Око небесное - Филип Киндред Дик

баловалась с ним, словно ребенок с завтраком.

– Ты не мог бы порекомендовать какого-то конкретного психоаналитика? Я их сотни перебрала… и все меняю и меняю. Все пытаюсь найти самого лучшего. И каждый мой знакомый рекомендует своего.

– У меня нет, – сказал Хэмилтон.

– В самом деле? Как необычно. – Она смотрела на литографию, висящую на стене за его спиной; это была классическая литография фирмы «Карриер и Айвс» – зима 1845 года в Новой Англии. – Думаю, пойду в АММГ, обращусь к их консультанту. Обычно они помогают.

– Что такое АММГ?

– Ассоциация Мобилизованной Ментальной Гигиены. Ты разве не состоишь в ней? Все состоят.

– Я странный тип, маргинальный. На отшибе от всех.

Силки достала из сумочки свой членский билет и показала ему.

– Они решают все твои проблемы с душевным здоровьем. Это просто волшебно… анализ в любое время дня и ночи.

– Обычная медицина тоже?

– Ты имеешь в виду психосоматику?

– Судя по всему, да.

– Да, этим они тоже занимаются. И еще у них круглосуточная служба диетологов.

Хэмилтон тяжело вздохнул.

– Тетраграмматон был лучше.

– Тетраграмматон? – Силки вдруг запнулась. – Я знаю это имя? Что оно значит? У меня смутное впечатление… – Она с грустью покачала головой. – Нет, не могу вспомнить.

– Расскажи мне про диетологию.

– Ну они составляют тебе диету.

– Я догадался.

– Правильная пища исключительно важна. Вот сейчас, например, я сижу на твороге и тростниковой патоке.

– Мне, пожалуйста, стейк из вырезки, – сказал Хэмилтон с чувством.

Силки взглянула на него в ужасе, явно потрясенная.

– Стейк? Плоть животного?

– Еще бы. И побольше. С обжаренными луковыми кольцами, жареным картофелем, зеленым горошком и с горячим черным кофе.

Ужас сменился отвращением.

– О, Джек!

– Что такое?

– Ты… ты – дикарь.

Наклонившись через столик к девушке, Хэмилтон предложил:

– Как насчет того, чтобы смыться отсюда? Поехали, запаркуемся в каком-нибудь переулке и вступим в половое сношение?

Лицо девушки отразило лишь удивленное непонимание.

– Что?

Хэмилтон обмяк.

– Забудь.

– Но…

– Забудь! – Он угрюмо допил свое пиво. – Пойдем, поехали домой и там поужинаем. Марша, наверное, уже гадает – что же с нами случилось.

10

Марша и правда встретила их с облегчением в светлой маленькой гостиной.

– Как раз вовремя, – сказала она Хэмилтону, поднимаясь на цыпочки, чтоб поцеловать его. В переднике и узорчатом платье она выглядела милой и стройной, а еще она была теплой и душистой. – Мойте руки и присаживайтесь.

– Могу ли я с чем-нибудь помочь? – вежливо спросила Силки.

– Даже не думай. Джек, прими у нее пальто.

– Спасибо, я просто положу его в спальне. – И она удалилась туда, оставив их на минуту наедине.

– Черт знает что такое, – пожаловался Хэмилтон, отправляясь вслед за женой на кухню.

– Ты про нее?

– Угу.

– Когда ты успел с ней познакомиться?

– На прошлой неделе. Знакомая Макфайфа.

– Она миленькая. – Марша нагнулась и вытащила из печки дымящуюся запеканку. – Такая свежая и приятная.

– Любимая, она шлюха.

– Ох. – Марша моргнула от неожиданности. – В самом деле? Она вовсе не похожа на… на то, что ты сказал.

– Конечно, не похожа. Их тут не бывает.

Марша повеселела.

– Ну тогда с ней все в порядке. И не может быть иначе.

Хэмилтон рассердился. Он заступил дорогу Марше, когда та собралась нести запеканку в гостиную.

– И все же это так. В реальном мире она фея из бара, профессионально живущая за счет мужчин, к которым там цепляется.

– Ой, да ладно. – Убедить Маршу не удалось. – Я в это не верю. Мы долго говорили с ней по телефону. Она официантка или что-то вроде того. Очаровательный ребенок.

– Милая, когда ее аппарат был в сохранности… – Он осекся, потому что Силки появилась вновь, задорная и свежая в своей форме школьницы.

– Я удивляюсь тебе, – бросила Марша мужу, возвращаясь на кухню. – Тебе должно быть за себя стыдно.

Разбитый, он побрел прочь.

– Да и черт с ним. – Подхватив вечернюю «Окленд трибьюн», он свалился на кушетку напротив Силки и начал просматривать заголовки.

ФЕЙНБЕРГ ОБЪЯВЛЯЕТ О НОВОМ ОТКРЫТИИ

ОБЕЩАЕТ ПОЛНОЕ ИЗЛЕЧЕНИЕ ОТ АСТМЫ!

Статья на первой странице сопровождалась фотографией улыбающегося, толстенького и лысеющего доктора в белом халате, буквально с рекламы зубной пасты. Статья повествовала о его потрясающем открытии мирового значения. Это была первая колонка первой страницы.

Во второй колонке первой страницы оказалась большая статья о недавних археологических находках на Среднем Востоке. Горшки, тарелки и вазы были подняты из земли; удалось обнаружить целый город железного века. Человечество затаив дыхание ожидало новых открытий.

Его охватило какое-то болезненное любопытство. А что случилось с холодной войной против России? И кстати, что с самой Россией? Он быстро перелистал оставшиеся страницы. От того, что ему удалось понять, волосы на загривке встали дыбом.

Россия как категория была полностью отменена. Она оказалась слишком болезненно неприятной. Миллионы мужчин и женщин, миллионы квадратных миль территории – исчезли! Что же там теперь было взамен? Выжженная равнина? Туманная пустота? Гигантская яма?

В каком-то смысле главный раздел газеты отсутствовал. Она начиналась сразу со второго раздела, посвященного миру женщин. Моды, светские мероприятия, свадьбы и помолвки, новости культуры, игры. Раздел комиксов? Часть его была на месте – однако части не было. Остались юмористические и шуточные комиксы, в том числе детские; однако детективы отсутствовали, а вместе с ними комиксы о крутых парнях и комиксы для девушек. Но как раз это ему было в достаточной степени безразлично, разве что странно выглядели огромные пустые полосы в газете.

Скорее всего, вот так же выглядела сейчас северная Азия. Что-то вроде гигантской пустой газетной полосы – там, где когда-то жили миллионы людей, хорошо или плохо ли. Плохо – так решила полнеющая женщина средних лет по имени Эдит Притчет. Россия раздражала ее; словно надоедливый комар, она делала ее жизнь неприятной.

И кстати, Хэмилтон до сих пор не видел здесь ни мух, ни комаров. Не было и пауков. Вообще никаких вредителей. К тому времени, как миссис Притчет закончит, это будет весьма привлекательный для жизни мир, очень приятный… если хоть что-то вообще останется.

– Скажи, а это не смущает тебя? – внезапно спросил он у Силки. – То, что больше нет никакой России?

– Никакой чего-чего нет? – переспросила та, выглядывая из-за своего журнала.

– Забудь. – Отбросив газету, Хэмилтон угрюмо побрел из гостиной на кухню. – Вот этого я вынести никак не могу, – объявил он своей жене.

– Чего этого, дорогой?

– Им все равно!

– Но ведь никакой России никогда не было. Как же им может быть не все равно? – мягко указала ему Марша.

– Но им не должно быть все равно. Если бы миссис