Испанский садовник. Древо Иуды - Арчибальд Джозеф Кронин

тяжело поднялся по лестнице; помедлив на лестничной площадке, вошел в свою спальню и остановился, глядя прямо перед собой, погруженный в тягостные раздумья.

Достаточно того, сказал он себе, что Гарсиа отверг обвинение. Он со своей стороны сделал все, что мог: поставил вопрос перед дворецким ребром, допросил его и получил удовлетворительный ответ. Чего же более?

Но в глубине его души затаилась жуткая уверенность, что Гарсиа именно тот человек, которого ищет полиция. Он вел себя довольно странно во время их разговора, неуравновешенно – вот подходящее слово, а его последняя улыбка была умиротворяющей и в то же время коварной, предательски выдавая лживость всех его заверений…

У Брэнда голова шла кругом, он ощутил себя альпинистом, висящим над пропастью, когда ни взад ни вперед! Все его силы теперь сконцентрировались, сфокусировались, как огненный луч, на преследовании Хосе. Любые шаги, которые он мог бы предпринять против Гарсиа, способны отдалить или даже провалить его главное дело. Нет, нет, дальнейшее расследование в отношении Гарсиа подождет до окончания судебного процесса над Хосе! И, кроме того, дворецкий обещал через несколько дней представить доказательства, удостоверяющие его личность. Имеет смысл дать ему время это сделать. Если после этого что-либо будет не в порядке, можно будет принять меры по его немедленному увольнению.

Так Брэнд, нахмурившись, убеждал себя, с болезненным упрямством закрывая глаза на то, что если подозрения в отношении Гарсиа справедливы, то Хосе, вероятнее всего, невиновен. Слеп и глух к голосу разума, он отгородился от всех внешних влияний – дело было улажено, окончательное решение было им принято, осталось дождаться исполнения.

Глава 20

Наступила душная среда, до краев заполненная переливчатым молочным светом. С матового стекла небес тихо струились невидимые волны мягкого тепла, которым не под силу было расшевелить даже тонкие листья мимозы. Длинные ветви тамарисков, окаймлявших дорожку, свисали безвольно, как языки страдающих от жажды зверей. Доносящиеся издалека звуки вибрировали, будто кто-то перебирал струны гигантской арфы. Гул далекого города долетал до Каса Бреза неестественно отчетливым, хотя и странно приглушенным. И только треск цикад нарушал безысходное затишье, ненасытное, нескончаемое.

Этот беспросветный день вполне соответствовал мрачному настроению консула. Уже две ночи прошло с момента, как он, приняв решение, не позволял себе оглядываться назад и непрестанно думал лишь о неизбежном. Тем не менее подавленность не отпускала его.

После завтрака, перед тем как отправиться в офис, он отвел Николаса в оконную нишу и там, с какой-то тягостной аргументацией, объяснил ему, что он вынужден сделать. Его задачу облегчала покорность, с которой мальчик его слушал, – консул опасался вспышки, скандала. И только в самом конце, когда он уже сходил с крыльца к машине, Николас наконец поднял голову.

– Папа, не надо ехать, – с дрожащими губами тихо произнес он.

– Я должен, Николас.

Тут мальчик не выдержал и, рванувшись вперед, закричал:

– Папа, я прошу тебя не ехать! Это не обязательно. Пусть они отвезут Хосе без тебя!

Но Брэнд уже сидел в машине. Он предостерегающе поднял руку и, укоризненно покачав головой, уехал.

Все утро в офисе он старательно гнал от себя мысли о предстоящей поездке. Нужно было побеседовать с несколькими потенциальными иммигрантами и заверить их документы, после этого его внимания потребовали таможенные свидетельства, а когда с этим было покончено, он сел составлять письмо в парижское издательство «Ресту и Ко.», рекомендованное ему профессором Галеви как наиболее способное оценить по достоинству его труд о Мальбранше. Но перу консула недоставало привычной беглости, и сам он почему-то тоже был вялым и заторможенным. Лишь одна мысль о том, что его рукопись наконец-то завершена и лежит в его спальне, упакованная и готовая к отправке, доставила ему мимолетную радость.

В час дня, не желая идти в людное кафе «Эль Чантако», он попросил, чтобы ему принесли в кабинет кофе и сэндвич, а минут через двадцать отправился на вокзал. Крупные и теплые капли разбрызгивали пыль на тротуаре, оставляя круглые отметины, но, не обращая внимания на начавшийся дождь, консул шел медленно. Он так неистово ждал этого момента, этого торжества справедливости, что был зол на себя за вялость и апатию, не покидавшие его. Да, он снова провел бессонную ночь, проспав урывками в общей сложности не больше часа. Но одним этим нельзя было объяснить перемену в нем. Невероятно, но он все еще не отделался от воспоминания о своей неосмотрительности – слово было его собственным – в тот жаркий полдень два дня назад. И подозрения в адрес Гарсиа тоже не покидали его. Вопреки всем стараниям, сомнения грызли его, расшатывая безупречно честную позицию и вселяя невыносимую тоску.

Добравшись до вокзала, консул увидел, что Педро, Хосе и полицейский уже там, спрятались от дождя под навесом билетной кассы. Мрачно взглянув на них, он с удивлением отметил, как осунулся и побледнел Хосе, какой у него неопрятный вид, как тесно он прикован наручниками к полицейскому. Брэнд не видел Хосе неделю, но не ощутил новой вспышки ненависти, а лишь странное отталкивание, усилившееся, когда, купив билет, он направился к юноше. Брэнд действовал как автомат, подчиняющийся силам, которые сам же привел в движение и теперь утратил над ними контроль.

Брэнд приблизился к их небольшой компании. Педро и Хосе старались не встречаться с ним взглядом, полицейский же энергично приветствовал его свободной рукой.

– Сыро сегодня, – помолчав, заметил Брэнд.

– Очень сыро, сеньор, – кратко, но почтительно ответил полицейский.

Наступило долгое молчание, во время которого глаза консула то и дело возвращались к сверкающим наручникам. Почему-то они его сильно раздражали. Он заметил рубец от стального браслета на запястье полицейского и неожиданно для себя раздраженным, но не утратившим надменности голосом воскликнул:

– Эти штуки необходимы?

– Только до посадки в поезд, сеньор.

И снова воцарилось гнетущее молчание, нарушаемое стуком дождя по рифленой крыше и доносящимися из-за стены голосами. Брэнд живо представил себе скопившуюся у окошка кассы толпу, свирепые взгляды и грубую брань и отвернулся, сохраняя достоинство. Педро вышел купить газету. Вернувшись, он вполголоса сказал Хосе что-то, касающееся погоды. Хосе не ответил. Консул беспокойно отодвинулся. Где же поезд? Ожидание становилось невыносимым.

Наконец воздух пронзил резкий свисток, застучали, заскрежетали колеса. Короткий состав, дернувшись, остановился, и Брэнд, опережая своих спутников, с облегчением направился в вагон. Пассажиров было не очень много – в основном деревенские жители, двое коммивояжеров и несколько старух с корзинами. Он собирался занять место напротив Хосе, но что-то его удержало. Вместо этого он уселся поодаль, в передней части вагона, лицом к заляпанному