Державю. Россия в очерках и кинорецензиях - Денис Горелов

70-е. Исход

Большому кораблю и винт в помощь

«Довлатов», 2018. Реж. Алексей Герман

Говорят, моно-картина (сконцентрированная вокруг главного, зачастую эпического персонажа) процентов на сорок определяется выбором исполнителя. Хоть «Анна Каренина», а хоть бы и «Волк с Уолл-стрит».

Сорок процентов у Германа-младшего есть.

Серб Милан Марич очень похож на Довлатова личностью и повадкой, существование в чужой языковой среде поневоле делает его молчаливым и загадочным, а потребности переозвучки естественным порядком сокращают число сомнительных реплик, которое вложила бы в его уста сценаристка Тупикина. Гигант-молчун, передвигающийся по закатному социализму с дистанцированной ухмылкой, занимая полкадра, — очень хороший образ. В фильмах Германа вообще разговаривают мало, и это им только на пользу. Придумать для выдающегося писателя и острослова соразмерные реплики мало какому сценаристу по силам. Дунский с Фридом давно умерли.

Все остальное в фильме так себе. Кинематограф младшего Германа обычно посвящен выеживанию на промозглом российском ветру одиноких озяблых несчастливцев — и «Последний поезд», и «Гарпастум», и «Бумажный солдат», и «Электри-ческие облака». Только это транслируемое героям собственное питерское мироощущение — не совсем про Довлатова. В Довлатове было два метра росту и пиратская внешность, позволявшая, по отзывам современников, срубить любую кокетку из ближнего окружения, чем Сергей Донатович, судя по всему, обильно и пользовался. Кобеляж — последняя отдушина неудачника, не реализованного в деле и семье (а Довлатова категорически не печатали и семья была престранная), но дает немало положительных эмоций. Как-то избавляет от этого искомого режиссером декадентского отчаяния.

К тому же, Довлатов умел конвертировать любые окружающие безобразия — что позднесоветские, что брайтонские — в высокого класса чеканное, легкое письмо, в настоящую и весомую литературу, что тоже обычно удерживает от непроходимого минора. Он был счастлив в сочинительстве, легок с бабами и собутыльниками, Таллин 70-х заслуженно считался заповедником светского лоска и русскоязычного книгопечатания (самому С. Д. это не помогло, но почитать было что), а алкоголь даже в оглушительных количествах еще не справлялся с этим бурным организмом. Да и квасить вчерную он начал уже в Нью-Йорке.

Это не годится. Референтная среда не в состоянии признать, что именно в эмиграции Довлатов стал глупеть на глазах. Что за выдуманный им газете «Новый американец» слоган «Мы выбрали свободу, и теперь наше счастье у нас в руках» он бы сам себя в питерские годы обстебал до последней крайности. Что памятная многим фраза из «Филиала» «Кремлевские геронтократы держат склеротический палец на спусковом крючке войны» — отличная самопародия на его же собственные тексты в эфире радио «Свобода», читать которые в собраниях сочинений просто неловко. Особенно некролог хитрожопому Садату, полный искреннего ощущения личной и планетарной потери. Еврейская эмиграция в публичных высказываниях крайне склочна и пафосна — достаточно почитать русскоязычную прессу Израиля.

Но не затем же делаются фильмы про Довлатова, чтобы стебать Нью-Йорк и диаспору. Нужно показать, как угнетает Советская власть, ноябрьские праздники, знамена из кузовов и стенгазеты Метростроя. Как невыносимо тонким и ранимым, понимающим друг друга авторам и зрителям на плоской и холодной поверхности Земли. Как они уныло и горько страдают от несовершенств мира и от того, что родились не в то время не в том месте.

Вместе с ними уныло и горько страдает эффектный двухметровый мужчина с задорными бровями и той хозяйской улыбочкой волшебника-наблюдателя из «Обыкновенного чуда», которая всегда отличает больших писателей.

Страдать у него получается не очень.

Он все-таки по-настоящему похож на Довлатова.

1984. Совесть

Мама русская, отец юморист

«Юморист», 2018. Реж. Михаил Идов

С недавних пор у нас полюбили снимать про 1984 год, его отчаяние и невыносимость. Типа канун всего, апофеоз гниения, безнадега и деградация, мрак и Афган, с никому не ведомой рябью на горизонте. Особенно яростно, буквально по-украински, бьются с тогдашним социализмом те, кому сегодня 35–40, — не поспевшие на драку по малолетству, но жестоко травмированные во младенчестве.

Режиссер и сценарист Идов старше их ненамного. В 84-м, последнем году hard-социализма, ему было 8, в год окончания СССР 15, а после он уехал с мамой и папой туда, где за тучей синеет гора. А теперь снял кино про юмориста известной юмористической национальности, у которого жизнь-84 превратилась в один забуксовавший день сурка. Как-то имел он успех с интермедией про дрессированную обезьянку Артура Иваныча, который сперва был Ильичом, но цензура вмешалась. И теперь все от летчика-майора до знатного шахтера желают слушать про Артура Иваныча и хохотать, как в первый раз. А у юмориста амбиции. Он даже когда-то издал смелый роман «Проклятье» и претендует на славу Ленни Брюса — пьющего в хлам рокера от стендап-комеди, любимца-насмешника, не знающего границ. А приходится с утра и до вечера: «Не желаете с обезьянкой сфотографироваться? А вот она желает. Обычный зеленохвостый макак. Не бойтесь, не кусается. У ней развито чувство прекрасного. А вшей на вас ищет — так это она так выражает любовь».

Вяло буржуазная и надрывно свободная кинокритика тридцати пяти — сорока лет приняла картину с восторгом — как и полные отчаяния фильмы «Заложники», «Довлатов» и «Груз 200». Всем хотелось почувствовать себя равно заложниками, юмористами, Довлатовыми и грузом 200. Многие даже намекнули, что чувствуют себя такими и сегодня. «Российская газета» написала, что в концертном зале «Дзинтари» героя слушает настоящая публика, способная ценить тонкий юмор.

Тонкий юмор у героя такой:

«У нее и имя есть. Ну, почему как макака — так сразу Патрис Лумумба?»

«Почему евреи в космос не летают? Маца в невесомости крошится».

Ручное возбуждение себя зовет кружком «Умелые руки».

Сочинил непроходной монолог «Я, космонавт Рабинович…».

Зал «Дзинтари» был бы счастлив — но помешала советская власть, на последнем издыхании не дав родиться новому Довлатову. И только от этого он ведет себя как последняя мразь в духе В. Зилова из «Утиной охоты». Рисует поклонницам елду в книжке и при живой жене осеменяет всех попавшихся на уд незнакомок.