Маньяк Фишер. История последнего расстрелянного в России убийцы - Елизавета Михайловна Бута

произносил с ударением на последнюю «и», что подчеркивало его принадлежность к медицинскому сообществу.

– А по-русски и для оперативников?

– Опасное сочетание, молодой человек. Опасное. Психопатов десять процентов населения, если уж откровенно говорить. Любой хороший профессионал в своем деле, любой увлеченный человек – психопат. Опасно это в сочетании с сексуальной патологией. Преступник, как подросток, не способен разграничивать свои фантазии и реальность. Обыватель вполне может помышлять об убийстве. Я, по крайней мере, регулярно это практикую, так как имел несчастье жениться двадцать лет назад. Но выраженный психопат не видит препятствий для реализации своих фантазий. Если ему хочется кого-то пытать, то единственное, что его останавливает, – это отсутствие подходящих условий. Страха перед законом он не испытывает и скрывает свои преступления только потому, что хочет совершать их снова и снова, а милиция ему может в этом помешать.

По мере того как врач говорил, следователь смотрел на него со все бо́льшим недоверием. Когда психиатр умолк, воцарилась неловкая пауза. Телицын нервно сглотнул и спросил:

– И как часто вы практикуете, интересно знать? Часто думаете о том, чтобы убить кого-то?

– Как минимум пару раз в день, – засмеялся мужчина. – Особенно по утрам, когда носки найти не могу.

– У нас тут детям головы отрезают, – недовольно ответил следователь, только сейчас уловив иронию.

– Это, конечно, перебор, – живо согласился врач. – Хотя, знаете… Помню, мы с мамой во время войны ехали в эвакуацию на машине. Нас там человек пять было. Увидели по дороге истерзанный труп, и знаете что?

– Что?

– Поехали дальше. Мы просто очень спешили, понимаете? Нас не шокировало, что кто-то поиздевался над погибшим, а потом пошел себе дальше. В нас не было жалости. Человек ко всему привыкает, в том числе и к жестокости. В то время для нас было обычным делом то, что сейчас сложно даже вообразить, но мы это так не воспринимали. А ваш убийца уже вошел в раж. Теперь он будет совершенствоваться в своей жестокости. Каждое следующее убийство будет все менее тщательно продуманным, но все более кровавым и садистским.

– Увлеченный профессионал? – переспросил Телицын, пристально разглядывая сидящего перед ним человека. Он был уверен, что тот начнет сыпать профессиональными терминами, которыми люди часто пытаются замаскировать свою интеллектуальную беспомощность, но этот карикатурный врач, будто сошедший со страниц романа Гашека, говорил сейчас о вполне конкретных вещах.

– Совершенно верно. Психопат обычно имеет уникальную способность концентрироваться на чем-то одном. В ущерб личным отношениям, чувствам, хобби. В ущерб всему.

– Этот человек занят только поисками новых жертв?

– Сексуальное отклонение тем и отличается от пристрастия, что всегда стремится к расширению, всегда норовит завладеть человеком. Как и любая другая болезнь, оно постепенно полностью поглощает личность. Вполне вероятно, что она у него все еще имеется, а значит, он может заниматься профессионально каким-то делом. Но, скорее всего, страсть к подросткам заставила его искать работу, связанную с детьми.

– Пионервожатый, учитель?

– Да, вполне вероятно. Пионервожатый или учитель подходят, хотя я бы расширил этот список до спортивных тренеров, завхозов, уборщиков в школах…

– Я понял, – оборвал его следователь. – И смертной казни он не боится, вы говорите?

– Полагаю, он ее ищет повсюду.

– То есть?

– Судя по тому, что мне стало известно о преступнике, сексуальная составляющая вопроса для него второстепенна. Его очень интересуют мальчики, которым на вид лет двенадцать. Но в его случае первичное расстройство – садомазохизм, стремление к причинению боли подросткам этого возраста.

– И почему тогда он стремится к казни? – спросил Телицын. Психиатр говорил вроде бы понятные вещи, но произносил их таким тихим, вкрадчивым и мягким голосом, что уже на второй фразе следователь замечал, что теряет нить разговора, а на третьей – начинал клевать носом. Наверное, у врача это было профессиональной привычкой, но поддерживать беседу в таком ключе было сложно.

– Вы не думали, почему они его интересуют, если сексуальная сторона для него вторична? Что-то темное произошло у него в этом возрасте, событие, которое не позволило ему спокойно жить дальше. Возможно, он даже самому себе не признается в этом. Если не вдаваться в подробности, то, убивая других, он метафорически уничтожает себя. Так что смерти он не боится, а вот жизнь его пугает.

– По мне, так он должен быть насильником-отморозком, но никак не учителем, – пробормотал Телицын, когда понял, что пауза затянулась.

– Не путайте садизм с агрессией, молодой человек. Преступник слишком труслив и ничтожен.

– Я понял вас, – вздохнул следователь и многозначительно посмотрел на дверь.

– Фишер, – повторил напоследок психиатр, поднимаясь со стула. Сказывалась профессорская привычка повторять в конце разговора самое важное.

На следующий день все отделение милиции говорило только про Фишера, которого еще вчера все негласно называли Удавом в соответствии с методом убийства. Теперь уже на планерке активно обсуждался вопрос об объединении нескольких дел в одно, а допросить Квачкова приготовились чуть ли не все сотрудники милиции Одинцова, а заодно и вся областная прокуратура. Каждый хотел лично убедиться в том, что мальчик ничего не выдумывает, каждый надеялся на то, что подросток вспомнит что-то еще более важное о той встрече с предполагаемым убийцей. Сам Квачков уже не боялся милиции. Скорее наоборот. Всякий раз, когда сотрудники в форме приходили в школу и снимали его с уроков, чтобы отвезти на допрос, он вставал из-за парты со все более гордым и важным видом. Одноклассники и учителя в такие моменты смотрели на него с восхищением и уважением, так как знали, что подросток – единственный свидетель ужасного преступления. Единственный человек, который может помочь в поисках убийцы.

15

Работа с детьми

1988 г., Одинцовский район

Двое подростков, хихикая и перешептываясь, шли в сторону серого блочного здания, в котором жил Сергей Головкин. В школьном портфеле одного из них звякала бутылка портвейна «777», всякий раз вызывая новую волну сдавленного смеха.

Наконец они дошли до входа в подъезд, из вежливости поздоровались с незнакомой женщиной, гулявшей с собакой возле дома, и побежали по лестнице на седьмой этаж. Головкин открыл дверь еще до того, как они успели нажать на кнопку звонка.

– Вас никто не видел? – с порога спросил он, тревожно заглядывая за спины подростков.

– Никто, конечно, дядя Сережа. Все, как вы говорили, так и сделали, – обиженно протянул десятиклассник Костя, уже немного привыкший к странностям своего мастера производственного обучения.

Головкин посторонился, пропуская ребят в квартиру. Костя и Рома бросили взгляд на груду вещей при входе. Все это можно было принять за мусор, если бы не запечатанная коробка болтов и несколько невскрытых упаковок с