение. Терять нам было нечего, начали мы готовиться к бою.

Пираты в большинстве оказались нашими соотечественниками, посему смысл ихних требований понимали мы без переводчика: «Врача! Отдайте врача – и мы вас не тронем! Еще и жрачкой поделимся!» Иные из команды уже косо поглядывали на лекаря нашего и ворчали, что проку от него за время плавания не было никакого. «Отдать им дармоеда – и дело с концом!» Врач обратил на меня умоляющий взор, и я, чтобы ободрить его, заявил во всеуслышание, что не соблазнюсь посулами морских разбойнико. Оные меж тем неуклонно приближались. Сидя верхом на реях, осыпали нас градом пуль и вскоре ранили нашего лучшего канонира. Срочно требовалось подать команде пример мужества. Я подбежал к пушке. Пособить мне вызвались верные марсовые. Соединенными усилиями подкатили мы орудие к порту, я прочистил банником канал ствола, вложил заряд пороха, забил оный пыжом и деревянною пробкою... Увы, пираты были уже слишком близко, метали в нас глиняные ручные бомбы, которые приходилось нам ловить на лету и выбрасывать в океан, что весьма отвлекало от непосредственного ведения боя. «Доктора давай! Даешь доктора! – продолжали выкрикивать пираты. – Мы своего нечаянно убили! И аптеку! Даешь аптеку!» Полуголые, татуированные, с серьгами в ушах и клеймами на лбу, уже перепрыгивали со своего корабля на палубу «Северна». У каждого за плечом болтался мушкет с обрезанным стволом, а за поясом торчал двух-, четырех-, а то и шестиствольный пистолет. Вострыми, особым образом заточенными косами ловко отсекали наконечники наших копий, выставленных им навстречу. Предводительствовал пиратами молодой человек с красным платком вокруг головы. Улуча способный момент, я подскочил к оному, вывертел у него из руки абордажную саблю и ударил в щоку. Он во все глаза на меня уставился, я тоже к нему пригляделся, и чрез мгновение заключили мы друг друга в объятия. Это был не кто иной как наш беглый младший помощник. Тотчас мы с ним приостановили военные действия. По мановению его руки на борт «Северна» были доставлены бочки с испанским вином, корзины с кокосовыми орехами, бананами, сушеными финиками, и началось пиршество, в коем приняли участие все, кто был в состоянии, за исключением разве что врача, который не отходил от изувеченных в морской баталии, орудовал шнипером, щипцами и, кажется, старался произвести наибольшее количество ампутаций именно в стане пиратов, дабы пропало у них всякое желание заполучить его на постоянную службу. Бедняга не ведал, что совершать сии предосудительные действия, преступая тем самым клятву Гиппократа, не было необходимости, ибо еще в начале пиршества я предупредил младшего помощника, что ни на каких условиях врача ему не отдам, пусть не надеется. Младший нехотя признал неправомерность своих притязаний и сделался мрачен. Впрочем, развеселился, когда начали мы воспоминать курсантское наше житье-бытье (он закончил Академию двумя годами раньше меня). Мне однако не терпелось узнать, как складывалась его судьба после бегства из Англии, и он удовлетворил мое любопытство.