От солянки до хот-дога. Истории о еде и не только - Мария Метлицкая

рыщу по продуктовым, чтобы купить что-то на ужин. И вдруг – о чудо! – в кулинарии вижу маленьких, граммов на четыреста, замаринованных цыплят тапака. Недешево, но купить курицу в магазине – сказочная мечта, а если их выбросят, придется стоять часа два. В общем, наплевать на деньги, хотя их было немного, прошу завернуть цыпленка, и мы спешим домой.

Накормив и уложив сына спать, я открываю вожделенную упаковку, и в нос мне ударяет страшный запах. Курица склизкая, голубоватая – не то что «задумалась», а стухла позавчера. Подложили. Подложили, гады, протухшую.

Как же я, неплаксивая, долго плакала! Нет, не из-за денег – мне было обидно. Ведь продавщица видела – молодая мама с ребенком на руках. И на тебе – наверняка показала мне свежую, а завернула тухляк, такое частенько бывало.

Что делать? Бежать в кулинарию – далеко. Сын спит, будить его не хочется, оставить одного дома невозможно, вдруг проснется?

Ждать мужа, чтобы он разобрался? Муж придет не раньше девяти, мобильных нет, найти его невозможно. И ужина нет! Конечно, как-то я справилась, сварила макароны, потерла остатки сыра. Но как же обидно и как противно! Ведь у этой мерзкой бабищи наверняка были дети!

Что было на следующий день? Догадаться нетрудно. С утра пришли мы в эту чертову кулинарию, предъявили цыпленка. Вышла заведующая, очень похожая на вчерашнюю продавщицу, – на лоснящемся лице гримаса презрения и брезгливости: что это тут еще? Кто позволил меня побеспокоить?

Сунув нос в сверток, она усмехнулась:

– Обмануть решили? Думаете, самые умные? Студенты небось?

Мы потеряли дар речи: это мы решили обмануть?

Ну а тетка продолжила:

– Небось в холодильник забыли убрать, вот кура и стухла! А теперь все на нас хотите свалить? Стухнули курицу и денег хотите? И чека нет? Ну рассмешили!

Чек я, конечно же, выкинула – зачем мне чек на цыпленка? Скорее всего, просто его не взяла.

– Не, не пройдет! – И тетка затрясла головой так, что зазвенели сережки, богатые такие сережки, золотые, с голубым камнем, и кудряшки затряслись – мелкие вытравленные кудряшки после химической завивки. И брыли дряблые затряслись. И физиономия побагровела.

– Ничего у вас не получится, – повторила она. – Вы свободны.

И тут мы расхохотались.

«Стухнули курицу, самые умные, студенты небось, вы свободны» – чем не шедевр?

В одном себе не отказали – швырнули этого несчастного тухлого цыпленка в тетку. Жаль, не попали – увернулась. Видимо, опыт большой.

Странное дело – прошло сорок лет, а я помню эту дурацкую и противную историю. Помню как сейчас даже форму серег в ушах этой тетки. И цвет помады. И облезлый лак на пальцах-сосисках.

Мелочь, а помню… Унижение сложно забыть.

И совсем другая картинка.

Возвращаемся на машине домой с Кавказа, точнее из Геленджика, 1989 год.

Какую-то скромную еду в дорогу взяли, все, что удалось достать: несколько крутых яиц, кусок отвратного сыра, огурцы, помидоры, банка рыбных консервов. Но уже все подъели, а путь неблизкий.

Проснувшийся семилетний сын начал ныть, что голоден. Вообще он не нытик, парень терпеливый, но тут, видимо, приперло.

Никаких городов в доступности нет, есть редкие поселки с покосившимися, хлипкими магазинчиками. Останавливаемся. Захожу. Стерильная чистота. Из еды – ни-че-го! Нет, кое-что полки «украшает» – трехлитровые банки с соком, банки с повидлом и томатной пастой, макароны на развес и ржавая, тощая, плохо пахнущая селедка.

Я чуть не плачу – нет даже хлеба! Что делать, чем накормить дитя?

Напоминаю – ни придорожных кафе, ни закусочных на заправках – ничего тогда не было. Нет даже плавленых сырков! Ну не селедкой же ребенка кормить. Да и макароны нам не сварить, нет у нас ни туристического котелка, ни треноги.

Продавщица скользит по мне недобрым взглядом. Почему недобрым – не понимаю. Что я ей сделала?

– С откудова? – строго, как следователь, сдвинув широкие, густо подмалеванные черным карандашом брови, спрашивает она.

– Из отпуска едем, – вздыхаю я и тихо, словно стесняясь, добавляю жалостливым голосом, надеясь на сострадание: – А сами мы из Москвы. Далеко еще, ребенок есть просит. Что делать – не знаю…

Продавщица недобро усмехается:

– Знаем мы вас, москвичей! У самих-то прилавки ломятся, а мы здесь крошек с барского стола и тех не имеем!

Известное дело, в провинции нас, москвичей, не жалуют. Да если бы я была одна! Шарахнула бы дверью, ушла, но в машине голодный ребенок, и я готова на любые унижения.

– Даже хлеба нет, – бормочу я, в который раз обводя взглядом пустые полки, – ни хлеба, ни булочки, ни молока. Случайно не знаете, – мой голос сочится елеем, – где тут можно что-то купить? Хотя бы ребенку? Село ведь, может, что-то у частников?

Та смотрит сурово. Молчит. Прикидывает? И вдруг решительно откидывает крышку прилавка и, как ледокол «Ленин», отодвинув меня, распахивает дверь на улицу.

Хочет убедиться, что я не соврала, что в машине действительно ребенок?

Нет, я не соврала. И, убедившись в этом, тетка со вздохом бросает:

– Жди здесь. – И совсем строго: – Магазин сторожи! – И исчезает в подсобке.

Господи, что тут сторожить? Банки с мутным соком и жужжащих мух? А может, мерзкие липучки на лампах – кладбища уже дохлых двукрылых?

Но минут через пять я слышу грохот, а следом чувствую запах. Что-то шкварчит на сковородке.

Проходит еще минут десять, и раздается крик:

– Давай своих! Зови, чего телишься?

Я мигом выскакиваю на улицу и машу руками. Мои недоуменно смотрят на меня и медленно выползают из машины. Сын смотрит с надеждой. Муж почему-то с раздражением.

Но через пару минут мы сидим на улице позади магазина за шатким столом, покрытым старой клеенкой, а на столе… Боже мой! На столе в чугунной сковородке еще шипит яичница с восхитительными ярко-оранжевыми желтками, на тарелке разложены помидоры и зеленый лук, в блюдце искрится крупная соль, а на деревянной, истерзанной временем и ножами доске лежит серый, деревенский, самый вкусный на свете хлеб. Но и это не все – в облупленной эмалированной миске лежат куски вареной курицы.

Мы, растерянные и обалдевшие, молча переглядываемся и не знаем, что сказать. Нет, мы, конечно, все знаем! Но мы ошарашены.

– Ешьте, – коротко бросает женщина и ныряет в недра магазина.

Этот неожиданный завтрак мы запомнили на всю жизнь.

Но я не только о том, как все эти незатейливые блюда были вкусны! И это не потому, что мы были голодными – нет! Потому, что деревенские, из-под курицы, яйца не сравнить с яйцами магазинными. И домашняя курица с каплями жирка нежна и ароматна. И помидоры со своего огорода, посыпанные каменной солью, сладкие, и нежный, тонкий зеленый лучок не такой, как в магазине. А уж про хлеб и нечего говорить – что может быть вкуснее свежего деревенского серого ноздреватого хлеба?

Возле нас на пыльной дороге лениво бродили, выискивая из пыли что-то съедобное, квохчущие куры. Неподалеку истерично визжала пила, и совсем рядом слышны были вялые переругивания – женщина ругала нерадивого мужа.

Пригревало солнце, на хилом штакетнике сушились чистые