Амаира Первого дома - Ина Деш

зажевала, делая вид, что содержимое тарелки ее интересует куда больше, чем лица собеседников. Но наверное, это так и было. Еда действительно полностью завладела вниманием Шарлинты. А от амаинтов с их загадочными взглядами и непонятными поступками принцессы просто устала. Слишком много таинственности на одну ее маленькую персону. Кто-то из трехипостасных забрал у девушки тарелку с остывшим ужином и подставил другую, с еще теплым мясом. Шарлинта, наконец, подняла глаза. Трейвент.

— Спасибо.

Оглядела амаинтов внимательно. Собранные, напряженные, как будто воевать с ней надумали. Зачем только?

— В качестве невесты, маленькая.

Как только ее эмоции выходят за край, средний амаир аккуратно перетягивает их на себя. И каждый раз Шарлинта это ему позволяет. Сама. Личностные качества? Дар?

— Уверены, что не в плен? — уточнила спокойно, прожевав очередной кусочек мяса.

Взгляды то какие. Возмущенные, оскорбленные, непонимающие. Кто, во что и с какой целью с ней играет?

— Не в плен, — огласила вслух сама то, что взглядами передавали ей амаинты. — Так почему же тогда, если я пропадаю из зоны вашего внимания даже на полчаса, возникают подозрения о побеге?

Принцесса даже не возмущалась. Перегорело все. Лин уже успела пожалеть, что затронула эту тему. Глаза закрывались, а нужно было обсудить куда более важные вещи, чем ее уязвленное самолюбие. Да и странный разговор получается. С самой собой.

— Я могу пригласить к вам в дом Иолу с девочками?

Этот вопрос включил их эмоции. И голоса вернул, как по волшебству. Иначе как объяснить одновременное трехголосие:

— К нам.

Пришлось исправиться и повторить:

— К нам домой можно пригласить Иолу с девочками?

Шарлинта смотрела на Равенеля, отметив про себя, что рубашку он уже зашнуровал.

— Я могу, конечно, отправить в свое герцогство в Двиртийскую империю, но не знаю, как быстро дед сможет их забрать, — добавила девушка. — И я не знаю, захочет ли Иола к амаинтам, и отпустит ли староста девочек.

Тяжело беседовать с теми, кто слушает и молчит. Принцесса вздохнула и пересказала разговор с детьми. Вот и маски дрогнули, в глазах появились живые эмоции и почему-то жалость.

— Тебя тоже ведьмой обзывали? — короткий вопрос Равенеля снова заставил потерять все мысли.

«Так жалость не столько к детям, сколько к ней самой? А унижения почему-то не чувствуется. Или не всякая жалость унижает?» — Шарлинта с еле слышным стоном запустила пальцы в распущенные волосы, сжимая виски и пытаясь избавиться от подобных мыслей. От усталости казалось, что тело обложено чем-то мягким, что мешает нормально двигаться. Но амаинты смотрели на девушку с таким ожиданием, что проще было ответить и вернуться к теме обсуждения.

— Один раз. Те, кого статус принцессы не остановил. Братцы, — отрывисто кидая каждую короткую фразу, произнесла Лин. — Мне было пять, им по двенадцать. Розовый куст редкого сорта, в который они улетели, садовнику восстановить так и не удалось. До сих пор мне это вспоминает. Надеюсь, теперь мы можем поговорить об Иоле и девочках?

Лин подняла глаза, откидывая назад растрепанные волосы. От взглядов амаинтов захотелось снова спрятаться и почему-то плакать.

— Не надо больше ничего спрашивать сейчас, — хриплым усталым шепотом попросила девушка.

И, кажется, амаиры, наконец, поняли, что принцесса не уснула за столом только из чистого упрямства. Равенель осторожно подхватил девушку на руки и отнес на один из тюфяков, приготовленных на полу.

— Ты можешь приглашать к нам в дом, кого захочешь. Ты — амаира. Спи, маленькая.

Запах свежего сена укутал девушку, она свернулась калачиком, подтягивая расстёгнутый плащ на себя. Голос Равенеля доносился, как что-то далекое, успокаивающее, баюкающее. Его прикосновения были бережными, едва ощутимыми — снял сапоги, поправил плащ, служащий одеялом, откинул с лица пряди волос, легко коснулся виска губами. А может это был уже и сон.

А во сне Шарлинта летала на драконе. Золотисто-медовый красавец почти отвесно взмывал в небо, а девушка, восторженно крича от переполняющих ее эмоций, раскинула руки, как крылья, как будто паря вместе с ним. Яркое летнее солнце до вязкой густоты прогрело воздух, но почему-то он пах морозной свежестью. Это странное несоответствие заставило проснуться и открыть глаза.

Ругаться принцессе неприлично, но очень хотелось. Потому что спать, практически забравшись на мужчину, пусть даже и жениха, было куда неприличней ругани. Было ужасно стыдно, но вместе с тем тепло и уютно. Грудь Равенеля спокойно поднималась и опускалась в такт его дыханию. Мужчина спал, и то, что Шарлинта использовала его в качестве подушки, его совершенно не беспокоило. Пресловутая рубашка, та, что так привлекла внимание девушки вечером, была по-прежнему плотно зашнурована. Но это не помешало принцессе во сне забраться двумя пальцами под шнуровку.

От румянца стыда горело, как казалось, все тело. Шарлинта тихо отстранилась, надела сапожки и без плаща выскользнула на улицу. Как после этого смотреть в глаза амаирам, девушка не знала. Оставалось надеяться, что подобную ее вольность никто не видел.

Рассвет едва-едва занимался, подсвечивая горизонт красными всполохами. Дождь прекратился, но воздух все еще оставался влажным. Осенний зябкий холод пробирался под рубашку, пробегая по коже принцессы мелкими мурашками. Обняв себя за плечи, принцесса попыталась сохранить хоть какие-то остатки тепла. Вернуться в домик она пока была не готова. Что-то странное происходило с ней самой. Настолько странное, что затмевало даже сам факт необычного скоропалительного замужества. Принцессу сызмальства учили держать себя в руках, контролировать каждый шаг и каждое произнесенное слово. Хорошо учили, основательно, не давая спуска из-за возраста или пола. Лишая сладостей, а порой и просто еды в случае непослушания. Расписывая день до последней минуты, чтобы не оставалось времени ни на какие глупости. Только один месяц в году в Чардифе ей давали отдохнуть, освобождая от занятий.

Шарлинта гордилась своим самоконтролем, своим умением скрывать чувства даже от самых близких. И куда теперь это все делось? Действительно, украли принцессу драконы. Даже у самой себя украли.

Теплые руки обняли девушку со спины, полы мужского плаща прикрыли подрагивающие от холода плечи.

— Ты решила заболеть?

Тихий шепот горячей волной прошелся по всему телу. Интересно, а Равенель сам знает, что ее сердце бьется быстрее от одного лишь звука его голоса?

Шарлинта