Шрифт:
Интервал:
Закладка:
М. Х.
Молитва за злыхВ мечети уважаемый муллаЗа тех молился, чьи черны дела:
«Молюсь о том, чтоб милосердный БогК мошеннику и вору не был строг,
К тому, кто любит зло, нечист и лжив,К тому, кто оскверняет жен чужих!»
Сказали посетители мечети:«Как странно слышать нам молитвы эти!
Обычно лишь за тех Аллаха просят,Кто свет и благо ближнему приносит!»
Мулла в ответ: «Мне вам сказать пора —Я в юности не шел путем добра,
И образцами россказней пустыхКазались мне деяния святых.
Но видя, сколько бед творимо злыми,Расстался я с проступками былыми:
Лишь мерзость совершаемого злаМне возвратиться к благу помогла.
И я за тех молюсь, чьей злобы силаВо мне огонь греховный погасила.
Коль слово друга мимо пролетит —Пример врага к добру нас обратит!»
Кусочек сала
Уста – символ речи. В лице героя притчи выведен человек, у которого слова веры – лишь на устах («мазал губы»), но не в сердце, не «внутри» («меж тем живот его страдал немало»). Чтобы встать на путь истины, ему надлежит раскаяться в своем лицемерии – тогда он получит прощение свыше, и внешнее в нем придет в согласие с внутренним: «И, вместе с насыщеньем живота, // К нему вернулась правда на уста».
Д. Щ.
Кусочек салаОдин бедняк довольствовался малым,Но постоянно мазал губы салом,
И, вытирая их, везде твердил:«Ах, видно, сам себе я навредил!
А мне бы, между прочим, не мешалоБыть сдержанней и есть поменьше сала!»
Так вновь и вновь брала его рукаОдну и ту же корку курдюка
И ею рот обильно натирала.Меж тем живот его страдал немало,
Шепча: «Когда б хозяин мой молчал,Его б сосед богатый привечал
И приглашал бы может быть на ужин, —Он, иль другой, с кем мой хозяин дружен.
Неужто похвальбою животыПитаются, когда они пусты?!
Зачем здоровым слыть, когда ты болен?»Итак, живот был крайне недоволен...
А тут и кот голодный втихомолкуПрокрался в дом – и утащил ту корку,
Которой бедолага губы мазал.И тут пустился сын его чумазый
Вслед за котом: «Отдай, проклятый кот!Отец мой этим салом мажет рот!»
Итак, обман при всех разоблачился,Чему герой наш крайне огорчился,
Но с той поры уже не делал вид,Как будто он всегда чрезмерно сыт.
И, хоть над ним соседи и смеялись,Но только Бога и они боялись,
И, боле склонные к добру, чем к злу,Соседа стали приглашать к столу.
И, вместе с насыщеньем живота,К нему вернулась правда на уста...
...И ты отбрось обман, отвергни ложь —И тем свои мученья уничтожь!
Изумление
Притча противопоставляет парадоксальность мистического познания – рациональному опыту: суфийский наставник («цирюльник») обладает способностью внезапно явить своему ученику единство бытия, как бы устраняя разделение реальности на «белое и черное», «добро и зло» («отрезать бороду»). В то же время, удаление бороды намекает на избавление от прежнего, «ветхого», образа жизни, на внутреннее обновление адепта.
Д. Щ.
ИзумлениеЦирюльника клиент полуседойПросил: «Займись моею бородой,
Чтоб из нее исчезла седина,И чтобы стала вновь она черна:
Ведь я жену сосватал молодую,И завтра свадьба – речь к тому веду я!»
И тут цирюльник, крайне удивясь,С реальностью на миг утратил связь —
И, ножницы направив, прямикомВсю бороду отрезал целиком
И в руки посетителю вложил:«Ты цель свою так странно изложил,
Что сам теперь мозгами шевели —На белое и черное дели!..»
Пощечина
Как и в предыдущей притче, внезапность мистического постижения ввергает ученика в изумление, прерывает прежний ход его мыслей, основанный на логических умозаключениях («я вовсе с толку сбит»). Для достижения подобного эффекта шейх(«встречный человек») порой прибегает к особым способам обращения с посвящаемым, которые сходны по методике с практикой дзэн-буддизма.
Д. Щ.
Пощечина...А вот рассказ, как встречный человекОднажды Зайда в изумленье вверг:
Он Зайду по щеке с размаху дал,А тот, готовясь отразить удар,
Вдруг слышит: «Друг! От щек, или от рукПощечины берут свой звонкий звук?»
Ответил Зайд: «Я вовсе с толку сбит,Свело дыханье, и в глазах рябит,
И менее всего я озабоченТвоими мыслями насчет пощечин!»
Побои
В образе хозяина представлен шейх(который является «хозяином положения», поскольку владеет тайнами обучения суфийской науке). Под видом сироты выведен мюрид, целиком зависящий от учителя, согласно изречению: « Мюридв руках своего шейхада уподобится трупу в руках обмывальщика трупов» (т. е. во-первых, да будет целиком покорен, а во-вторых, пусть постоянно осознает, что его учитель – человек духовно живой, сам же он еще «мертв» для Истины). Шейхнередко вынужден прибегать к суровым воспитательным мерам, чтобы исправить те черты характера мюрида, которые несовместимы с дальнейшим духовным ростом: «...Не ставь мне в вину // Побои мои: я секу сатану». Учитель заботится об исцелении души своего подопечного так же, как мать заботилась бы о его телесном здоровье: «Я с ним поступаю не хуже, чем мать».
Д. Щ.
ПобоиХозяин сек розгой слугу-сироту.Прохожий, расправу увидевший ту,
Воскликнул: «Ужель не боишься ты Бога,С мальчишкой-слугой обращаясь так строго?»
Ответил хозяин: «Не ставь мне в винуПобои мои: я секу сатану,
Который упорно засел в этом маломИ жалит меня непокорности жалом.
И должен бы мальчик уже понимать:Я с ним поступаю не хуже, чем мать,
Чьи розги целительны, а не жестоки,Поскольку не сына секут, а пороки!»
Дикобраз
Угроза жизни («удар») вызывает у дикобраза рост защитного жирового слоя («Чем больше этот зверь бывает бит, // Тем он приобретает лучший вид»). Символически это соответствует умножению веры и смирения у верующих в периоды гонений и страданий. Яркий пример тому – пророки Божьи, о преследовании которых повествуют Библия и Коран. В этой короткой притче Руми как бы суммирует свои взгляды на роль «внешнего» зла в совершенствовании человеческой души.
Д. Щ.
ДикобразОт пилигримов слышал я не разО звере по прозванью дикобраз:
Чем больше этот зверь бывает бит,Тем он приобретает лучший вид,
Тем здоровее он. Итак, удар —Для дикобраза наилучший дар!
А наши души – каковы они?Не дикобразу ль странному сродни?
Лишь обретая пользу от битья,Они идут к вершинам бытия:
Так, принимая муки от людей,Пророки становились всё святей.
И вновь дано страдать нам и болеть,Чтоб новые ступени одолеть...
Осел и кони
Притча иллюстрирует бессилие человеческого разума в выборе наиболее предпочтительного образа жизни. Осел (изображающий, как и в других притчах, недалекого и нестойкого в вере человека) перестает роптать, как только видит плачевную судьбу тех, кому до этого завидовал. Человек, по мысли Руми, должен быть довольным и благодарным, полагаясь во всем на волю Создателя.
Д. Щ.
Осел и кониВ арбу запряжен, на судьбу свою зол,Служил водовозу несчастный осел.
Все тоще он делался день ото дня,Мечтая отведать хоть раз ячменя.
Но снова и снова побои вкушал,И сеном питался, и еле дышал.
Раз царский конюший, взглянув на осла,Посетовал: «Как его жизнь тяжела!
Мне жаль его, видеть без слез не могу,Как он, словно месяц, согнулся в дугу!
Уныло ответил ему водовоз:«Где ж денег мне взять на ячмень? Вот вопрос!»
А тот: «Я в конюшне на несколько днейЕго поместил бы меж царских коней:
Там ждет его счастье – ячмень и овес!»И рад был осла подкормить водовоз.
Вот в конском раю очутился осел:Там вдоволь еды, чисто выметен пол,
Коням обеспечен покой и уют,Их холят и моют, скребками скребут...
Едва их блаженство осел увидал,Как волю обиде и ропоту дал:
«Создатель! Ты их и меня сотворил,Но благом великим ты их одарил,
А я лишь страдаю и воду вожу,Удары вкушаю и в землю гляжу.
На тяжкие муки обрек ты меня,А их осыпаешь дождем ячменя!»
Но в ту же минуту, заслышав трубу,Коней оседлали с врагом на борьбу.
И многие кони последний уделНашли среди копий, и сабель, и стрел.
А те, что едва уцелели в бою,Страдали, вернувшись в конюшню свою:
Их крепко связали, чтоб резать, колоть,И долго терзали их бедную плоть.
Из них наконечники стрел извлекли,Каленым железом им раны прижгли,
И, связанных бросив, надолго ушли,И плакали кони, и встать не могли.
«Прости меня, Боже, – промолвил осел, —Я вижу, мой жребий совсем не тяжел:
Не стану я больше роптать на судьбу,Согласен возить я до смерти арбу,
Тепла не прошу, ячменя мне не надо,Но только избавь от подобного ада!»
Мясо и кот
- Огуз-наме - Фазллаллах Рашид ад-Дин - Древневосточная литература
- Ирано-таджикская поэзия - Абульхасан Рудаки - Древневосточная литература
- Пионовый фонарь (пер. А. Стругацкого) - Санъютэй Энтё - Древневосточная литература
- Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль - Древневосточная литература
- Самые мудрые притчи и афоризмы (С иллюстрациями) - Омар Хайям - Древневосточная литература
- Книга закона и порядка. Советы разумному правителю - Хань Фэй-цзы - Древневосточная литература / Науки: разное
- Атхарваведа (Шаунака) - Автор Неизвестен -- Древневосточная литература - Древневосточная литература
- Рассказы о необычайном - Пу Сунлин - Древневосточная литература / Разное
- Сообщения о Сельджукском государстве - Садр ад-Дин ал-Хусайни - Древневосточная литература
- Сунь Укун – царь обезьян - У Чэнъэнь - Древневосточная литература