Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

тому подобную научную заумь.

Заморозков уже не случалось, и этим погожим весенним утром Онирис, выпив чашку отвара тэи со сливками, яйцом всмятку и сырной лепёшечкой, деловито стучала каблуками по уже просохшему тротуару. Уложенные короной косы на её голове венчала изящная треугольная шляпка с брошью и кокетливыми бело-розовыми перьями, а несколько завитых локонов спускались ей на плечи. Сегодня у неё с самого пробуждения было необъяснимо приподнятое настроение, даже изрядно надоевшая служба уже не казалась такой унылой, и она шла на неё почти с радостью. Мимо спешили пешеходы и повозки, в городе кипела утренняя жизнь. Продавались оранжерейные цветы, и Онирис замедлила шаг у цветочной лавки. Ей захотелось купить пучок для украшения волос, и она не устояла перед соблазном. Вскоре она продолжила путь, а над её ухом красовался приколотый крошечный букетик бело-розовых цветов — в тон перьям на шляпке. Стройная, цветущая, исполненная хрупкой весенней красоты, она притягивала взгляды, но совсем не замечала этого. Её голова была занята сумбурными весенними мыслями, а взгляд, мечтательно-рассредоточенный и задумчивый, блуждал по окнам и крышам, витал в утреннем чистом небе.

— Прекрасная госпожа, позволь подбросить тебя до службы, — звучным раскатом обрушился на неё вдруг знакомый, дорогой её сердцу голос.

Онирис застыла. С ней поравнялась повозка с опущенным стеклом дверцы, и сердце забилось, затрепетало удушливо, опознав внутри блеск родных и любимых волчьих глаз.

— Эллейв! — воскликнула Онирис, уже в следующее мгновение очутившись на сиденье рядом с возлюбленной.

Дыхание сошло с ума, превратилось в вихрь, стремясь разорвать грудь. Раскаты знакомого смеха сверкающими каскадами водопада одели распустившееся весенним цветком сердце.  

— Здравствуй... Здравствуй, любовь моя. Красавица! Как ты чудесно расцвела...

От бурных объятий шляпа упала с головы Эллейв, оказавшейся чисто выбритой, сзади осталась только неизменная косица с ленточкой. Бакенбарды тоже исчезли: щекой Онирис ощутила гладкость её лица.

— Для чего это? — нахмурилась она, кладя ладонь на скользкий затылок Эллейв и проводя пальцем по её щеке.

— После длительного рейса избавление от растительности не то чтобы обязательно, но рекомендуется, — пояснила та. — Соблюдать чистоту в плавании непросто... Уж лучше я обрею голову, чем награжу тебя... гм, незваными гостями. Мне не привыкать, я ещё в Корабельной школе рассталась с волосами, а вот твоих было бы жаль.

Эллейв нежно ворошила локоны Онирис, мерцая ласковой звёздной вселенной взгляда, в котором та без остатка утопала, почти не чувствуя сиденья под собой. Она купалась в вибрирующей волчьей силе, горячей и непобедимой, перед которой невозможно было устоять. Со смеющимися искорками в зрачках Эллейв провела ладонью по голове.

— Я больше не нравлюсь тебе, радость моя?

В среде моряков стрижка ёжиком или наголо были обычными, зато всё реже встречались коркомы, носившие длинную шевелюру. Впрочем, для Онирис имела значение только горячая и ласковая, страстная мощь, в волнах которой она неумолимо утопала и по которой так изголодалась. Ну почему, почему ей именно сейчас нужно было на службу?!

— Я постараюсь сегодня закончить пораньше и освободиться часам к трём, — прошептала она, прильнув к Эллейв всем своим воспламенившимся телом. — И тогда, если ты не возражаешь, я покажу тебе, насколько ты мне... нравишься...

Последние слова утонули в исступлённо-жадной ласке слившихся губ. Истосковавшиеся, соскучившиеся по настоящему, живому единению, они были готовы съесть друг друга, и несколько минут в повозке слышалось только бурное дыхание и звуки влажных и глубоких поцелуев.

— Я буду изнывать в ожидании, прекрасная моя, — прошептала Эллейв, водя по щекам и подбородку Онирис суставами пальцев. И приглушённо, страстно прорычала: — А ты не можешь улизнуть со службы, как тогда? Ты не представляешь, как во мне всё пылает... Как я хочу оказаться внутри тебя...

Онирис застонала и опять жадным ртом впилась в губы возлюбленной — всегда готовые, неизменно горячие.

— Увы, — сквозь взволнованное дыхание проговорила она наконец. — Мне уже стало настолько лучше, что отпрашиваться, ссылаясь на недомогание, будет слишком неудобно... Я могу только постараться разобраться с работой побыстрее. Если мне удастся освободиться к трём, у нас с тобой будет время часов до шести... А потом мне нужно возвращаться домой, иначе родные опять станут беспокоиться.

— М-м, три часа твоей любви — это так мало... Я готова сутками не выпускать тебя из объятий! — пророкотала Эллейв, щекоча жарким дыханием её губы. — Но придётся радоваться тому, что есть. Хорошо, милая, я буду ждать. Где забрать тебя? Там же, где и в тот раз?

— Да, — выдохнула Онирис, трепеща ресницами от щекотки губ возлюбленной на своей шее. — Свою повозку я отпущу, чтоб не приезжали вечером за мной. Я теперь часто хожу пешком, так что подозрения это не вызовет. А по вечерам иногда гуляю, наслаждаясь хорошей погодой, так что, возможно, даже до семи получится побыть вместе...

У Эллейв вырвался рычащий стон.

— Любимая, сколько мы ещё будем прятаться? Когда я наконец смогу назвать тебя своей женой и любить открыто и законно?

Онирис вздохнула и уткнулась в её плечо. От мундира пахло чистотой: его обрабатывали в портовой помывочной для моряков.

— Я не знаю, Эллейв... Я понимаю, что этот вопрос неизбежно встанет, что бесконечно это оттягивать невозможно. Но мне страшно... Я даже представить боюсь, как матушка это воспримет.

— Ей придётся столкнуться с этим, — твёрдо сказала Эллейв, приподняв её лицо за подбородок. — Она не сможет держать тебя около себя всю жизнь, как бы ей того ни хотелось. Радость моя, я снова вынуждена побеспокоить тебя этим неудобным вопросом: когда я смогу прийти просить твоей руки? Я достаточно долго ждала, пока ты окрепнешь, но теперь, когда тебе стало лучше, я возвращаюсь к этому делу. Нужно что-то решать.

Онирис, испустив тяжкий вздох и опять спрятав лицо на плече Эллейв, умолкла. Потом, подняв голову, грустновато и чуть устало ответила:

— Матушка собирается чуть позднее этой весной съездить в Верхнюю Геницу в гости к тётушке Бенеде. Мы стараемся туда ежегодно ездить, хотя, бывает, и пропускаем год... Вероятно, тогда и представится удобная возможность. Вся семья будет в сборе... Тётя Беня нам как родная, матушка её очень уважает и прислушивается к ней. Она, я уверена, будет на нашей стороне. Если ты приедешь туда в бломенмоанне, мы там в это время, скорее всего, как раз и будем.

— Хорошо, — сказала Эллейв. — Сообщишь потом точное время, когда мне туда подъехать?

—