Мои рыжий дрозд - Шемас Маканны

О Михале? Да, тот издевался над ним весь месяц, говорил, что он ненормальный, как его мать. Тут Томас заплакал. Размазывая слезы, он твердил, что это неправда, что он каждые полгода проходит в школе обследования и его никто ненормальным не признал. В наше время, подумал я, ничего такого не было. И, честное слово, для здоровья души так было полезнее. Пришлось признаться, что мне самому этот Михал не особенно нравится, но теперь, когда занятия уже практически окончены, его поведение меня волнует мало. Томас, казалось, был разочарован моими словами. Он жаждал мести. Он стал рассказывать, что Михал распространяет за моей спиной разные сплетни, смеется надо мной, изображает, как я говорю. Оказывается, Михал, если верить этому Томасу, пытался настроить против меня даже сына хозяйки! Слушать все это было не очень приятно, но я тем не менее повторил ему, что сейчас, когда занятия кончаются, все это надо просто забыть. Томас молчал. Наконец он спросил меня, не должен ли я заботиться и о нравственном воспитании вверенных мне учеников. Я ответил утвердительно. Но тогда, начал убеждать меня Томас, я просто должен проучить Михала для его же блага. Я заколебался, он продолжал настаивать. План-Б ведь уже готов. Наконец я сдался и обещал ему устроить Михалу хорошую встряску прямо на Большом Празднике. Он вскочил и, радостно улыбаясь, предложил свою помощь, от которой я отказался. Я лишь попросил его, если будет нужно, рассказать мальчикам об этом разговоре. Он обещал мне это и, поблагодарив, вышел. Я подошел к окну и долго смотрел ему вслед.

Оставшись один в комнате, я тихо запел и начал выплясывать какие-то вариации на тему ирландских народных танцев. К вечеру надо быть в форме… «Рыжекудрая красотка, ты куда идешь?..»

Рыжекудрая красотка,Ты куда спешишь, хо-хо!

(Нет, конечно, всю сцену надо было писать от третьего лица! И чего это меня так занесло? Ну, не переделывать же…)

14.40. Улица Эдин

Туристический центр. Станция. Автобусы из Ольстера. (— А Эннискиллен, это уже в Северной Ирландии? Это в каком графстве?) Острова. Деревья. А Бекетт писал по-французски. Именно поэтому Шемас решил писать исключительно по-ирландски. Так, еще водоросли. Он тщательно прожевал соленую прядь и медленно проглотил ее. Интересно, можно ли водоросли назвать полезной для желудка грубой пищей, которую сейчас все так пропагандируют? Вряд ли. Попадая на язык, они становятся мягкими и нежными, отдавая тебе весь свой вкус. Впрочем, слишком соленый. Водоросли — это та же трава, только растет на дне реки. Ведь все — наша земля. И люди — тоже трава. Да, замечательная мысль. Надо будет об этом написать в местную газету, там такие рассуждения очень любят. Может, заплатят хоть немного. А потом предложат постоянную ставку. Он станет журналистом. И потом его убьют в перестрелке. Жара какая, хорошо, он еще майку не поддел.

Навстречу ему медленно шли два священника. Бедные! Как им, наверное, жарко! Шемас остановился и долго провожал их сочувственным взглядом. Один из них испуганно обернулся и сказал что-то другому, они ускорили шаги и скрылись за углом. Да, милые все-таки нравы у нас в стране, правда?

Озеро. Озеро Эрн. Ради одного этого стоило жить. Отсюда открывался такой прекрасный вид, что у Шемаса в который раз замерло сердце. По небесной глади плыли лебеди. Возле самого берега покачивалось белое перо. Он пошел вдоль берега к холму Эмер. Там, в изумрудной зелени травы, виднелись обнаженные тела павших воинов. Они пали за свободу своей родины, и кровь их до сих пор алыми пятнами сверкала на солнце. Наверное, потому на этом холме росла такая густая трава, что он весь был пропитан кровью. Говорят, это хорошее удобрение. А трупы — еще лучше. Шемас слышал, что под корнями яблони, чтобы урожай был хорошим, надо закопать труп какого-нибудь животного. А почему именно животного?

О! посадивший древо,узришь ли, что созрело?Плодов с ветвей прекрасныхждешь не напрасно ль красных? [12]

Наш остров весь пропитан кровью, вот только хороших урожаев что-то не видно. Сейчас все обвиняют англичан. А стоит почитать те же хроники или саги — там же прямо труп на трупе!

Англичан тогда вообще не было на свете. Да, убийство — это наш национальный спорт, не война — именно убийство. Чем прославил себя Кухулин? Поединками, то есть теми же убийствами. И начинал он как? Убил бедного пса. Кому они нужны, эти потоки крови? Может быть, траве? Красное на зеленом… Теперь людям нечем занять себя, и они берутся за бомбы и винтовки. Вот и дело нашлось! Привычное, традиционное, убей — и станешь героем. Зеленое и оранжевое…

Один из поверженных воинов поднялся ему навстречу. Конор. Шемас помахал ему рукой. Вот они, вся компания здесь: Ронан, Скотти, Карен, Уна, Кьяран, Марк. С некоторыми он не был знаком.

— Жара сегодня жуткая. Будешь купаться? — Конор хлопнул его по плечу.

— Нет, я так, на минутку подошел.

— Да ну тебя, можно подумать, у тебя прямо бог весть какие важные дела. Давай, раздевайся.

Шемас отрицательно покачал головой. Конор и Марк переглянулись и, схватив его под руки, потащили к обрыву. Шемас закричал и, сделав резкое движение локтями, сумел вырваться. Все смеялись.

— Делать вам нечего… — обиженно сказал он. А им и действительно нечего было делать. Как и ему. Дела не нашлось пока ни для кого из них, даже для Кахала. Они учились в одном классе, и Кахалу уже тогда прочили большое будущее: он очень здорово рисовал. Потом он, кажется, кончил что-то, но работу так и не смог найти. Кьяран и Марк были помоложе, они познакомились с Шемасом, когда еще учились в школе. Но теперь и у них на лицах появилось то же выражение наглого испуга. Все безработные почему-то становятся похожими друг на друга. А Скотти вообще еще, кажется, ходит в школу. С Ронаном Шемас знаком не был, он казался здесь самым молодым и, увидев Шемаса, почему-то смутился. Шемас подошел к нему и, протянув руку, сказал:

— Привет! Я дрозд. Дрозды всех стран, соединяйтесь!

Ронан пожал его руку и тихо выдохнул:

— Ро…

Марк засмеялся.

— Да ты его не бойся. Его Шемас зовут. Он вообще со странностями. Впрочем, как мы все.

Ронан растерянно моргал, он еще совсем не умел быть безработным, да, опыт приобретается годами. Привыкнуть к мысли, что ты никому не нужен, не так-то просто. Но зато потом становится легко. И свободно. В голове появляются мысли, глубокие, интересные мысли. Ты начинаешь чувствовать себя как-то значительно, кажешься себе возвышенным и достойным уважения.

Конор сел на землю, достал из кармана куртки дудочку и заиграл. Чистые звуки простой народной мелодии одиноко повисали в воздухе и таяли под солнечными лучами.

— А ты знаешь мелодию «Озеро Эрн»? — Шемас взял дудочку и заиграл. Он взял не ту тональность и в двух местах вообще ошибся, но все зааплодировали. Наверное, они не слушали пластинку Хорслипса. А у Шемаса их было несколько, он очень любил ставить их по утрам и принимать душ под нехитрые переливы волынок.

Теперь они говорили о политике. Без этого не обходится.

— Ну и что, я знакома с несколькими протестантами…

— Соглашательница!

— А что ты думаешь о Дэвиде Стиле?

— Тори…

— Нет, вы меня послушайте…

— А Оскар Уайльд…

— Я в объединение не верю, слишком уже…

— А они там на юге…

Они не слушали друг друга.

— А известно ли вам, — неожиданно сказал Шемас, — что на этом холме был повешен епископ Макматуна?

— Ты спрашиваешь будто на уроке.

— Разве у меня вид учителя?

— Ну, пока нет…

Да сохранит их всех бог!

Постояв с ними еще немного, он повернулся и пошел вниз. Пора!

И мы простилисьС землей и с пляжем,И древо одиночестваПало на нас.[13]{19}

Да, пора. Он уже опаздывает. Шемас побежал через парк. Вот. Туристический центр. Станция. Автобусы из Ольстера. Тишина. Зззззз… Это мухи? Или автобус?

Хумбабу выписали из больницы за день до похорон Джона Поуэра. Мальчики весело пели гимн, было жарко. Мальчики переминались с ноги на ногу, и с каменного пола взлетали облачка пыли. Старенький священник все время кашлял. Казалось, ударь по нему палкой, пыль так и полетит во все стороны. Пыль времени…

Сам Хумбаба стоял в стороне. Не дождавшись конца службы, он незаметно вышел и поднялся в свой кабинет. Ему опять было нехорошо. От духоты, наверное.

Директор не подозревал, что Гилли был свидетелем гибели Бродяги. Этого вообще никто не знал. Он рассказал, что, выбежав на улицу за Бродягой, не сумел догнать его, а вместо этого попал в какую-то странную компанию. Они привели его куда-то, в странный дом, там все сидели на полу и пили вино из одной огромной чаши, которую по очереди передавали друг другу. Еще они курили удивительно вкусные коричневые сигареты с какими-то травами. Гилли рассказывал, что его даже пытались подвергнуть их особому обряду, но он испугался и убежал. Этот рассказ пользовался большим успехом у мальчиков, и Гилли неоднократно выступал с ним, украшая свое повествование все новыми и новыми эротическими подробностями. Его бегство было, напротив, выдержано в стиле американского супербоевика с выстрелами, погонями и прыжками из окон. Гилли и не подозревал, что в нем дремлет такая буйная фантазия. «Я ведь писателем мог стать», — думал он с досадой. Но все было у него еще впереди.