Александрия - Дмитрий Барчук

– А убийство герцога Энгиенского? Вы о нем забыли, государь? – напомнил Меттерних.

– Нет, князь. Я об этом прекрасно помню. Но его отношения с Бурбонами – это внутреннее дело французов. Ни вашего императора Франца, ни вас, Фридрих-Вильгельм, Наполеон же не расстрелял, когда завоевал ваши страны. Своими победами этот человек заслужил право быть императором, поэтому мы должны относиться к нему, как к равному, господа. Мы не вправе судить его. Только Бог может быть ему судьей. Виновник гибели миллионов людей должен сам покаяться в своих грехах перед Создателем. Давайте предоставим ему такую возможность.

– Значит, ссылка, – резюмировал мысль Александра понятливый Талейран. – Из нынешней ситуации это был бы наиболее подходящий выход. Только давайте сошлем его куда-нибудь подальше от Европы. Например, на Азорские острова. Я буду лучше спать, зная, что чудовище далеко и не нагрянет завтра в Париж снова.

Российский император подошел к висевшей на стене карте мира и, близоруко щурясь в лорнет, пытался отыскать, где же находятся эти острова. Наконец он их обнаружил и воскликнул:

– Но это же такая глушь! Середина Атлантического океана! Я бы выбрал место для ссылки поближе. Вот, остров Эльба, например.

Александр Павлович ткнул пальцем в Средиземное море между Италией и Францией. Словно собирался посетить изгнанника и заранее беспокоился об удобстве этой встречи.

– Как раз недалеко от его родной Корсики. И пейзаж, и климат знакомы с детства. Ничто не будет ему мешать задуматься о своей грешной душе. Нет, господа, этот вариант мне нравится больше, чем Богом забытые Азорские острова. Давайте отдадим ему остров Эльбу, положим ежегодную двухмиллионную пенсию, даже разрешим ему иметь собственную гвардию из 50 человек. Не бойтесь, с такой армией он Париж снова не завоюет! Решено, Наполеона отправляем на Эльбу. Вызовите ко мне князя Шувалова. Я хочу, чтобы он немедленно отправился в Фонтенбло и лично проводил низложенного императора на этот остров.

Никто из собравшихся не рискнул перечить русскому царю. Это была его победа, и он правил бал.

Талейран открыл было рот, чтобы возразить, но вовремя опомнился и приберег свои контраргументы для более важного момента.

– Что же касается будущего устройства Франции, то я оставляю право решить этот вопрос самим французам. Я принес им мир и хочу только одного – чтобы он надолго сохранился в Европе, – заявил щедрый Александр.

Но союзники были настроены менее великодушно.

– Я полагаю целесообразным установить регентство Марии-Луизы, – предложил Меттерних, рассчитывая через жену Наполеона и дочь Франца I упрочить австрийское влияние во Франции.

– А может быть, отдадим корону шведскому монарху Бернадоту? Он в сражениях завоевал это право, – высказал свое мнение прусский король.

– Да пусть будет хоть республика. Ведь не зря французы пролили столько крови! Из наполеоновских уроков должны же они сделать для себя выводы и научиться, наконец, распоряжаться своей свободой! – промолвил Александр.

И тут доселе молчавший Талейран понял, что пробил его час, и заговорил:

– На обломках революции не построишь прочного порядка. И как бы вы, государи, и вы, господин министр, не относились плохо к Бурбонам, без возвращения этой династии на французский трон порядка в стране не будет.

– Но ведь брат короля Людовик-Станислав-Ксавье Французский – это жалкое ничтожество! Он всю войну просидел на содержании у милосердных монархов вдали от театра сражений. И сейчас отдать ему корону? Ни за что! – воспротивился Александр.

«Хромой дьявол», как называл Талейрана Наполеон, умел выждать паузу. Когда российский император умолк, хитрый французский дипломат обратился уже лично к нему:

– Ваше Величество, он нужен стране только как вывеска, как дань вековой традиции. После всех наших передряг, народ Франции уже не потерпит над собой никакого самодурства. По примеру Англии мы учредим конституционную монархию. Мы сохраним завоевания революции и в то же время не пойдем против воли Господа. Ведь короли и цари – это помазанники его на земле.

Ничтожество на троне вполне устраивало Талейрана. Он столько уже натерпелся от яркой личности, что хотел немного передохнуть. А скорее – сам править при безвольном и непопулярном монархе.

– Ну, если только так, – смутился польщенный лестью российский самодержец. – Если только сенат проголосует за возвращение короля, я смирюсь с выбором французского народа.

– Спасибо, Ваше Величество. Я знал, что найду понимание в вашем сердце, – с поклоном поблагодарил царя Талейран и тихо добавил: – Сенат проголосует, как будет угодно Вашему Величеству.

Людовик XVIII, провозглашенный новым французским королем, недолго проявлял учтивость к правителям держав-победительниц, милостью которых он был возведен на престол. Он впереди всех входил в комнаты, устраивался на самом почетном месте, чаще всего в мягком кресле, а прусскому королю, австрийскому императору и русскому царю указывал на твердые стулья. На званых обедах он требовал от слуг, чтобы вначале обслужили его, а уж потом гостей. В своей загородной резиденции в Компьене Людовик отвел царю жалкую комнату, сам же поселился один в трех великолепных покоях. Обиженный Александр не остался на ночлег, а сразу после обеда откланялся и вернулся в Париж.

– Что он себе позволяет, этот жалкий выскочка! – высказывал Талейрану, уже совмещавшему пост министра иностранных дел с должностью председателя правительства, разгневанный царь. – Он во сто крат заносчивее Наполеона! Но тому хоть было чем гордиться – своими победами. Этот же господин ровным счетом ничего из себя не представляет. Но всякий раз подчеркивает древность своего рода. Толстый и неуклюжий хам! Одевается, как на маскарад! В Москве даже полуграмотный купчина, и тот никогда не наденет строгий сюртук с красными гетрами и шляпу с белыми перьями.

«Хромой дьявол» только развел руками:

– Что поделаешь, Ваше Величество, всякая власть от Бога.

Царь сочувственно вздохнул:

– Бедная Франция!..

– Бедная Россия! – не выдержал я и на полуслове прервал рассказ Редактора. – Вот уж кому испокон века не везет с правителями, так это нашей стране! И сколько ни ломаю над этим голову, все равно, Николай Дмитриевич, не могу понять, откуда такая несправедливость? Вроде бы и люди у нас прекрасные. Возьми каждого в отдельности. Личность. Золотая душа. А вместе соберемся – начинаем жить, как свиньи. Уже сколько веков не можем нормально устроить жизнь в своем отечестве!

Редактор вытягивает шею, задирает свой двойной подбородок и начинает чесать щетину. За полтора года нашего совместного пребывания в этом «санатории» я досконально изучил его привычки и могу поклясться, что сейчас он выдаст очередную коронную фразу. Почесывание подбородка предвосхищает у него просветление мыслей. И точно.

– А чего вы хотите, дорогой мой, от молодой нации. Мы по историческим меркам еще не вышли из юношеского возраста, когда творятся разные глупости. Молодая кровь играет. Вот и экспериментируем на себе. Царь оказался плох – свергли царя. Потом большевики ставили свои эксперименты. Социализм не понравился – долой социализм, на свалку истории его. Теперь вот наступает разочарование и в демократии. Слишком много свободы. Не знаем, что с ней делать. Шарахаемся, как французы двести лет назад. И не знаем, к какому берегу пристать.

– А в чем проявляется этот возраст нации? Ведь внешне мы от европейцев почти не отличаемся.

– А чем вы, дорогой мой, отличаетесь от своего сына? Зрелостью мысли, суждений, поведения, ответственностью. Да всем, чем отличается мужчина от юноши-подростка. Европейцы свое уже отбузили, а мы только начинаем взрослеть.

– Но почему?

– Скажите спасибо нашим предкам. Нечего было почти триста лет с дикарями якшаться. Глядишь, сейчас жили бы как люди. С кем поведешься, от того и наберешься. Вот и набрались мы дури от татар. Ты, Миша, не верь этим сказкам про Киевскую Русь и про варягов. Это было так давно, что даже на правду не походит. Если мы и являемся чьими-то наследниками, так в большей степени Золотой орды. Та же удалая бесшабашность, то же презрение к либеральным законам. Мы же только страх понимаем. Не случайно Россия часто выигрывала войны, но почти всегда проигрывала мир. Ибо мы жить толком не умеем, а умеем только умирать. Нация кочевников, варваров и рабов! Вот кто мы на самом деле!

– Не слишком лестное определение для собственного народа…

Но Редактор, казалось, не услышал моего замечания и продолжил свой пламенный монолог.

– Возьми, к примеру, русскую литературу. Она же началась только с Пушкина. Его предшественники – жалкие рифмоплеты, их писателями назвать даже язык не поворачивается. То же и в музыке, и в живописи, и в политике. Ты думаешь, почему Александр побоялся после победы над Наполеоном отменить крепостное право? Да потому, что народ, одурев от свободы, друг дружку бы загрыз!