22 июня. Черный день календаря. - Артем Драбкин

Они улетели, а к нам на аэродром прибыла ко­миссия из ВВС, возглавлял ее заместитель началь­ника оперативного управления, полковник. Это было уже 21 июня. Утром пошел дождь, а он нам приказал ползать на локтях и на коленях. Никто не хочет! Он нам показал, и когда встал — весь мок­рый, мы все заржали. Он плюнул: «Ну вас к черто­вой матери!» Понял, что мы ползать не будем. Это же идиотство, — по мокрой траве нас, летчиков, заставить ползать. И вот в субботу 21 июня мы от­летали, к вечеру полеты закончились, и нам сообщают: «Снять оружие и ящики с боеприпасами и хранить их отдельно». Это же идиотство! Мы все были взволнованы. Мы же летали на перехват! Пуш­ки и пулеметы на одну перезарядку, нажимай и бей. А тут — снять! Такое состояние было... Я сказал лет­чикам звена: «Давайте ящики не снимать! Все бу­дет нормально». Мы сходили с товарищем на стан­цию Новый Афон, купили там пару бутылок водки и шпрот. Дескать, в воскресенье на рыбалку выйдем, соберемся и выпьем вечером. В субботу мы не­множко выпили перед ужином, но водка и шпроты еще оставались на воскресенье. В 2:30 раздается сигнал — тревога! Маленький чемоданчик всегда готов, который берешь с собой. Там трусы, майка, порошок, зубная щетка, сапожная щетка и белье­вая. Еще бритва — и все. С этим чемоданчиком мы побежали к самолету. Примчались к самолетам, расчехлили. Техники начали пробовать двигатели, прогревать. А нам пора таскать пушки, пулеметы. Поскольку ящики мы не снимали, мое звено все три самолета подготовило первым. Я пошел, доложил командиру эскадрильи, что звено готово. Он не стал спрашивать, как это нам так удалось раньше всем подготовиться... Только начался рассвет...

Да, в субботу к нам прислали Пе-2, чтобы мы его запомнили. Рассказали об отличиях в силуэте от Ме-110. Он полетал, пострелял холостыми. А тут с южной стороны к аэродрому подходят два самолета. По виду Пе-2. Вдруг из хвостовой части одного само­лета раздается длинная очередь по стоянкам само­летов. Тут все ясно: обстреляли, прошел «110-й». По телефону мы узнали, что есть раненые, — значит точно, прошел немец и обстрелял. Мы рассре­доточили машины, и опять продолжили их готовить. Смотрим: идет шестерка самолетов. Потом мы уже поняли, что это «109-е». Что это такое? Учения, что ли? Опять мы ничего не поймем. Решили, что это МиГ-3 с Белостока. А они развернулись и начали нас бить. Причем сначала из пулеметов, а потом нача­ли мелкие бомбы бросать. Мы бежать от самоле­тов, прятаться в щели. А там солдаты! Видим, сто­ит сарай, — и мы туда. Немцы заметили, что мы туда побежали, они дали по этому сараю очередь. Сарай был крыт соломой, он загорелся, и они ушли. Особенных потерь не было: одну машину по­били. Сережка Макаров никак не заводится, а я по­шел на взлет. Мотор не прогрет: я немного пробе­жал, потом вернулся, начал разворачиваться. И вдруг приходит «109-й», одна машина. Начал как куропатку меня расстреливать! Мне же нужно ото­рваться, потом ноги убрать — сделать 43 оборота рукоятки. И вот я иду около земли, а меня расстре­ливают. Когда я «ноги» убрал, тут уже правая рука освободилась, я уже смог маневрировать. Высота маленькая... А он все заходит в хвост! В итоге он меня бросил, потому что я начал огрызаться: вы­соту постепенно набираю, и как только он идет, я огрызаюсь, стреляю по нему. Сбить он не собьет, а только время потеряет. Я пошел на Гродно, по­смотрел, что там. Наши войска через Неман пере­правляются на восток, в город. Я пошел по грани­це. Немецкий корректировщик. Я подошел, как дал из всего — и сразу его завалил! Сел, докладываю: «Границу перешли, идут к нам. Войска вот тут, танки вот тут». Наших-то войск не было — одни погра­ничники, и все. Только мы начали заправляться, ко мне подошел командир эскадрильи и говорит: «Сергей, мы улетаем в Черляны, там, где базиру­ется 127-й полк нашей дивизии». Пока я машину заправил, полк уже улетел. Я взлетел — танки уже подходят к аэродрому. Прихожу на новый аэро­дром — там лежит крест, и воронки еще дымятся, сесть невозможно. Я прошел через КП, я же садил­ся там, знаю, где на аэродроме командный пункт. Сел, заруливаю. Смотрю: там уже три самолета нашего полка стоят. Это ребята передо мной вер­нулись с задания. Через некоторое время села девятка. Начались работы по восстановлению аэродрома. А потом пришла восьмерка «110-х» и начала нас бить. Из-под них не взлетишь! Они от-штурмовали, — но самое главное: Ганичев и пол­ковник Захаров, его заместитель, стоят на аэро­дроме, как идиоты, и руководят разравниванием. По ним ударили. Захарову в лоб попали, а Ганичеву в живот, — он через два часа умер. И на аэро­дроме никого не осталось из начальства... На этом аэродроме стоял 127-й полк на И-153, вооруже­ние у них — ШКАС. Для пушек снарядов не было. Но мы летали, дрались только ШКАСАми. Я сбил один Ю-88... Я ведь тренировался как подходить, — и вот подошел снизу. Потом вот так машину чуть-чуть задрал и его мотор загорелся. Очевидно, я по­пал и по летчику, потому что самолет сразу упал. Я тогда сказал, что сбил, но никакого штаба не было, никакого учета. Так что среди моих 28 сбитых эти два не числятся. Вот так!

Смеркается, уже почти что темнота. И тут коман­да — «перелететь в Лиду». Наш полк первым взле­тал. Прилетели в Лиду, сели. Горючего нет, боепри­пасов нет. Вернее, все есть, но снаряды так зама­заны этим автолом, что даже бензин их не берет, надо обязательно кипятить воду, опускать ленту в этот кипяток и расправлять эту смазку. А потом про­тирать каждый патрон, каждое звено, ленту соби­рать. Технического состава нет, а летчики уже по 3—4 вылета сделали, не жравши, все грязные, пот­ные... Горючее есть, но цистерна под землей. Чем доставать? Альвееров нет. Даже ведер нет! Поужи­нали и легли спать. Только заснули — тревога. Го­ворят, что с восточной стороны аэродрома выбро­сили десант. Мы побежали на аэродром. Прибега­ем, а у самолетов пустые баки. Что делать? Никто ничего не знает. Чем заправлять машины? Нечем. Вот тут одна за другой пошли шестерки, восьмерки Ме-110 — и оба полка перестали существовать. А мы ничего не можем сделать! Исправных самоле­тов там было много, но они не были заправлены, без оружия... Поступила команда — уезжать.

Мы зашли в гостиницу, взяли с собой чемодан­чики, — и нас увезли в Москву».

Вернувшись на аэродром, командир дивизии принял решение о перебазировании 122-го авиа­полка на аэродром Лида. Здесь находился штаб авиадивизии и базировался 127-й истребительный авиаполк. Решение было в принципе обоснованное — с аэродрома, подвергшегося атаке, нужно было ухо­дить. Однако аэродром Лида также подвергся не­скольким ударам противника. Первый раз он был

Советский санинструктор оказывает помощь раненому немецкому солдату.

атакован в 5:00 утра, следующий налет последо­вал в 14:50 (15 Ju-88), еще один — в 17:45 (7 Bf-110) и, наконец, последний — в 20:25 (2 Do-17Z). Пилотами 122-го и 127-го истребительных пол­ков было заявлено об уничтожении 17 Bf-109, 11 Bf-110 и 7 Ju-88. В ходе одного из налетов П.И. Ганичев был смертельно ранен осколком авиабом­бы. В итоге к вечеру 22 июня 122-й истребитель­ный авиаполк лишился 69 И-16, причем примерно половина из них были уничтожены на аэродроме Лида. Безжалостному разгрому также подвергся 16-й бомбардировочный авиаполктой же 11 -й авиа­дивизии, потерявший за день 23 СБ и 37 Пе-2. Про­блемой советских авиасоединений в первые дни войны были трудности с аэродромным маневром. Выше уже говорилось об истоках этой проблемы в приложении к ПрибОВО — тыловые аэродромы, на которые можно было бы отвести авиацию из-под удара, не успели достроить. Те же проблемы испы­тывал ЗапОВО.

В вышеупомянутой книге Шпанова одно из важ­ных мест занимает ответный удар возмездия по аэродромам противника. На страницах книги он был, безусловно, успешным: «Ангары противника подверглись бомбардировке зажигательными бом­бами. Процент поражения был вполне удовлетво­рительным, несмотря на хорошую работу ПВО про­тивника. Свыше пятидесяти процентов его новень­ких двухпушечных истребителей были уничтожены на земле, прежде чем успели подняться в воздух».

В первый день настоящей, а не выдуманной вой­ны советское командование также попыталось нанести ответный удар по аэродромам противника. Авиабазы, с которых летали Не-111 и Ju-88, нахо­дились довольно далеко от границы. Требовались их доразведка и рискованное глубокое вторжение в воздушное пространство противника. Поэтому авиаудары по авиабазам двухмоторных бомбарди­ровщиков были нанесены только в конце июня 1941 г. В первый день войны советские бомбардировщики атаковали находившийся ближе к границе аэродром Бяла Подляска, на который базировались пикиров­щики из эскадры StG77. На аэродром вышли шесть советских самолетов, успевших сбросить на летное поле пять тяжелых авиабомб. Однако вскоре они были атакованы немецкими истребителями из JG51. Командир отряда 6/StG77 капитан Г. Пабст описал произошедшее в своем дневнике:

«Первый с ходу открыл огонь. Тонкие полоски трасс протянулись между двумя машинами. Огром­ная птица неуклюже заваливается набок, на солнце засверкал ее серебристый фюзеляж, после чего она вертикально устремилась к земле, сопровождая падение усиливающимся, безумным воем двигате­лей. Вверх поднялся огромный столб огня — рус­ским пришел конец! Вскоре второй бомбардиров­щик вспыхивает ярким пламенем и, ударяясь о зем­лю, взрывается. В воздух взметнулись обломки ло­пастей. Следующая подожженная машина будто наталкивается на невидимое препятствие и пере­валивается через нос. Потом погибает еще один бомбардировщик, и еще один. Последний СБ груп­пы падает прямо на деревню около аэродрома, пос­ле чего там целый час бушует пожар. У горизонта поднялись шесть столбов дыма — сбиты все шесть бомбардировщиков!».