Приключения англичанина - Алексей Шельвах

Добравшись до Ямайки, старший и младший помощники хотели завербоваться в морские разбойники, но старшему не повезло - его убили в таверне вечером того же дня, когда они сошли на берег. Младшего взял штурманом пиратский капитан Медная Борода, оценив академические его познания в навигации. Под началом этого на всю Атлантику известного душегуба младший совершил немало нападений на торговые суда испанские, голландские, французские и, что греха таить, английские. Месяц назад Медная Борода умер от малярии, и с тех пор на корабле царит политический хаос. Команда разделилась на партии, каждая из которых прочит в капитаны своего лидера. «Ежели бы ты отдал мне врача, – воздыхал младший, – моя кандидатура не имела бы себе равных в глазах избирателей. Слушай, может, все-таки договоримся? Я бы даже и золотишка тебе отсыпал...» Я отвечал непреклонно, что сия сделка не согласуется с моими представлениями о моральном кодексе джентльмена, и увещевал его изменить образ жизни и с повинной предстать пред Королевским судом. «Дурак ты, Перегрин, - сызнова вздохнул младший, - дурак, и не лечишься, хотя имеешь на борту отменного эскулапа. Да ты что, с Луны свалился? Встречал ли ты человека, искренне считающего себя виновным на все сто в чем бы то ни было? Думаю, вряд ли. Вот и Медная Борода рассказывал, что однажды во время штиля, когда делать ему было нечего, принялся вспоминать свои злодеяния и пришел, бедненький и нещастненький, к выводу, что совершал их, уступая обстоятельствам, каковые были всегда сильнее его. Что уж говорить обо мне или товарище моем! Ведь это же по воле фатума встретились именно мы на пути у шпионок испанских! И опять же случайно, то бишь о т   п р и р о д ы, устройство психики у меня и у Фрэнка оказалось таковым, что не нашли мы в себе силы противиться соблазнительницам. О да, идти избранным курсом сквозь ураганы судьбы не всем удается... ежели удается вообще кому бы то ни было.»

Я возразил в том смысле, что собеседник мой чрезмерно снисходителен к себе, но способен ли прощать врагам своим в соответствии с заповедью Господа нашего Иисуса Христа?

«Ближе Фрэнка не было у меня друга, – ответствовал младший. – Вместе плавали мы на «Решительном», потом на «Сокрушительном», и неизменно он, будучи старшим по возрасту и званию, оказывал мне помощь словом и делом. И вот прибыли мы на Ямайку и в тот же вечер пошли в таверну, а там сидели трое русских... Спознались, они нам поставили, мы – им. И, представь, русские завели разговор о поэзии. Помню, один из них все выхвалял стихи какого-то Медведева или, может, Волкова, не то Собакина. Мне сделалось скучно, да и не верилось, что у русских могут быть добрые пииты. А потом чувствую, что хмелею. Извинился и вышел подышать вечерним, относительно прохладным воздухом. Постоял, держась за пальму, справил малую нужду, возвращаюсь – Фрэнк на полу с ножом в спине, а любителей поэзии и след простыл. И так сноровисто все сделали, прохвосты, что и хозяин таверны не заметил. Я его спрашиваю: может, ссорились они с товарищем моим или, может, это он спьяну задирался? Хозяин таверны отвечает, мол, действительно те трое и товарищ твой спорили о каких-то про... про...содиях, но рукам воли никто не давал и как товарища твоего ухайдокали – проморгал, говорит, я этот момент. И вот не укладывается у меня в голове, как могла дискуссия о преимуществах той или иной просодии привести к смертоубийству. Ясно, что просодии тут ни при чем, просто кто-то из этой троицы не успел перебрасопить реи – ну и понесло его ураганом... Стало быть, и не виноватый он, понимаешь? Вот тебе мой ответ на твой вопрос: не держу я зла на убийцу моего друга, хотя, разумеется, пристрелю его, ежели встречу».

Ночь напролет продолжалась наша беседа, но каждый остался при своем. Утром спустились мы в капитанскую каюту. Зрелищем при жизни усохшего младший был растроган до слез, вскричал: «Вот щастливейший из смертных! Все страсти, должно быть, в нем уже умерли!» Безвозмездно снабдил нас провиантом и ни словом более не обмолвился о враче, которого я вкупе с его инструментами и аптекарским припасом все же спрятал в трюме от греха подальше.

На прощание отсалютовали друг другу наши корабли пушечными выстрелами и разошлись в разные стороны.

Едва расстались мы с морскими разбойниками, как появился на горизонте испанский галеон. Погнались за оным, подняв паруса до последнего квадратного дюйма. Испанцы убрали фок и легли в дрейф под брамселями. Людей на фрегате оставалось всего ничего, посему я постарался как можно целесообразнее распределить между ними обязанности, готовясь к бою, быть может, роковому для нас. Натянули сетки над верхним деком, дабы обломки рангоута при бомбардираде не причинили увечий. Проверили насосы для разбрызгивания уксуса. Галеон, поворотясь правым бортом, произвел залп и сызнова повернулся кормой, чтобы перезарядить пушки. Мы покуда не отвечали, экономя заряды. Испанец сызнова выпалил – одно ядро с шипением бухнулось в воду в нескольких ярдах от фрегата и насмерть зашибло аккулу. Лучших стрелков послал я на мачты, прочих поделил на группы, коим наказал двигаться по кругу и вести непрерывный огонь по неприятелю – от младшего помощника мне уж было известно, что испанцы имеют обыкновение ложиться на палубу и ждать, когда противник закончит обстрел, и лишь после встают и палят ответно.

Внезапно налетел шквалистый ветер с дождем, галеон скрылся за толстой, как бы стеклянной стеною воды, но мы неотменно продолжали преследование.

К вечеру дождь прекратился, и мы увидели, что испанцы выбрасывают за борт скот, скарб, каких-то женщин, желая таким способом облегчить ход судну. Наш самый меткий юноша, пристрелявшись, уложил ихнего капитана и сим предрешил исход сражения. Подошли к галеону вплотную, зацепились крючьями и полезли на абордаж. Испанцы не оказывали нам сопротивления...

Неугомонные марсовые проникли в винный трюм, где отпраздновали победу. И преотлично ведь знали, что за стенкою расположена крют-камера! Взбешенный, приказал протянуть всех троих под килем.

Движемся к югу. Взяли на абордаж еще один галеон.

Движемся к югу. Взяли на абордаж еще один галеон.

Движемся к югу. Взяли на абордаж еще один галеон, но весь его груз (серебряные слитки) пришлось затопить - наши трюмы уже забиты по ахтер-люки. Пора возвращаться на родину, благо установились ведреные дни.

Мчимся домой на всех парусах, не щадя оных. Сломали за месяц три бом-утлегаря, два блинда-рея и четыре лисель-шпирта.

Приводим фрегат в образцовый порядок: обтянули втугую и просмолили стоячий такелаж, выскоблили корпус до самой воды, покрасили все от клотиков до ватер-вейсов. Реи теперь у нас черные, марсы и топы мачт – белые, ютовые поручни – черные, белые и желтые, фальш-борт – зеленый, планшир – белый. Якоря, рым-болты и прочие оковки зачернены угольною смолою. Медь на штурвале и шпиле, а также медный колокол надраены - больно глазам.

На людей смотреть тоже больно, но по другой причине, особенно на юношей, - бледные тени в черных от смолы и дегтя рубищах.

В день Святого Валентина, совпавший с днем выхода из Магелланова пролива, велел выдать команде утроенные порционы спиртного – и чтобы пили за здоровье оставленных дома дам. Впервые за многие месяцы вспомнил о Серине... Юнгу нарядили женщиною, плясали с ним по очереди и шутливо целовали его – шутливо лишь до тех пор, покуда не выяснилось, что это и в самом деле женщина!

Теперь однако никто не пытался спровадить оную за борт - напротив, всякий оказывал ей внимание.

На горизонте уже белели дуврские скалы, когда, к великой моей радости, опамятовался капитан Еллоу. Впервые за время плаванья поглядел на меня осмысленно и попросил созвать в кают-компанию весь офицерский состав, дабы посоветоваться, где на фрегате возможно приютить старцев наилучшим образом...»

Сведения о жизни Перегрина по возвращении из плавания скудны. Награбленного едва хватило, чтобы возместить Адмиралтейству убытки (гибель пяти кораблей) и выплачивать пенсионы семьям убитых, пропавших без вести или ставших инвалидами. Все же Перегрина представили к награде, но тут разразился мятеж, одним из зачинщиков коего считался его старший брат, и с награждением решили повременить.

Мятеж подавили, начались казни участников и заподозренных в сочувствии. Перегрина не тронули, но и доверить ему командование каким-либо кораблем не спешили.

Самое печальное в истории с Перегрином следующее: отношения с Испанией улучшались, и если бы Адмиралтейство узнало о том, что некий энтузиаст корпит над отчетом об экспедиции, цели и задачи которой плохо согласовались с официально заявленным Великобританией курсом на мирное сосуществование, несомненно приняло бы оно меры, дабы воспрепятствовать огласке компрометирующего документа...