22 июня. Черный день календаря. - Артем Драбкин

Вспоминает командир отделения телефонис­тов роты связи штаба 9-й смешанной авиацион­ной дивизии В.И. Олимпиев: «21 июня 1941 г. с увольнительной в кармане на воскресенье, я уже задремал, когда сквозь сон услышал громкую ко­манду дневального «в ружье». Взглянул на часы — около двух ночи. Рота быстро построилась во дво­ре штаба. Боевая тревога нас не удивила, так как ожидались очередные войсковые учения. Неорди­нарные команды — выставить на башенке штабно­го здания наблюдение за воздухом, получить боевые патроны и гранаты, погрузить на машину не­прикосновенный запас кабеля — воспринимались нами как часть входивших тогда в моду учений в обстановке, максимально приближенной к реаль­ным боевым условиям. Мысли о самом худшем по молодости отбрасывались. Оставив конец кабеля в штабе, мое отделение начало в темноте безлун­ной ночи привычную работу — прокладку полевой телефонной линии на запасной командный пункт, расположенный на хуторе в нескольких километ­рах за городом. Почти рассвело, когда наш спец­грузовик, предназначенный для размотки и намот­ки кабеля, достиг военного аэродрома на окраине города. Все было тихо. Бросились в глаза замас­кированные в капонирах вдоль летного поля 37-

Литовские коллаборационисты приветствуют своих герман­ских «освободителей»

миллиметровые орудия, вооруженные карабина­ми, расчеты которых были в касках. Такие зенит­ные полуавтоматы были тогда новинкой и только начали поступать в подразделения противовоз­душной обороны. Наша машина отъехала от аэро­дрома не более километра, когда послышались взрывы и пушечно-пулеметные очереди. Обернув­шись, мы увидели пикирующие на аэродром само­леты, светящиеся трассы снарядов и пуль, разры­вы бомб. Однако страшная действительность дош­ла до нас лишь тогда, когда на выходящем над нами из пике бомбардировщике ясно обозначились чер­ные кресты.

Первую половину дня 22 июня я дежурил у те­лефона на ЗКП командира 9-й сад Героя Советс­кого Союза генерала-майора Черных. Телефонная связь с авиаполками, расположенными в различ­ных населенных пунктах Белостокской области и на полевых аэродромах вдоль границы, была пре­рвана. Она непродуманно осуществлялась через городскую почту, в которой на рассвете еще до начала бомбардировок прогремел взрыв, разру­шивший коммутатор. С некоторыми полками на­ладили связь по радио. Судя по мрачному лицу генерала, известия были плохими. Постепенно вырисовывалась неожиданная и ужасающая ре­альность: большинство наших самолетов погиба­ло на земле от бомбежек или обстрела с воздуха и даже от артогня. Но и в таких условиях над Бе­лостоком весь день шли воздушные бои, дрались дежурные звенья и все те, кто сумел подняться в воздух.

Вторую половину этого трагического дня я про­сидел в кювете шоссе на окраине города у телефон­ного аппарата промежуточно-контрольной точки. Мимо на запад прошла крупная бронетанковая часть, порвавшая кабель в нескольких местах. С большим трудом удалось восстановить связь со штабом дивизии, что, возможно, спасло мою жизнь. В конце дня я получил по телефону приказ бросить все и как можно быстрее вернуться в штаб. Здесь меня ожидали два драматических известия. Все авиационные части получили приказ немедленно покинуть город и уходить на Восток. Такое решение было, без сомнения, оправдано не только огром­ными потерями самолетов, но и уже обозначившим­ся быстрым продвижением немецких танковых ко­лон, стремившихся охватить Белосток с севера и юга. Вторая новость была не менее ошеломляю­щей: в конце дня застрелился командующий авиа­цией ОБВО генерал Копец. Я встречал его в штабе дивизии. В памяти остался высокий молодой гене­рал в кожаном пальто. По-видимому, он являлся одним из тех, кто понимал свою ответственность за разгром авиации округа, последствия которого ро­ковым образом сказались на наших военных неуда­чах лета и осени 1941 г.

Поздним вечером 22 июня длинная колонна по­кинула Белосток и уже ранним утром понедельника была далеко за городом. В машинах находились только военные с голубыми петлицами — оставши­еся без самолетов летчики, авиационные техники, связисты, интенданты. Так для меня начались дол­гие дороги войны».

После неудачной контратаки советских танков.

Освоение новой техники перед войной не обхо­дилось без досадных «детских болезней», ослож­нявших летчикам жизнь даже в том случае, если боевые машины успевали подняться в воздух. В 124-м иап 9-й сад проблемы с вооружением нача­лись еще до войны. В начале июня во время трени­ровочного полета один из МиГов полка из-за неис­правности синхронизатора отстрелил лопасть вин­та. Утром 22 июня еще до появления самолетов противника по приказу командира полка майора И.П. Полунина в воздух поднялись его заместитель капитан Н.А. Круглое и младший лейтенант Д.В. Ко­корев. Когда в воздухе над аэродромом появились немецкие двухмоторные самолеты, советские лет­чики их атаковали. На самолете Кокорева оружие отказало уже после выстрелов по врагу. Он не рас­терялся и пошел на таран: отрубил винтом часть хвостового оперения самолета, опознанного как Do-215. На самом деле это был Bf-110 из II/SKG-210. Обломки немецкого самолета упали северовосточнее Высоке-Мазовецка, а поврежденный МиГ-3 сел на вынужденную неподалеку в поле. Этот «мессершмитт» был не только первым воздушным тараном войны, но и первым сбитым советскими летчиками немецким самолетом, потеря которого подтверждена противником. Однако отражение первого удара было только началом воздушного сражения. Далее на аэродром 124-го истребитель­ного авиаполка немцы обрушили около 70 самолето-налетов, чередуя удары Bf-110 и Не-111. Поте­ри полка составили 30 машин.

По аналогичному сценарию развивались собы­тия в других полках 9-й авиадивизии. Советские са­молеты, выдержав первый удар, стали жертвой вто­рого и последующих налетов. Всего дивизия лиши­лась 347 самолетов из 409 имевшихся. Причина этого была в том, что командир дивизии генерал С.А. Черных растерялся и не принял никаких мер по выводу материальной части из-под удара. Впос­ледствии генерала Черных обвинили в преступном бездействии, арестовали, судили и вскоре рас­стреляли.

Уничтожение советских самолетов на аэродро­мах в Белостокском выступе было поручено двум группам двухмоторных Bf-110. Обстановку перво­го дня войны ярко описывает журнал боевых дей­ствий I группы эскадры скоростных бомбардиров­щиков SKG-210: «Сегодня сделали сотню боевых вылетов. Майор В. Шторп (командир группы) пос­ле очередного вылета устроил на земле скандал, так как его сигналы к сбору больше не принимались во внимание, и летчики вели свою собственную войну. Некоторые экипажи совершили в этот день по шести боевых вылетов. В совокупности эскадра со­вершила 13 налетов на 14 аэродромов, уничтожи­ла 344 самолета на земле и сбила 8 самолетов в воздухе».

Близость к границе стала причиной приведения авиачастей в боевую готовность по инициативе сни­зу не только в 9-й авиадивизии. Уже около 3:00 утра командир 11 -й смешанной авиадивизии полковник П.И. Ганичев получил тревожные сообщения из шта­ба 122-го истребительного авиаполка. На его аэро­дроме был отчетливо слышен шум танковых мото­ров. Ганичев объявил тревогу, а сам на И-16 выле­тел в сторону Гродно, чтобы лично ознакомиться с обстановкой. В результате своевременного объяв­ления тревоги 122-й авиаполк успел поднять в воз­дух до появления неприятельских бомбардировщи­ков 53 И-16. На земле остались всего 15 самоле­тов, в основном неисправных. Именно они стали жертвой первого удара противника. Однако ника­кого разгрома первым ударом не произошло. В свою очередь, пилоты 122-го полка заявили об уничтожении четырех самолетов противника, опоз­нанных как Do-17.

Командир звена 122-го истребительного авиа­полка С.Ф. Долгушин вспоминал: «10 мая 1941 года полк из Лиды перелетел на аэродром Новый Двор в Белоруссии, располагавшийся в пяти с по­ловиной километрах от границы. Утром в пятницу мы с Сережей Макаровым ходили на разведку аэродрома Сувалки. Он был забит самолетами! В тот же день я докладывал результаты разведки прилетевшим Павлову, Копцу и командиру диви­зии полковнику Ганичеву. Доложил, вышел и пошел на стоянку. Вдруг едет легковая машина. Направ­ляется к нам на стоянку. А мы готовились к полету — самолеты заправили и готовились. Машина подъезжает, из нее выходит генерал-лейтенант Копец. Я смандражировал, а он говорит: «Как тебя зовут? Ты мне дашь самолет слетать? Не беспо­койся, Сергей, я не сломаю». Потом говорит, уже серьезно: «Как самолет?» — «Самолет очень хоро­ший. Мотор работает хорошо. Никаких особенно­стей, обыкновенный И-16, но с пушками. Надо на посадке километров на 5 побольше скорость дер­жать». Я ему дал планшет, резинки, чтобы на коле­нях держать карандаш, лист бумаги. Они полете­ли: он, Ганичев и командир полка, наш полковник Николаев. Вскоре возвращаются. Зарулили, я под­хожу, он вылез: «Самолет действительно хороший. Все, что ты докладывал, все точно. С такой точно­стью мы самолеты не смогли посчитать, а болтать­ся там мне много не хотелось».