Четыре тысячи недель. Тайм-менеджмент для смертных - Оливер Беркман

свобода от вмешательства других людей в ваши драгоценные 4000 недель. С другой – есть глубокое чувство смысла, порождаемое готовностью вписаться в ритмы остальной части общества: это свобода участия во всех достойных совместных начинаниях, ради которых необходимо хотя бы частично пожертвовать единоличным контролем над своими действиями и временем. Стратегии достижения первого вида свободы изложены в многочисленных книгах по продуктивности: идеальный утренний распорядок, строгий личный график, приемы ограничения времени, которое вы тратите, отвечая на электронные письма, плюс проповеди о том, как важно «научиться говорить "нет"». Все они направлены на защиту от других людей, которые могут посягнуть на ваше время. И, несомненно, они должны принести некоторую пользу: нам действительно нужно установить четкие границы, чтобы издевательства начальства, несправедливые условия контракта, самовлюбленные супруги или унизительная склонность угождать людям в конечном итоге не определяли ход каждого нашего дня.

И тем не менее, отмечает Джудит Шулевиц, индивидуалистическая свобода приводит к тому, что общество, подобное нашему, находясь у нее в плену, в конечном итоге само теряет синхронность и навязывает себе нечто, по результатам удивительно похожее на катастрофический советский эксперимент с пятидневной рабочей неделей. Мы все реже оказываемся друг с другом в одних и тех же временны́х рамках. Безраздельное господство индивидуалистического этоса, подпитываемого требованиями рыночной экономики, сломало традиционные способы организации времени. А это означает, что часы отдыха, работы и общения у разных людей все меньше совпадают. Сегодня труднее, чем когда-либо, найти время для неторопливого семейного ужина, спонтанного визита к друзьям или любого коллективного занятия вне работы, такого, например, как уход за общественным садом или игра в любительской рок-группе.

Для самых незащищенных слоев общества доминирование такой свободы выливается в полное отсутствие свободы. Это означает непредсказуемую работу в условиях гиг-экономии и график по требованию. То есть крупный розничный торговец, на которого вы работаете, может вызвать вас на работу в любой момент – его потребности в рабочей силе рассчитываются алгоритмически от часа к часу на основе объема продаж. Из-за этого практически невозможно запланировать общение с детьми или необходимый визит к врачу, не говоря уже о вечеринке с друзьями. Но даже у тех, кто лично контролирует свое рабочее время так, как и не снилось предыдущим поколениям, работа, как вода, просачивается в жизнь, заполняя каждую щель все большим количеством задач. Во время пандемии коронавируса это положение дел, похоже, только усугубилось. Начинает казаться, что вы, ваш супруг и самые близкие друзья распределены по советским рабочим пятидневкам разных цветов. Мне трудно найти час в неделю для серьезного разговора с женой или для того, чтобы посидеть с друзьями за пивом, не потому, что у меня нет времени, хотя именно этим я и оправдываюсь. На самом деле свободное время у всех нас есть, но почти нет вероятности, что оно у всех участников совпадет. Свободные жить по личному расписанию, но все еще привязанные к работе, мы построили себе отдельные жизни, которые невозможно связать воедино.

Все это имеет и политические последствия: политика на низовом уровне – собрания, митинги, акции протеста и предвыборные кампании – один из важнейших видов деятельности, требующий координации. Рассинхронизация препятствует массовым акциям. В результате возникает вакуум коллективных действий, который заполняется автократическими лидерами. Они процветают за счет массовой поддержки со стороны разобщенных, отчужденных друг от друга людей, застрявших дома на диване и оказавшихся в плену у телевизионной пропаганды. «Тоталитарные движения – это массовые организации атомизированных, изолированных индивидов»{145}, – писала Ханна Арендт в книге «Истоки тоталитаризма». Автократическая власть заинтересована в том, чтобы ее сторонников связывало только одно: тотальная преданность режиму. Но иногда синхронизированные действия преодолевают изоляцию, как во время массовых демонстраций в 2020 году, последовавших за убийством Джорджа Флойда полицией Миннеаполиса. В этих случаях от участников протестов нередко можно услышать, что они испытали нечто похожее на «странное чувство расширения личности» Уильяма Макнила – ощущение, будто время сгустилось и уплотнилось, окрашенное своеобразным экстазом.

Проблема рассинхронизации, как и другие проблемы со временем, очевидно, не может быть решена на уровне отдельного человека или семьи. (Флаг вам в руки, если попробуете убедить весь район брать выходной в один и тот же день недели.) Но каждый из нас должен решить, как относиться к культу суверенитета личного времени: идти у него на поводу или сопротивляться. В вашей власти сделать шаг в направлении второго, общинного вида свободы. Во-первых, можно заняться вещами, которые нарушат гибкость вашего графика, зато вознаградят причастностью к сообществу: записаться в любительский хор или спортивную команду, вступить в группу по интересам или религиозную организацию. Можно отдавать предпочтение действиям в физическом мире, а не в цифровом, где даже совместной деятельности сопутствует странное ощущение изолированности. А если вы, подобно мне, по складу характера гик производительности и помешаны на организации своего времени, попробуйте в порядке эксперимента испытать, каково это – не пытаться железной рукой контролировать свое расписание. Пусть иногда ритмы семейной жизни, дружбы и коллективных действий превалируют над идеальным утренним распорядком или системой планирования недели. Тогда вы можете осознать истину: владеть своим временем не значит хранить его исключительно для себя. Иначе оно может оказаться бесполезным сокровищем.

13

Терапия вселенской незначительности

Психотерапевт юнгианской школы Джеймс Холлис вспоминает опыт одной из своих пациенток, успешного вице-президента компании по производству медицинского оборудования{146}. Однажды она летела в командировку над американским Средним Западом и читала книгу. Вдруг ей в голову пришла мысль: «Я ненавижу свою жизнь». Неудовлетворенность, которая росла в ней в течение многих лет, в конце концов вылилась в понимание, что она больше не ощущает в своей жизни смысла. Получать удовольствие от работы она перестала, награды, которых она добивалась, казались бесполезными. И теперь жизнь сводилась к механическому движению по кругу, в угасающей надежде, что все это может привести к счастью в будущем.

Возможно, вам знакомо это чувство. Не у всех случается такое внезапное прозрение. Тем не менее многие из нас знают, каково это – подозревать, что мы могли бы посвятить наши 4000 недель более осмысленным, насыщенным, приятным делам, даже если наша нынешняя жизнь в точности подпадает под стандартное определение успеха. А знакомо ли вам чувство, возникающее, когда вы возвращаетесь к повседневным делам после чудесных выходных на природе или со старыми друзьями? Вы вдруг понимаете, что жизнь, по сути, должна быть именно такой и неразумно считать самые захватывающие ее эпизоды редкими исключениями. Современному миру практически нечем ответить на такие чувства. Религия больше не дает нам универсальных, готовых смыслов, а идеология потребительства вводит нас в заблуждение, заставляя искать смысл там, где найти его нельзя. Но само это чувство очень древнее. В частности, автор Книги Екклесиаста прекрасно понял бы страдания пациентки Холлиса: «И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, всё – суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!» (Еккл. 2:11).

Ощущение, что жизнь, которой вы живете, не имеет смысла, вызывает глубокую тревогу. Но на самом деле сомневаться – не так уж плохо, потому что это чувство показывает, что внутри вас уже произошла перемена. У вас бы не было никаких сомнений, если бы вы не взглянули на жизнь по-новому. И с этих новых позиций вы уже начали осознавать, что не можете рассчитывать на удовлетворение в отдаленном будущем, которое наступит, как только вы приведете свою жизнь в порядок или начнете соответствовать мировым критериям успеха. Напротив, вы уже поняли, что вопрос нуждается в решении сейчас. Осознать в середине деловой поездки, что вы ненавидите свою жизнь, – значит сделать первый шаг к той, которую вы не ненавидите. Потому что вы почувствовали: чтобы ваша конечная жизнь вообще что-то значила, именно эти недели нужно тратить на какие-то стоящие занятия. И с этих позиций вы наконец можете задать самый простой вопрос тайм-менеджмента: что значит провести отпущенное вам время так, чтобы действительно казалось, что вы делаете что-то стоящее?

Великий перерыв

Иногда этот культурный шок оказывает влияние на все общество сразу. Первый черновик этой