Пираты Венеры - Эдгар Берроуз

— Мы выступим днем, — прошептал я, — но мы не сможем передать об этом сегодня ночью: здесь внизу так темно, что нас может подслушать кто-нибудь, не входящий в нашу организацию, если мы попытаемся это сделать.

— Тогда завтра, — сказал Кирон.

Я долго пытался заснуть, потому что мозг мой был перегружен тревогой за наш план. Вполне очевидно, что у капитана возникли подозрения, и, так как он совершенно не знал деталей нашего замысла, а лишь чувствовал, что что-то носится в воздухе, он принял меры.

Ночью я лежал, бодрствуя, пытаясь спланировать завтрашнее выступление, как вдруг услышал крадущиеся шаги. Я попытался догадаться, кто это мог быть и что ему нужно, как вспомнил о бутылке с вином, которую дали Анусу. Я понял, что он наверняка и принялся за дело, но голоса были слишком тихие, чтобы подтвердить эту мою теорию. В конце концов я услышал сдавленный крик, шум стычки, и затем в комнате снова наступила тишина.

— Кто-то, очевидно, увидел плохой сон, — подумал я и скоро заснул.

Наконец пришло утро, и, когда открыли люк и свет немного рассеял мрак нашей тюрьмы, моряк спустил корзину со скудным завтраком. Мы собрались вокруг нее, каждый взял свое и отошел, чтобы приступить к еде. И вдруг из дальнего угла комнаты раздался крик:

— Смотрите, что здесь! Анус убит!

Глава 10

Мятеж

Да, Анус был убит, и мне показалось, что шума и крика поднялось куда больше, чем от смерти простого пленника. Анус лежал на спине рядом с бутылкой вина. В местах, где могучие пальцы сжали его шею, проступили белые пятна, ясно говорившие мне, что смерть была насильственной.

Вскоре нас выгнали на палубу, где по приказу капитана корабля обыскали, пытаясь найти оружие. Сам капитан наблюдал за этой процедурой. Он был в гневе и, как показалось мне, слегка испуган. Он допрашивал нас одного за другим. Когда наступил мой черед, я не сказал ему о ночном происшествии, а сказал лишь то, что я спал в противоположном от места, где был обнаружен труп Ануса, конце комнаты.

— Был ли ты знаком с умершим? — спросил он.

— Не более, чем с любым другим.

— Но с некоторыми из них ты знаком более чем хорошо, — сказал он утверждающим тоном. — Ты когда-либо разговаривал с ним?

— Он заговаривал несколько раз со мной.

— О чем?

— В основном о своей ненависти к тористам.

— Но он же торист! — воскликнул капитан.

Я понял, что он пытается выведать, знаю ли я что-нибудь о действительной роли Ануса, но чтобы достигнуть успеха, он был недостаточно умен.

— По беседам с ним его в этом нельзя было заподозрить, — ответил я. — Если он торист, то он предатель своей страны, потому что постоянно соблазнял меня на захват корабля и убийство всех офицеров. Думаю, с этим он обращался и к другим, — я говорил умышленно громко, так как хотел, чтобы все Солдаты Свободы поняли мой намек. Достаточно некоторым из них подтвердить мои слова, и офицеры убедятся, что заговор — плод воображения Ануса, а донос — средство получения одобрения начальства, — трюк, достойный шпиона.

— Уговорил ли он кого-нибудь из пленников последовать за ним? — спросил капитан.

— Думаю, что нет: над ним все смеялись.

— Кто его убил?

— Вероятно, какой-нибудь торист, возмущенный его предложением, — бойко ответил я.

Капитан и других продолжал допрашивать по этой же схеме, и я с удовольствием отметил, что почти каждый из Солдат Свободы упирал на вероломство Ануса и виртуозно разоблачал его. Заг же сказал, что никогда с ним не говорил, что было правдой.

Когда капитан окончил допрос, он оказался дальше от истины, чем был раньше, потому что, я уверен в этом, начал сомневаться в правдивости доносов Ануса.

Во время обыска я очень боялся, что у Кирона найдут ключ от арсенала, но этого не случилось, а позже он сказал мне, что спрятал его ночью в волосах, так как боялся какой-либо случайности.

Амторский день длится двадцать шесть часов пятьдесят шесть минут и четыре секунды земного времени, и амторцы делят его на двадцать равных периодов, называемых «ти». Для ясности я заменяю их примерно равными земными эквивалентами — часами, хотя и получается, что здешний час содержит 80,895 земных минут. На борту корабля через каждый час звучала труба. Первый сигнал означал восход солнца. Это означало, что заключенные должны проснуться и получить еду. А через сорок минут начиналась работа, продолжавшаяся десять часов с короткой передышкой для обеда в середине дня. Иногда, если вздумается надсмотрщику, мы кончали работу в девять и даже в восемь часов. Мой разум требовал немедленного действия.

В тот же день, когда Солдаты Свободы собрались вокруг все вместе во время обеденного перерыва, я пустил по кругу приказ о том, что начинаем после обеда, когда протрубит семь часов. Те из нас, кто работает на корме у арсенала, должны напасть на него под руководством Кирона, он же, если арсенал заперт, должен его отворить. Остальные атакуют ближайших солдат, используя как оружие все, что попадет под руку, и отберут у них пистолеты и мечи. Пятеро займутся офицерами. Часть будет орать наш боевой клич: «За свободу!». Прочие будут инструктировать остальных заключенных и присоединившихся к нам солдат.

План по истине сумасшедший, и только отчаявшиеся могли надеяться на его исполнение.

Семь часов мы выбрали, потому что в это время почти все офицеры собирались в кают-компании на легкий ужин с вином.

Лучше было бы напасть, конечно, ночью, но мы боялись, что нас запрут, как всегда, под палубой, а какой-нибудь другой шпион выдаст заговор — урок Ануса многому нас научил. Ждать было нельзя.

Напряженность все возрастала, а время все подпирало. Иногда я поглядывал на товарищей, и казалось, что я замечал у некоторых признаки нервозности, тогда как другие работали, будто ничего не случилось. Заг, работавший рядом, был спокоен, невозмутим и не бросал взгляды на верхнюю палубу, с которой вскоре труба протрубит роковой час, хотя мне самому видимость такого спокойствия давалась с великим трудом. Ни у кого и мысли не было, что Заг собирается напасть на стоящего рядом солдата, или что ночью он убил человека. Он драил ствол большой пушки и что-то беззаботно при этом насвистывал.

Ганфар и, к счастью, Кирон работали на корме, драя палубу, и я видел, как Кирон все ближе и ближе продвигается к двери арсенала. Как бы я хотел, чтобы Камлот знал о приближении решающего момента! Как много он мог сделать для успеха нашего переворота! А он даже не знал, что такое может произойти.

Я оглянулся и встретил взгляд Зага. Шутливо-торжественно он прищурил левый глаз, давая знать, что он начеку. Как мало, но это вдохнуло в меня новую бодрость. Почему-то последние полчаса я чувствовал сильное одиночество.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});