Мои рыжий дрозд - Шемас Маканны

В один прекрасный день Салли решилась. Оставив на двери записку «Скоро вернусь», она отправилась в больницу к доктору Макгрене. Очень долго не могла поймать такси, потом наконец села в какую-то машину, которая ехала ужасно медленно, доктора тоже искала очень долго. Когда Салли предстала перед Шамашем, у нее был такой измученный вид, что он принял ее за больную, прибывшую на госпитализацию.

— Я назначил вам сегодня прийти? — спросил он, пытаясь вспомнить, где мог видеть это сморщенное лицо. — «И с печенью, конечно, у нее не все в порядке», — добавил он мысленно.

— Нет. Я хочу поговорить с вами.

— О чем? Простите, но я очень занят, — надменно вскинул он брови.

— О Гильгамеше…

Он побледнел и молча показал ей рукой на стул. Она села и, вздохнув, начала сбивчиво говорить. После первых же ее слов Шамаш пришел в ужас: этот мальчишка посмел рассказать ей обо всем! Да как у него язык повернулся?! Ладно, сам он, Шамаш, тоже был вынужден посвятить в эту тайну нескольких человек. Но ведь, в конце концов, это его тайна, он все придумал, все исполнил. А она? Шантажировать пришла?

— Я не понимаю, чего вы хотите от меня? — спросил он, еле сдерживая подступающий к горлу крик.

— Но ведь я уже вам сказала… — Она говорила тихо, опустив голову и перебирая пальцами край жакета. Да… Она хотела совсем немногого…

— Поймите, — Салли подняла голову, — так все получилось. Вы просто должны это сделать. Я сохраню все свои чувства и в новом облике, ведь он же их сохранил. Это необходимо нам обоим.

До Шамаша наконец дошло. Потрясенный, смотрел он на Салли, не зная, что ответить. Испугался, что не сумеет повторить свою операцию на женском организме, который, как он знал, устроен гораздо сложнее. Но, с другой стороны, ему было интересно еще раз проверить собственные выводы. Он покраснел и начал тяжело дышать.

— Ну, сейчас, — выдавил, — еще не время говорить об этом. У меня ведь нет второго тела. Да и не всякое тут подойдет. И еще многое надо.

— Скажите, что именно нужно? — Она говорила так решительно, что он понял, робкая эта старушка не остановится ни перед чем.

— Ну… Как бы объяснить… Тут дело и во мне самом… Должен быть какой-то внутренний импульс, ощущение жизни в пальцах… И, конечно, второе тело. Тело девочки лет четырнадцати, не старше и не младше, чтобы череп уже был достаточно большой. И, как понимаете, не должно быть никаких телесных повреждений. Она должна умереть внезапно, но каким-то естественным способом… Притом не хотелось бы вступать в конфликт с вашими законами. Так что, если все эти условия будут соблюдены, и мне привезут какую-нибудь еще тепленькую хорошенькую девочку с мозговой травмой, — он хитро улыбнулся, — я вас непременно извещу.

— Что же, спасибо и на этом. Буду ждать. Я совсем не боюсь. Вам та операция так чудесно удалась, что я твердо уверена в успехе ваших последующих опытов.

— Ну, когда будете убивать подходящую девочку, смотрите, особенно ее не повредите, а то трудно будет работать.

Она побледнела.

— Вы просто негодяй! — Она задыхалась. — Я никого не собираюсь убивать. Зачем я только пришла к вам?! Но, обещаю, больше вы меня не увидите. И… — ее голос дрожал, — и Гилли вы тоже никогда больше не увидите!

— Извините, я просто неудачно пошутил.

— Если у вас там на Востоке принято так шутить, то я не удивляюсь, когда все там только и знают, что резать друг друга. А у нас тут жизнь строится на уважении к душе и телу ближнего.

— И у вас, разумеется, никто никого не убивает?

Салли возмущенно молчала.

— А если честно, — Шамаш встал и подошел к окну, — я ведь ничего такого не сказал. Почему вас так ужаснула сама мысль об убийстве? Я не раз убивал людей на операционном столе, ничего страшного в этом не вижу. И на вашем месте не делал бы оскорбленное лицо, а подыскал подходящую девочку и привел ее ко мне. Если уж вы не решитесь или не сможете проломить ей череп, я это готов проделать сам. А сейчас идите и подумайте о том, что я сказал вам. Подумайте о Гилли, о вашем будущем, взвесьте все. За жизнь, моя милая, надо бороться, а за вторую — особенно.

Салли Хоулм быстро вышла, хлопнув дверью. Шамаш зло рассмеялся ей вслед.

Когда Гилли наконец смог вернуться в класс, урок ирландского уже подходил к концу. Все пыхтя переписывали с доски какие-то длинные фразы, а Шемас стоял у окна и ковырял в носу.

— Вот! Смотрите! — Вынув из носа палец, он ткнул им в сторону Гилли, который бочком пробирался на свое место. Все подняли головы. — Вот! Именно такие прически мы все носили, когда играли в панк-группе «Горячая блевотина». Эх, молодость! — И он быстро вышел из класса. Через несколько секунд зазвенел звонок.

Приглаживая на ходу растрепанные Хумбабой волосы, Гилли вышел в коридор.

— Он тебя за волосы драл, да? И бил? — радостно спросил Лиам.

— Пусть только попробует!

— Слышали, Шемас в панк-группе играл? — Эдан был взволнован. — А мы что же? Давайте все втроем…

— И Анну возьмем, она будет петь, — подхватил Лиам.

— Ее зачем? — Эдан, казалось, обиделся. — Я сам могу петь.

— Ну, будет как бы сексуальный символ.

— Только символ? — ехидно посмотрел на него Гилли. После занятий отправились на задний двор, чтобы все как следует обсудить. Самое главное, как они решили, придумать группе подходящее название.

— А может «Новая горячая блевотина»? — нерешительно предложил Эдан.

— Это никто не поймет, — спокойно сказал Лиам. — Нет, тут бы не промахнуться.

— Название должно вызывать дрожь и недоумение. В этом секрет успеха, — добавил Гилли.

— «Анна и негодяи».

— Нет, нет. Сейчас… — Гилли вскочил. — Тут должно быть что-то неправильное, парадоксальное. «Черное молоко», «Рыжий дрозд»… Или не так прямо. И должно быть что-то про нас, чтобы сразу видели направление.

— «Лекарство на погибель»? — предложил Лиам.

— Ну… что-то близкое… Ой, я знаю. «Алтерд бойз», «Иные парни», ну, в смысле, которые возродились к новой жизни. Мол, наша музыка возрождает.

Эдан пожал плечами. Название ему не очень понравилось, по Лиама оно привело в восторг, и Эдану пришлось сделать вид, что он тоже находит его очень удачным.

— Ну, — сказал Гилли, опять садясь, — а кто из вас умеет на чем-нибудь играть?

Большой Праздник. Зал полон. Шемас долго продирался сквозь толпу, скачущую и размахивающую руками, пока наконец не нашел Михала. Тот сидел у стены рядом с какой-то девочкой, залихватски обнимая ее за талию. Шемас сел рядом.

— Ты не забыл, Михал, что мне надо тебе кое-что рассказать? — Он загадочно улыбнулся.

— Давайте, валяйте, рассказывайте.

— Правда, приятная мелодия?

— Что?

— Нет, ты меня должен слушать внимательно. Но что-то я Кэвина не вижу, а без него не смогу рассказать.

— Он тут при чем? Меня от этого вашего Кэвина просто тошнит.

— Во всяком случае, я должен сначала поговорить с ним. Так что до скорой встречи! — Шемас встал и скрылся в толпе танцующих. Михал растерянно проводил его глазами, но вскоре мысли переключил на сидящую рядом девочку и быстро забыл о странном поведении столь ненормального учителя. Уткнувшись носом в ее шею, он начал поглаживать свободной рукой (другой рукой, как вы помните, он обнимал ее за талию) обтянутое джинсами бедро, яростно сопя при этом от гордости. Что ему было теперь до всего этого ирландского языка и всяких там дроздов?

В зале было душно. Шемас вышел на улицу и медленно зашагал к озеру. А может, зря он все это затеял? Над поверхностью воды еще догорала пунцовая полоса. К берегу подплыли две лодки, и рыбаки, тихо переговариваясь, стали быстро доставать тяжелые мешки. Ах, официально ловля лосося уже запрещена. Одна из рыб вырвалась из своего дерюжного плена и, шумно хлопая хвостом, устремилась к воде. Чертыхнувшись, рыбак схватил весло и профессиональным четким ударом размозжил ей голову. Шемас, вздрогнув, отвернулся.

Отвращение. Именно это испытывала она вечером, сидя у камина и вспоминая разговор с доктором. И зачем она пошла к нему? Как он мог говорить такие вещи? Лучше бы уж сказал, что у нее рак легких. Кстати, подумала она, с раком легких ей легче было бы решиться. Нет, она потрясла головой, сейчас главное — спасти мальчика от влияния этого ужасного человека. Но как? Салли закрыла лицо руками и заплакала. Ей было страшно. Внезапно перед ее глазами ясно предстало лицо отца, малиновое, раздувшееся, с выпученными глазами и высунувшимся языком. Салли увидела его тогда еще издали, подъезжая к дому на велосипеде. Он мерно покачивался на ветру, свисая с балкона второго этажа. Салли быстро вошла в дом, поднялась наверх и перерезала веревку. Тело упало с трехметровой высоты. Потом, подавив в себе брезгливость, она осторожно сняла веревку с его шеи. Врач тогда даже не стал осматривать его. Все знали, что он пил, никто не удивился, что он, пьяный, упал с балкона. Но пьян-то он тогда не был… А вот опять отец. Держит ее на руках, маленькую, розовую, она смеется и машет рукой кому-то, кто подъезжает к ним на высокой серой лошади. Это дед. Лошадь скачет, дед скачет, и Салли скачет у отца на руках, хоп-хоп, хоп-хоп! Отец подбрасывает ее и ловит. Смеющееся лицо, крепкие, надежные руки… И Патрик… Он вернулся к ней…