Честь - Умригар Трити

Даже в специальных сандалиях ступать по земле было больно, как по горячим углям. Я так вспотела, что решила, что лихорадка вернулась. Мы не пошли коротким путем через деревню, а сразу вышли на главную дорогу. Мимо проходили люди, останавливались и смотрели на нас в упор; другие плевали на землю и поворачивались к нам спиной. Но из-за приказа Рупала с нами никто не говорил и не спрашивал, куда мы шли. Может, они надеялись, что мы навсегда уходим из деревни.

Нас нагнал фургон и притормозил; незнакомый мужчина спросил, не подвезти ли нас, но мы не смотрели на него, шагали вперед и боялись ответить. Мы шли и шли. Каждый шаг казался пыткой, и слезы лились из глаз, когда я наступала на камни. Земля горела под ногами, но мне было все равно. Скоро я перестала чувствовать свое тело и чувствовала лишь сердце. Оно стучало, как табла[60], и через некоторое время все звуки исчезли и остался лишь этот стук. Замолкли птицы на деревьях. Исчезли проезжавшие мимо машины. Даже голос Радхи затих. Я слышала лишь песнь своего сердца. Сердце пело имя Абдула. Оно напоминало мне, что с каждым шагом я приближаюсь к моменту, когда отдам свое сердце ему.

Я долго шла на ногах, опаленных дочерна. Когда стопы онемели и я уже была готова ползти на коленях, мы дошли до Бирвада.

На границе деревни Радха отказалась идти дальше.

— Здесь мы расстанемся, диди, — сказала она сквозь слезы.

Даже ради меня Радха не соглашалась зайти в мусульманскую деревню. Тут мое сердце перестало петь. Что я себе навоображала? Что после свадьбы Радха будет приходить к нам в гости? Что мы с Абдулом вернемся, попросим у Говинда прощения, тот поймет, что Абдул — честный человек, и благословит нас на совместную жизнь? Я представляла, как все мы сидим рядом — моя старая семья и новая, в доме, построенном на мои деньги. Воображала, как Абдул будет дразнить мою сестренку, которая теперь стала и его сестренкой, и шутить над ней. Но я никогда не представляла себе такого. Никогда. Не думала, что Радха — моя Радха, моя сестричка, которую я растила как свое дитя, — обратится в камень и будет вести себя как вежливая незнакомка. Любовь и страх. В тот момент они взялись за руки и слились в одно.

— Сестра, — сказала я, — ты не пойдешь со мной?

Она покачала головой.

— Нет, диди. — В ее глазах заблестели слезы. — В нашей деревне и так жизнь не сахар, — сказала она. — Но если кто-то узнает, что я была в этой деревне… — Она содрогнулась. — Говинд перережет мне глотку.

Только теперь я понимаю, чем она рисковала. Какой опасности я ее подвергла. Я молча смотрела на нее. Потом сложила ладони, как в храме, будто она была божеством.

— Миллиона жизней не хватит, чтобы отплатить тебе за помощь, — сказала я.

Она взяла мои сложенные ладони, опустила их и бросилась ко мне в объятия.

— Диди, — всхлипнула она, — диди, будь осторожна. Да пребудет с тобой Господь. — И только я подумала, как хорошо мне в ее объятиях — так хорошо, что я могла бы стоять так вечно, — она вырвалась из моих рук и побежала прочь по дороге, по которой мы пришли.

Я долго смотрела ей вслед.

— Радха! — кричала я. Мне хотелось еще раз увидеть ее нежное лицо, но она не обернулась. Я провожала ее взглядом, пока она не стала точкой на горизонте — меньше, чем камушки у моих ног. Я провожала ее взглядом, пока она не исчезла в моем прошлом и не превратилась в драгоценное воспоминание.

А потом я повернулась лицом к своему будущему, все еще сомневаясь, не совершаю ли ужасную ошибку. Я даже подумала, что, если бы мои стопы не болели так сильно, я могла бы вернуться в деревню.

Впереди послышался шум. Абдул бежал мне навстречу, выкрикивал мое имя; он бежал зигзагами, раскинув руки широко, как гигантская птица — огромные крылья. Широкая улыбка на его лице звала меня домой.

Глава двадцать пятая

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Смита смотрела на высокие чугунные ворота, ведущие к дому родителей Мохана. Она не думала, что дом окажется таким великолепным, никак не ожидала увидеть красивые оштукатуренные стены, красную черепичную крышу и заросший зеленью двор с цветущими кустами. Они как будто очутились в Беверли-Хиллз, а не в маленьком индийском городке.

— Намасте, сет. — К машине выбежал старый сторож. — Чему обязаны такой честью? — Он заглянул в автомобиль; его серые глаза оценивающе скользнули по Смите.

— Хо, Рамдас, — поздоровался Мохан. — Что нового? Как поживаешь?

Старик с улыбкой выпрямился.

— Тик ху, сет[61], — ответил он. — Слава Богу.

Мохан кивнул.

— А как дела у жены и детей?

— Все здоровы, слава Богу. — Рамдас снова наклонился и заглянул в машину. — А кто эта юная мэмсахиб?

— Это… — Даже не глядя на Мохана, Смита поняла, что он покраснел. — Это моя подруга. Смита. Она приехала по работе в соседнюю деревню. Я предложил остановиться у нас. Всего на несколько дней. До понедельника.

Рамдас сложил ладони перед грудью.

— Намасте, мэмсахиб, — с глубоким достоинством произнес он. — Добро пожаловать.

На стенах просторной гостиной висели красивые индийские картины, стояла дорогая мебель, а пол был мраморным. Вот, значит, как живут торговцы алмазами. Она разглядывала одну из картин, а Рамдас с Моханом тем временем разговаривали на кухне. Смотритель зашел в комнату.

— Хотите чего-нибудь, мэмсахиб? Кока-колы? Чаю? Воды с лаймом?

Смита не хотела обижать его и спрашивать, кипятят ли они воду. Словно прочитав ее мысли, Рамдас улыбнулся. — Или, может быть, просто воды? Вода у нас фильтрованная.

Она кивнула.

— Спасибо. Я сама налью.

— Отдыхайте, мэмсахиб. Я принесу. — Рамдас огляделся. — Юный господин показал вам комнату для гостей?

— Пока нет.

Рамдас взял ее чемодан.

— Я покажу, — сказал он с собственническим видом, и Смита поняла, что он работает на семью Мохана уже давно. — Идите за мной.

Окна ее комнаты выходили на сад. На стене над кроватью висело панно из ткани ручной работы.

Рамдас выдвинул маленькую табуретку, забрался на нее и включил кондиционер.

— В этой комнате бывает жарковато, — сказал он. — Когда хозяева уезжают, я обычно все выключаю. Во избежание лишних расходов.

— Вы здесь один живете? Когда их нет?

— Да, мэмсахиб. Повара они берут с собой. А я остаюсь присмотреть за домом. Сейчас много воровства. Не стоит оставлять пустой дом без присмотра.

Он явно заботился о сохранности имущества хозяев.

— А ваша семья? Они…

— Они живут в деревне. Жена и двое детей. Старый хозяин построил им дом, уже давно. Им там удобно.

— И часто вы с ними видитесь?

— Когда старый хозяин с женой уезжают, я провожу там много времени. — Рамдас вдруг смутился. — Я как раз сейчас рассказывал господину Мохану, что хотел сегодня или завтра уехать в деревню. Мой младший брат женится. Я не могу такое пропустить, я же старший брат. Но если вы хотите, чтобы я остался и прислуживал вам, я отменю поездку.

Она не сразу смекнула, что Рамдас спрашивает ее разрешения.

— О, — опешила она, — это уж вы с Моханом решайте. Думаю, мы без вас справимся.

На лице Рамдаса отобразилось облегчение. Но уже через миг он встревоженно посмотрел на нее.

— А что же вы будете есть? — спросил он, вспомнив о новой проблеме.

— Уверена, голодными мы не останемся. Наверняка здесь есть рестораны.

Он поклонился.

— Ну, как скажете. Но позвольте я все-таки принесу вам стакан воды, мэмсахиб.

Смита хотела немного вздремнуть, но когда проснулась, было уже пять вечера. Она встала и босиком пошла искать Мохана. Тот лежал на диване в гостиной и тихо похрапывал; на груди лежал журнал и вздымался и опускался с каждым вздохом. Она постояла немного, понаблюдала за ним, а потом повернулась и хотела уйти, но задела коленом хрустальную вазу с фруктами на столике, и он проснулся. Резко выпрямился и пригладил рукой волосы.