Ночь масок и ножей - Л. Дж. Эндрюс

когда корабль перестал раскачиваться, – твой отчим – дурак, что плохо с тобой обращался.

Мне стало жарко от его похвалы, и я застенчиво улыбнулась.

– А Скиткаст ужасен?

– Ужасен? Нет. Но, опять же, Скиткаст – это наш любимый регион, потому что мы вращаемся в склонных к преступности кругах.

– Они славятся своими эликсирщиками.

– Ты погляди на себя, знаешь все роды альверов! – Раум коротко мне улыбнулся, но уставился на черную воду, когда волны вновь стали выше.

Я похлопала его по плечу, пытаясь отвлечь его внимание от бурунов.

– Хочешь сыграть со мной в игру?

– В игру?

– В гильдии есть несколько человек, которые не признались, какой у них месмер. Но у меня есть кое-какие догадки. Ты мне скажешь, если я угадаю верно?

Глаза Раума загорелись, а моя идея сработала. Он повернулся к морю спиной, чтобы смотреть на меня.

– Скажу и клянусь купить тебе рог скиткастского броана, если угадаешь правильно. Один рог – и твоя жизнь перевернется.

– Я принимаю такую сделку. – Я оглядела палубу, где гребли Кривы, где Ханна и Эш бросали деревянные кости и где Кейз стоял рядом с Фиске у кормового борта.

Я остановилась на переднем ряду гребцов.

– Гуннар уже продемонстрировал свои хитрые игры с разумом.

– Ну, это легко.

Я постучала по подбородку.

– Еще я знаю, что Линкс – тоже гипнотик. – Массивный Крив сидел достаточно близко, чтобы нас слышать. – Не знаю, правда, как он использует иллюзии. Может, заставляя женщин спать, пока он носит их через сад?

Раум рассмеялся и хлопнул себя по колену. Линкс бросил на нас мрачный взгляд.

– И близко не так, – возмутился он. – Я манипулирую разумом, погружая его в иллюзию спокойствия. Думаешь, это просто?

– Ты успокаиваешь людей? – я фыркнула, прикрывшись рукой.

– А чего ты так удивляешься?

– Ты не то чтобы расслабленный.

Все то время, что я знала Линкса, он всегда все делал быстро и очень любил порядок. Казалось, он ближе всех общался с Гуннаром и единственный из Кривов любил готовить. По правде говоря, ему это неплохо удавалось. Я стащила немного рыбного рагу после дела с Салвиск, и он, кажется, знал об этом и гордился тем, что другим нравится его стряпня.

Това обернулась через плечо со своего места за веслом.

– Кажется, она говорит: «Хватит быть таким правильным и идеальным, Рысик. Пойдем вместе с нами шататься по трущобам».

Линкс лишь шмыгнул носом и посетовал на то, что все его недооценивают.

– Кто еще? – спросил Раум.

– Това как-то сказала, что у Фиске хорошие инстинкты. Он профетик?

– Хорошо. Но у него перед глазами возникают видения. Не то же самое, что у меня со зрением, – сказал Раум.

Теперь к нам развернулся Фиске. Судно было не настолько большое, чтобы скрыть громкие разговоры, но он, казалось, не возражал, что мы обсуждаем его месмер.

– Если бы он сказал мне пригнуться и бежать в темный переулок, я бы без вопросов свернул с ярко освещенной дороги, – сказал Раум.

Фиске хохотнул.

– Разумно.

– Ты предвидишь будущее? – спросила я. – Неприятности?

– Угрозы или опасности, – ответил за него Линкс. – Так себе дар, как по мне.

Фиске лишь ухмыльнулся, прежде чем отвернуться.

– Я! Отгадай меня! – Эш проскользнул между гребцами. Ханна шла за ним с застенчивой улыбкой на лице.

– Ага, Эш, вот на твой счет, я, кажется, сама догадалась.

Его глаза потрясенно округлились.

– Правда?

– Да. Ты, очевидно, самый умный на этом корабле.

Эш почесал пальцем в ухе.

– Это все знают.

– Верно. Ладно, дай-ка подумать. – Я стала говорить медленнее, потому что мне нравилось, как мальчик с все возрастающим возбуждением постукивал пальцами по ногам. – Ты гипнотик?

Он улыбнулся и слишком сильно замотал головой.

– Нет, нет. Подними руку.

– Зачем?

– Я покажу тебе, как мой месмер может ломать пальцы.

– А-а, – я отодвинулась от него с нервным смешком. – Поверю тебе на слово. Значит, ты рифтер.

– Да, да, он самый, – сказал Эш. Мальчик будто бы животом издал глупый смешок. – Большинство людей боится меня, потому что я могу ломать тела.

Эш был восхитительно невинным, едва ли такого можно бояться. Мальчик почесал щеки и просиял. Ханна похлопала меня по колену и прижала ладошку к своему сердцу.

– Ханна, а у тебя особенный месмер, верно? – спросила я. Эш кивал на каждое слово. – Но я не знаю. Ты мне расскажешь?

Ханна заговорила руками, а ее брат переводил.

– Она говорит, что она как стена. Она блокирует сильный месмер, слабый месмер; что угодно, что альвер может сотворить, угаснет, если Ханна достаточно сосредоточится. Совсем как daj Гуннара.

В животе что-то сжалось.

Эш этого не заметил и продолжал:

– Она аномальщица. Мы зовем ее щитом, потому что лучшего слова не нашли.

Я моргнула, прогоняя резкую боль тоски по Хагену, и выдавила улыбку.

– У тебя особенный месмер, Ханна. В прошлом я была в безопасности благодаря такому месмеру, как у тебя.

Раум уже какое-то время не смотрел на воду и дал мне знак заканчивать. Вали я назвала свирепым альвером с омерзительным настроением, хотя и знала, что он профетик.

– Ничего я не свирепый! – прокричал Вали. – Я просто знаю, когда пора заткнуться, в отличие от вас, гадов.

Исак к нам не присоединился, но смотрел с палубы. Фиске сказал, что Исак был гипнотиком, и больше ничего не выдал. Остальные, очевидно, наслаждались, выжидая, пока я самостоятельно не обнаружу, как именно Исак использовал иллюзии и манипулировал разумом.

Было странно сидеть среди Кривов, не испытывая страха; вместо этого мы смеялись, поддразнивали друг друга, и я чувствовала, что нахожусь на своем месте. Несколько тревожно думать, в какой ужас они вгоняли меня всего пару недель назад.

Теперь же они стали мне домом.

Я раскрыла рот, чтобы спросить, кто из Кривов может объяснить, как, собственно, работает месмер, но среди тех из нас, кто не сидел на веслах, нарисовался Кейз.

– Мы проходим мимо южной тюрьмы; все, кто не при деле, полезайте под навес.

И вот так мы, значит, избежим тюремных дозорных. Я прищурилась, глядя в темноту, когда весла затихли. Выстроенная из кирпичей пепельного цвета, башня тянулась до самого неба, единственный свет горел в широком окне на верхушке. Тюрьмы строились на узких голых островках, состоящих лишь из зазубренных скал.

В северной тюрьме, куда посадили Хагена, содержались осужденные за мелкие преступления: большие игорные долги и избиение утешителей. Центральная тюрьма предназначалась для более серьезных преступников, таких как насильники и аферисты. А вот южная тюрьма с утыканными шипами воротами и нотками гнили на ветру была для тех, кого регионы хотели искалечить и забыть.