В дебрях урмана - Александр Михайлович Минченков

думали подельники, можно было только догадываться. Одно известно: их мысли были ведомы только им и Богу…

На следующий день из Бодайбо выехало несколько машин. Две милицейские и две старательские. Рядом с сотрудниками сидели арестованные с наручниками на запястьях. Колонна двигалась на средней скорости по приисковой дороге, доехала до развилки и, свернув на таёжную трассу, далее понеслась в сторону артельного добычного участка.

Большинству из пассажиров эта трасса была знакома. Её впервые созерцали лишь оперативные работники из Иркутска. Для них необъятная тайга выглядела обширной и величественной панорамой, полной невообразимых красок разнообразной растительности, природных скальных проявлений и лесных трав. Особо охватило их волнение, когда машины взобрались на перевал, и пейзаж расширился, стали видны гряды гольцов, их вершины терялись в дымке.

Преодолели второй перевал и на затяжном спуске затормозили. Все вышли из машины. Место, где произошло вооружённое нападение на автомашину охраны, перевозившей драгоценный металл, предстало в безмолвии и обыденным, здесь нет ничего, что говорило бы о произошедшей трагедии.

Крохин, Груздев и Чебуков стояли понуро, глазами стреляли то на бугор, из-за которого стреляли по кабине машины, то на сотрудников милиции, бросали взгляды на работников артели, в лицах которых читали не упрёк, а злобу, готовую сорваться и обрушиться на них, сбить с ног и уничтожить. Атмосфера была накалена до предела.

— Ну, рассказывайте, как всё было, — сказал майор Дронов, глядя на преступников. — Подробно, обстоятельно, а мы послушаем.

Тройка подельников молчала, не знали, с чего и кому начать.

— Давай, Крохин, ты у нас тут самый главный специалист, — сделал ударение на последнем слове Дронов.

Крохин, сначала запинаясь, потом справившись с волнением, подробно рассказал, где залегли, с какого места открыли огонь, что произошло с машиной, с людьми, находившимися в кабине, как неожиданно второй охранник из кузова стрельнул и ранил его выстрелом, как с ним расправились. Закончил словами:

— Забрали мешок с золотом и закопали.

— И где же это вы его зарыли? — Дронов поочерёдно посмотрел на всех троих.

— За перевалом не так уж и далеко от дороги.

— Что ж, поехали, братцы кролики, — с нескрываемой иронией бросил Дронов. — Доставать будем награбленное.

До сворота к тайнику ехали недолго. Остановились, все вышли из машин и направились к месту захоронения золота, огибая кусты и деревья. Шли за тройкой преступников, наконец остановились.

— Здесь, — тихо сказал Крохин и показал рукой на замаскированный землёй и мхом участок у кедра.

Водитель артельной машины достал из багажника две лопаты и положил рядом с деревом.

— Лопаты в руки — и вперёд! Как закапывали, так и раскапывайте! — скомандовал Дронов.

— Одной хватит, — буркнул Крохин. — Давай племяш, копани.

— Сам копай, тебе больше надо было, — в сердцах огрызнулся Тихон.

Крохин сверкнул глазами на Груздева, зло сплюнул и сквозь зубы процедил:

— Сопляк.

Тихон вспылил и, сжав кулаки, поднял обе руки зажатые наручниками и бросился на дядьку, но его один из оперативников остановил. Нутро кипело от обиды, что потерял всё и что пошёл на поводу у родственника, уговорившего на грабёж, хотя осознавал — виноват сам, никто не неволил, не принуждал, сам и отвечай. Ему вспомнился сбитый вертолёт с золотом, сколько радости он испытал с друзьями, овладев драгоценным металлом, и сколько горечи претерпел, потеряв и золото и единомышленников. А теперь и сам попался в западню, попал в сети лукавого, а из них не выбраться до конца своей жизни и будет ли дальнейшая жизнь? «Будь проклято это золото!.. Будь проклят тот день, когда впервые познал лёгкие деньги…»

Рядом в зарослях защебетала лесная птаха, потом вспорхнула и перелетела чуть далее и снова дала о себе знать. Тихон повернул голову в сторону невидимой птицы, но не найдя её глазами, посмотрел в небо. В вышине парил коршун, парил свободно, не махая крыльями, его держал воздушный поток. А ещё выше, гораздо выше, в голубой синеве, плыли ослепительно-белые облака, плыли медленно под дуновением ветра, менявшего непрестанно их причудливые формы.

Груздев в груди ощутил ноющую безысходность, она сначала проникла в живот и тут же расплылась по всему телу. «Какая свобода над головой! Как же не замечал всего этого я раньше?.. Что мне мешало иметь эту свободу? Что?.. Какие наивные вопросы я сейчас себе задаю. Если б знали собравшиеся здесь люди, как хотел бы я вновь оказаться в детстве и начать новую жизнь, как я себя ненавижу, я мразь… я…» — корил себя Груздев, продолжая глядеть на небеса.

А там облака вдруг закрыли солнце, и Тихону показалось, что оно спряталось именно от него, от стыда и из-за его искушений, породивших страшные и теперь давящие и терзающие его душу грехи…