В дебрях урмана - Александр Михайлович Минченков

оружие держал под рукой, такова уж была привычка. Груздев же ветки нарубил топориком, оставленным Захаром без дела, и завалился на свою подстилку, с несколько минут ворочался и уснул.

Глава 27

Гребнев оживил костёр, присел подле него, палкой ворошил горящие хворостины, глядел на огонь, на взлетающие искры и думал…

Вспомнилось ему детство, а вернее, школьные годы, а ещё ближе — школьная любовь. Да, любовь, детская, наивная, та, которая в юном сердце вспыхивает спонтанно, испытывает необъяснимый трепет, поднимает к порыву сделать что-то необычное, героическое, что могло бы привлечь внимание или лучше что-то отважное. Одним словом, свершилось бы то, что в глазах и в сердце той, которая не удосуживается обратить на него внимание, вдруг у неё вспыхнула взаимная любовь.

Катька Тарасова, в общем-то, ничем необычным среди девчонок не выделялась. Всегда опрятно выглядела, вела со всеми себя ровно. Но всё же отличия были: она лучше всех училась, не зазнавалась, в общении немногословная, напраслину и всякую чушь не несла, никогда никого не осуждала, а если подобное от кого услышит, тут же отходила в сторону, показывая тем самым — этого она не желает слушать и разговор поддерживать не собирается. Некоторым девчонкам, любящим «почесать языки», такое её поведение не нравилось, и они порой промеж себя перешептывались, склоняя свою одноклассницу, мол, нелюдима, правдолюбка, гордыня.

На самом деле, Катька и была гордыня, но в хорошем смысле слова. Она как бы знала себе цену, а сторонилась сверстниц из-за нежелания быть участницей каких-либо сплетен. Откуда у неё всё это, никто не желал вникать. Сам по себе ребёнок с детства вряд ли будет обладать такими мудрыми качествами, скорее всего, это сказывалось воспитание родителей, кои были интеллигентными людьми и, вероятно, наставляли дочь разумному общению в обществе.

Борьку кроме всего прочего привлекали длинные Катькины ресницы и выразительные глаза. Когда он смотрел на её поднимающиеся и опускающиеся веки, то видел и ресницы, которые красиво моргали, и это его завораживало. Лицо же девчонки, не обладавшее чрезвычайной красотой, всё-таки выглядело привлекательным и излучавшим скрытое добро. Борька как-то подумал: было бы здорово, если бы у меня была такая сестра, я бы не позволил никому её обидеть, оговорить, сказать о ней слова, умаляющие её достоинства.

Но Катька не была, к великому сожалению Борьки, его сестрой, и потому он отмечал лишь в своём сознании её привлекательность и особенность поведения, осознавая, что она всё больше нравится ему. Это чувство росло в нём с каждым днём, непроизвольно накатывалось где-то внутри, выражало острое желание подойти к ней и предложить дружбу. Но сделать так ему не позволяло самолюбие, да и как отреагировали бы мальчишки и те же девчонки, завидев такое знакомство? О, это было бы воспринято как что-то причудливое — у нас объявился ухажёр! «Жених и невеста!» Обсуждали бы в классе, на улице, показывали бы пальцами на него и на Катьку, ухмылялись. Такую издевку он, конечно, не стерпел бы и наказал бы обидчиков, но ведь на всех кулаков не хватит, и только раззадорил бы их пыл. А потом неизвестно, как бы на его предложение отреагировала сама Катька? Вот этот вопрос его волновал больше всего. В душе же каждая девчонка и мальчишка желали быть понравившимся или быть любимыми и скрывали свои чувства, которые испытывали друг к другу. Эта была тайная форма, сокровенная, личная, о чём стыдно было говорить вслух.

Однажды на уроке Борька сидел за партой и пристально смотрел на Катьку, она сидела чуть впереди в другом ряду парт. Его мысли были в этот момент обращены к ней и думал только о ней, а не о том, что говорила учительница, он её просто не слышал. Не услышал он и её замечание, обращённое к нему:

— Гребнев, ты о чём мечтаешь?

И вдруг средь классной тишины как гром прозвучало повторное возмущение учительницы:

— Гребнев, я к тебе обращаюсь, ты где витаешь? В облаках, что ли?

Борька встрепенулся, смутился, а класс отреагировал тихим смешком.

— Встань, объясни, в чём дело?

— Ни в чём, просто задумался…

— А теперь присаживайся и больше не отвлекайся.

Борька мельком глянул на Катьку, она обернулась в его сторону, и он заметил её удивлённые глаза. Они смотрели на него по-особому, с неким укором, испытующе и оценивающе. Это был всего лишь миг, но миг, который словно пронзил сердце, он почувствовал его биение и учащённый ритм.

В этот день он возвращался из школы в особом расположении духа. Ещё бы — Катька обратила на него внимание! Пускай не словом, а взглядом, вроде бы ничего незначащим, но и этого было Борьке достаточно, чтоб упиваться хоть маленьким, но всё же успехом.

Неизвестно по какой причине, но ноги его несли сегодня почему-то не в сторону дома, а завернул он совершенно на другую улицу. Смена сегодняшнего настроения, вероятно, и сказалась, на изменение маршрута, произошло непроизвольно, как супротив его воли.

К своему удивлению, он оказался на той улице, где жили Тарасовы. Ноги сами привели сюда, не слушая своего хозяина. А опомнился Борька, когда увидел и саму Катьку, она неспешно шла со своим портфелем к своему дому. Он растерялся, не знал, как поступить: ускорить шаг и скрыться, а может, убежать? Но это выглядело бы со стороны по крайней мере глупо и что могла бы подумать о нём Катька, приметив Борьку, у её дома, зная, проживает он совершенно в ином районе.

Но тут случилось невероятное. И как можно назвать к счастью или к несчастью — из подворотни, с которой поравнялась Катька, выскочил пёс, он со злобным лаем бросился к ней. Девчонка опешила и испугалась, выронила портфель и закрыла лицо руками.

Борька отреагировал незамедлительно. Он кинулся спасать Катьку. Нет, не подумай, дорогой читатель, что он жаждал именно такого подвига, нет, в нём непроизвольно отреагировал инстинкт прийти на помощь девчонке, внезапно оказавшейся в опасности. А то, что ею в этот момент оказалась Катька, это ещё более его несло на грозного пса.

— А ну пошёл вон! Пошла вон, псина! — кричал он, размахивая своим портфелем.

Пёс на одну-две секунды остепенился, но тут же, оставив в покое свою жертву, теперь набросился на Борьку. Борька же не отступал, а наоборот, напирал на собаку, которая вцепилась в его портфель и трепала его что было силы, урчала, рвала, а Борька ногами пинал, стараясь ударить её.

На шум из двора выбежал хозяин.

— А ну, Полкан, на место! На место, говорю! Что