Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

Да, конечно, — обречённо вздохнула Онирис. — Когда всё окончательно решится с поездкой, я тебе скажу.

Эллейв сгребла её в крепкие объятия, вжалась поцелуем в её лоб.

— Не унывай, любовь моя. Всё будет хорошо.

На службу Онирис опоздала минут на пять, но зато потом как взялась за работу! Ей во что бы то ни стало нужно было переделать все дела к трём часам, чтобы устремиться в долгожданные объятия Эллейв. Пониже пупка всё начинало призывно пульсировать и гореть от одной только мысли о её гладкой коже, о шелковисто переливающихся под нею мышцах, о длинных и стройных, сильных ногах, о поцелуях... О, эти поцелуи! Во рту у Онирис словно бабочка с мощными и горячими крыльями трепетала, когда Эллейв проникала внутрь своей напористой и страстной лаской. Но самым невероятным был, конечно, прорастающий до самого сердца пучок живых сияющих нитей, по которым в Онирис втекало жгуче-сладкое, пронизывающее наслаждение.

Предвкушение сладостного свидания пробуждало в ней кипучую энергию, и она умудрилась закончить все дела без пятнадцати три. Больше никаких заданий не поступало, и Онирис с чистой совестью полетела на крыльях любви к Эллейв. На углу у сквера, в тени переплетённых древесных ветвей стояла повозка, и Онирис на миг заколебалась: её ли ждал этот экипаж? Приблизившись и заглянув в окошко дверцы, она увидела склонённую голову в шляпе, морской мундир и сложенные на коленях руки в белых перчатках. В руках покоилась небольшая подарочная коробочка, перевязанная голубой ленточкой. Несколько мгновений Онирис с улыбкой любовалась пушистыми, сонно сомкнутыми ресницами, красивыми чувственными губами и волевыми очертаниями нижней челюсти, а потом забралась в повозку, сняла с дремлющей Эллейв шляпу и поцеловала в чуть шершавую макушку, на которой уже едва ощутимо проступали пеньки волос. Та встрепенулась, пощупала перчаткой поцелованное место; сонный взгляд спустя миг прояснился и засверкал, клыкастая улыбка озарила лицо.

— Любимая! Прости... Меня, кажется, сморило. В последнюю ночь плавания толком поспать не довелось, в четыре утра мы только прибыли в порт, а всю первую половину дня пришлось заниматься делами и визитами.

Онирис присела рядом, скользнула рукой ей под локоть, оплела руку вкрадчиво-ласковыми объятиями.

— Ты очень устала?

— Ничуть! — прочистив внутренние уголки глаз и уже окончательно проснувшись, бодро и энергично отозвалась Эллейв. И добавила, протягивая Онирис коробочку: — Это тебе, радость моя. Небольшой сувенир с Силлегских островов, куда мы на обратном пути заходили.

В коробочке оказался широкий браслет из яшмы и аметиста. Камни, обточенные в виде бусин разной формы, были собраны в четыре ряда: два внутренних оборота — из круглых, а два наружных — из продолговатых камушков. Некоторые из них были в оправе из красного золота в виде чашелистиков, точно ягодки, а некоторые — сами по себе, без обрамления. Онирис полюбовалась браслетом, а потом вскинула на Эллейв искрящийся тёплый взгляд.

— Какое чудо! Невероятная прелесть! Спасибо...

— На Силлегских островах есть целые аметистовые пещеры, — сказала Эллейв. — Самые красивые аметисты — родом из наших мест. Наденешь?

Онирис с улыбкой подставила руку, и Эллейв застегнула браслет на её запястье, прильнула к пальцам губами.

— Кажется, великоват, — заметила она. — У тебя такие тонкие запястья, милая... Всё никак не поправишься? Проклятый озноб...

— Нет, я немного пополнела, — засмеялась Онирис.

Эллейв с сомнением вскинула бровь.

— В самом деле? Что-то по тебе не особенно заметно... Может, на ощупь пойму?

В течение следующей пары минут в повозке слышался сдавленный смех и писк Онирис: расшалившиеся руки возлюбленной гуляли по всему её телу, норовя забраться под одежду. Эллейв отдала носильщикам распоряжение трогаться, и повозка плавно помчалась по улице, а возня всё продолжалась.

— Эллейв! Ну куда ты руки суёшь... Что ты творишь, негодница! Ты хочешь прямо здесь?.. — хихикала Онирис. — Ай, щекотно! Я боюсь щекотки!

Та урчала, ловя жадными губами её смеющийся рот, а руки тискали, гладили, сжимали и пощипывали за все возможные места.

— Да, кажется, вот здесь помягче стало, — сказала она, ущипнув Онирис за бедро.

На лестнице им встретились соседи Эллейв, и пришлось напустить на себя чопорный и невинный вид, приподняв шляпы и раскланявшись.

— С возвращением, госпожа Эллейв! Только что из моря?

— Так точно.

— Ага, по причёске и видно... Зайдёшь к нам вечером на чашечку отвара?

— С удовольствием. В котором часу?

— Около семи. Тебе удобно?

— Да, вполне. Благодарю за приглашение.

Онирис от приглашения отказалась, смущённо пробормотав, что к этому времени уже уйдёт. Эллейв пришлось кратко представить её своим соседям.

Едва они вошли и дверь жилища за ними закрылась, как шаловливые руки Эллейв обхватили Онирис, приподняли и покружили. Потом их губы слились жарко и влажно в продолжительном поцелуе; Эллейв, не отрываясь от уст Онирис, метко бросила свою шляпу на вешалку, а убор той упал на пол.

Пульсирующее, разрастающееся тончайшими живыми нитями чудо вошло в Онирис, вырвав у неё грудной стон острого наслаждения. Под её ладонями была горячая кожа Эллейв и подвижные, перекатывающиеся под ней бугры сильных волчьих мышц. Это было похоже на дерево: корни уходили в Эллейв, ствол начинался между ног Онирис, а ветви разрастались густой переплетённой кроной, заполняя всё её нутро. Мерцающая вселенная окутывала её бархатной бесконечностью, ласкала светом звёзд, а сияющее древо любви внутри питало живительным соком, воскрешающим от мертвенного зимнего сна, прогоняющим тоску и страх, дарящим ослепительную радость.

Каждая звёздочка шептала ей: «Я люблю тебя, Онирис», — бесконечное множество танцующих разумных звёзд. Её душа, увлекаемая их танцем, растворялась мерцающей пылью в бескрайней глубине вселенной по имени Эллейв и каждой своей частичкой любила в ответ. Сияющее древо передавало Эллейв всё, что чувствовала Онирис, и в её глазах вспыхивали отблески пронзительного счастья, всеобъемлющего и бесконечного.

Проросшие друг в друга, накрепко сплетённые корнями и ветвями древа любви, они были единым целым. Их сердца срастались тоже, окутанные нитями света, и вот уже у них стало одно сердце на двоих, общие чувства и мысли. Они были неразделимы, одна кровь струилась по их жилам, одно дыхание наполняло их лёгкие, и это было так сладостно, что хотелось плакать. Светлые и тёплые слезинки скатывались из глаз Онирис, а Эллейв ловила их губами.

Одетая лишь в браслет из яшмы и аметистов, Онирис отдыхала в объятиях Эллейв, а та медленно покрывала поцелуями её тонкую руку с украшением. Дойдя до запястья, она защекотала его тёплым дыханием.

— Мой хрупкий хрустальный цветок,