Пираты Венеры - Эдгар Берроуз

Амторский меч — режущее оружие, увеличенный вес конца его сделал меч особенно эффективным именно для атаки, а возможность парирования ударов уменьшилась. Следовательно, я столкнулся с яростным размахиванием меча, во время которого я с трудом мог защищаться. Офицер был активен и искусен. Ему нетрудно было заметить, что я новичок, и он наседал с новой силой, так что я вскоре пожалел, что не застрелил его сразу из пистолета, когда вошел. Но было слишком поздно: этот тип не давал мне никакой возможности извлечь пистолет.

Он гонял меня по своей каюте, пока не встал между мной и дверью, не оставив ни лазейки для бегства. Тут он решил прикончить меня поскорее. Для меня же дуэль свелась к обороне. Так быстры и упорны были его атаки, что я мог лишь защищать себя и за прошедшие две минуты схватки не нанес ни одного удара.

Я не знал, куда делись люди, сопровождавшие меня, гордость не позволила мне звать на помощь, а позже я узнал, что это не дало бы мне ничего, так как они все были заняты отражением атаки выскочивших откуда-то снизу офицеров.

Зубы моего врага сверкали, когда он безжалостно сокрушал мою оборону; казалось, он уже чувствовал победу и пожирал меня глазами в ее предвкушении. Лязг стали о сталь заполнял теперь весь объем меж четырех стен каюты, где мы сражались; я не знал, продолжаются ли подобные бои в других уголках корабля; не знал, побеждаем ли мы или терпим поражение. Но я чувствовал, что должен знать это, что я ответственен за все, что происходит на борту «Совонга», что я должен вырваться из этой каюты и занять место во главе нападающих и вести их на победу или на смерть.

В свете этих мыслей мое положение было куда более серьезным, чем если бы дело касалось только моей жизни. Надо было решиться на какое-то героическое действие. Я должен сокрушить противника, и поскорее!

Он уже почти прижал меня к стене. Острие его меча уже тронуло меня один раз в шею и дважды в туловище, и хотя раны были несерьезными, я покрылся кровью. Теперь он прыгнул на меня в безумной решимости повергнуть меня немедленно, но и на этот раз я не упал. Я парировал его удар так, что его меч прошел справа от моего плеча, чуть не задев его; тогда я отвел свой меч назад, и, прежде чем он смог прикрыться, мой меч прошел через его сердце.

Он осел на пол, я вырвал меч из его тела и выбежал из каюты. На всю схватку ушло несколько минут, хотя мне они показались вечностью, но в это короткое время на палубах и в каютах «Совонга» произошло множество событий. Верхние палубы были очищены от противника, у рулевого колеса стоял один из моих людей, другой — у рычагов управления, но на главной палубе все еще продолжалась борьба. Там несколько офицеров «Совонга» с горсточкой своих людей вели безнадежную оборону. Но когда я добрался туда, все уже кончилось. Камлот убедил офицера, что им сохранят жизнь, и они сдались — «Совонг» наш!

«Софал» взял свой первый трофей!

Я бросился в середину толпы возбужденных воинов на главной палубе, должно быть, представляя жалкое зрелище, истекая кровью из всех своих трех ран, но мои люди встретили меня громкими криками восторга. Я узнал позже, что мое отсутствие было замечено и произвело плохое впечатление, но когда они увидели, что я появился и со мной неопровержимые доказательства храбрости, положение мое среди них стало непоколебимым. Эти три царапины имели для меня огромное значение, но и они мало что стоили бы, если бы все не увидели обильную кровь на моем обнаженном мече. Вот это и произвело колоссальный эффект.

Теперь мы быстро согнали в кучу и разоружили наших пленников. Камлот со своим отрядом освободил вепайцев и перевел их на «Софал». Это были почти сплошь женщины, но я не видел их в момент освобождения, так как занялся другими делами. Но могу, однако, представить себе счастье Камлота и Дуари при этой встрече, на которую Дуари, вероятно, уже не надеялась.

Вскоре мы перенесли все нужное нам вооружение с «Совонга» на «Софал», оставив только необходимое для офицеров захваченного корабля. Работой руководил Кирон, и делала ее наша команда, тогда как Ганфар с нашими пленниками переправлял на «Софал» излишки продовольствия. Когда это было сделано, я приказал выкинуть за борт все пушки «Совонга» — этим я, по крайней мере, наносил ущерб силам Торы. Последним актом этой драмы было удаление сотни недовольных с «Софала» на «Совонг» и представление им нового их командующего, которого и я поздравил.

Однако он был этим не слишком доволен, в чем я не могу его порицать. И наши пленники тоже не были довольны этим. Многие умоляли меня оставить их на «Софале», но у меня уже было больше народу, чем было нужно для плавания и захвата кораблей, и к тому же каждый из них мог поставить под угрозу какую-то часть или весь мой замысел, так что я мог брать лишь тех, в чьей верности и сотрудничестве был абсолютно уверен. Остальные были для меня бесполезны и даже вредны.

Каджи, странно говорить, был наиболее упорен. Он упал на колени и умолял оставить его на «Софале», он обещал мне такую верность, как никто не обещал до этого, но я имел достаточно времени, чтобы узнать Каджи, и так ему об этом и сказал. Затем, когда он увидел, что я непоколебим, он сказал мне, что клянется всеми своими предками, что будет со мной, если даже это займет целую тысячу лет.

Вернувшись на «Софал», я приказал отцепить абордажные крюки, и вскоре два корабля продолжали свой путь. «Совонг» — в ближайший тористский порт, «Софал» — к Вепайе. Теперь я мог спокойно оценить наши потери: четверо убиты и двадцать один человек ранен. Потери команды «Совонга» были неизмеримо больше.

Большую часть оставшегося дня я был занят вместе с офицерами организацией личного состава «Софала» и планированием его действий, и в этой работе и Кирону, и Ганфару не было цены; только после обеда я смог проверить положение освобожденных вепайцев. Когда я спросил Камлота об этом, он сказал, что никому из них не было причинено вреда на борту «Совонга».

— Видно, эти отряды получили приказ доставить женщин в Тору целыми и невредимыми и создать им в пути хорошие условия, — объяснил он. — Они предназначались для более важных персон, чем корабельные офицеры и корабельная охрана. Однако Дуари сказала, что несмотря на это капитан сделал ей предложение. Хотел бы я знать это когда был на «Совонге», — добавил он, — я убил бы его своей рукой.

Тон Камлота был резок, и сам он выказывал признаки необычайного возбуждения.

— Успокойся, — попросил я его. — Дуари отомщена.

— Что ты хочешь сказать?

— Я сам убил капитана, — объяснил я ему. Он хлопнул меня ладонью по плечу, глаза его загорелись.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});