Пираты Венеры - Эдгар Берроуз

— Насколько это доступно вашему пониманию, я вепайец, — ответил я. — Я никогда не был в других странах Амтора.

— Что ты хочешь сказать словами «доступно для понимания»? — потребовал он ответа.

— Потому что это как раз то, что ты сам понял сразу, и то, что ты думаешь об этом, — огрызнулся я. Мне он не нравился, и мне трудно было это скрыть. В данном случае я не пытался этого сделать.

Кровь бросилась ему в голову, и он привстал из кресла.

— Нет, а?! — закричал он.

— Сиди, — посоветовал я ему. — Тебе приказано вернуться с вепайцами. Никого не заботит, что ты о них думаешь, но тебе будет очень плохо, если ты не доставишь их куда надо.

Я должен был бы изъясняться более дипломатично, но я совершенно не дипломат, особенно когда разъярен, а сейчас я не только был разъярен, но и возбужден, потому что в отношении этих людей к нам было что-то, что обнаруживало невежественное предубеждение и злобу. К тому же из крупиц информации, полученной от Дануса, так же, как и из замечаний матроса, признавшегося, что, будь его воля, он убил бы нас, я подозревал, что я ненамного ошибался в предположении, что офицер, которому я сказал такое, превысит границы полномочий, если причинит нам вред. Однако я сознавал, что пошел на большой риск своей резкостью, и теперь с интересом ждал эффекта от моих слов.

Мой противник прореагировал на это, как дворняжка на кнут, и осел в кресло после слабой короткой вспышки.

— Мы это еще увидим. — Он открыл книгу, которая лежала перед ним. — Ваше имя? — спросил он, кивнув в направлении Камлота. Даже кивок его был противен.

— Камлот дома Зара, — ответил мой товарищ.

— Профессия?

— Охотник и резчик по дереву.

— Ты вепайец?

— Да.

— Из какого города?

— Из Куада.

— А ты? — обратился офицер ко мне.

— Карсон дома Нейпера, — ответил я, используя амторскую форму представления.

— Профессия?

— Я авиатор, — ответил я английским словом.

— Что-то? Я никогда не слышал такого слова. — Он попытался записать слово в книгу и затем произнести его, но не смог ни того, ни другого, так как в амторском языке нет эквивалента многим нашим гласным звукам, и амторцы кое-какие звуки даже не способны и произнести. Напиши я ему это слово по-амторски, он произнес бы его совсем не так, ведь у них нет длинного «эй» и коротко «оу», а их «ай» всегда длиннее нужного звука.

В конце концов, чтобы не показать своего невежества, он записал что-то в книге, что, я так и не узнал; затем поднял глаза на меня снова и спросил:

— Так ты доктор?

— Да, — ответил я и, пока офицер записывал, уголком глаза взглянул на Камлота и подмигнул ему.

— Уведите их, — приказал офицер, — и будьте с ним заботливее, — добавил он, показывая на меня. — Он доктор.

Нас вывели на главную палубу и повели под аккомпанемент насмешек матросов, собравшихся вдоль нашего пути. Я увидел, как вокруг важно ходили кланганы с распущенными хвостами. Когда они нас заметили, то указали на Камлота, как на того, кто убивает басто одним ударом меча, — подвиг, который, кажется, вызывал их восхищение.

Нас провели к открытому люку и толкнули в темную, плохо вентилируемую камеру, где мы обнаружили еще несколько пленников. Некоторые из них были торанцами, другие — вепайцами, похищенными, как и мы, и среди них нашелся один, который узнал Камлота и поприветствовал его.

— Джодадес, Камлот, — крикнул он амторское приветствие, эквивалентное земному — «удачи тебе».

— Раджодес, — ответил Камлот. — Что за злая судьба забросила сюда Хонана?

— Злая судьба — это не то, — сказал Хонан. — Катастрофа — лучшее слово. Кланганы ищут как женщин, так и мужчин. Они увидели Дуари и погнались за ней; когда я пытался ее защитить, меня захватили.

— Твоя жертва не бесцельна, — сказал Камлот. — Даже если бы ты умер, исполняя свой долг, это было бы не без пользы.

— Но все напрасно: это — катастрофа.

— Что ты этим хочешь сказать? — насторожился Камлот.

— То, что они захватили ее, — сказал Хонан удрученно.

— Они захватили Дуари?! — воскликнул Камлот с ужасом. — Клянусь жизнью, этого не могло быть.

— Я хотел бы, чтобы этого не было, — сказал Хонан.

— Где она? На этом корабле? — спросил Камлот.

— Нет, они увезли ее на другой, на большой.

Камлот, казалось, сражен был таким известием. Это было похоже на удрученность влюбленного, навсегда потерявшего возлюбленную. Я был удивлен, что никогда не слышал от него о девушке по имени Дуари, и, естественно, при таких обстоятельствах не мог о ней спросить, так как щадил его молчаливое горе и решил оставить его наедине со своими печальными мыслями.

На следующее утро, вскоре после рассвета, корабль отправился в путь. Хотел бы я быть на палубе, чтобы любоваться пленительными видами чужого мира. Мое опасное положение пленника ненавистных тористов вызывало не только сожаление, но и опасение, что первому землянину, плывущему по венерианскому морю, суждено сидеть взаперти в душной норе под палубой, где невозможно ничего видеть. Я боялся того, что буду сидеть так в течение всего путешествия, но оказалось, что это напрасное беспокойство. Вскоре после отплытия нам было приказано выйти на палубу и заняться уборкой.

Когда мы вылезли из-под палубы, корабль как раз проходил в кильватере другого судна между двумя мысами, образующими вход в бухту. Я получил возможность любоваться прекрасным видом исчезающего берега, как бы погружающегося в море, и безбрежного пространства океана впереди.

Прибрежная растительность отличалась меньшими размерами, чем гиганты в глубине острова. Последние внушали чувство, похожее на благоговение, своим величественным видом со стороны открытого моря в глазах земного человека. Их могучие кроны терялись в облаках. Но мне недолго позволили любоваться красотами природы. Мне не было разрешено удовлетворять эстетические потребности души.

Мы с Камлотом занялись чисткой и полировкой пушек. Их было много на каждой стороне палубы, одна — у кормы и две — на площадке башни. Я был удивлен, когда увидел их, потому что вчера там не было и признака вооружения; но я недолго искал объяснение: орудия были установлены на убирающихся платформах, а когда они находились внизу, их закрывал скользящий люк.

Стволы этих пушек были около восьми дюймов в диаметре, а жерла — чуть толще моего мизинца; прицелы их остроумны и сложны, но затворов и отверстий в казенной части с первого взгляда не заметно, если не считать одного, укрытого окружающим его ободом. Единственная деталь, которую я смог обнаружить и которая могла быть запальным устройством, выступала из задней части и напоминала вращающуюся ручку, используемую в некоторых земных орудиях, чтобы перемещать затвор.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});