Небо повсюду - Дженди Нельсон

– Вчера он чуть не пристукнул меня своей гитарой. Думаю, сегодня – это прогресс.

– Тоби, что ты тут вообще делаешь?

– А ты что, зачем пряталась в дереве? – отвечает он вопросом на вопрос и кивает в сторону ивы.

– Пришла извиниться.

– Я тоже. – Он вскакивает на ноги. – Пытался объяснить ему, что к чему.

Его слова удивляют меня.

– Я отвезу тебя домой.

Мы забираемся к нему в грузовик. Меня ужасно мутит от этого худшего соблазнения в истории, и в довершение всего я уверена, что Джо смотрит за нами из окна. И подозрения снова вскипают в его горячей голове, когда я уезжаю от него вместе с Тоби.

– И что ты ему сказал? – спрашиваю я его, когда мы покидаем территорию Фонтейнов.

– Ну, из тех трех слов, что я успел сказать вчера, и семи сегодняшних он должен был уяснить, что я прошу его дать тебе второй шанс и что между нами ничего нет, мы просто оба были в отчаянии…

– Ого, как мило с твоей стороны. Ты, конечно, лезешь не в свое дело, но все равно…

Он бросает на меня быстрый взгляд и снова смотрит на дорогу:

– Я видел вас тогда под дождем. Я видел, что ты чувствуешь.

Голос его бурлит от эмоций, которых я не понимаю и, возможно, не хочу понимать.

– Спасибо, – тихо говорю я, вопреки всему растроганная тем, что он сделал – вопреки всему и одновременно из-за всего этого.

Он не отвечает. Глядит прямо на солнце, которое заливает весь мир неподобающим великолепием. Грузовик несется среди деревьев; я высовываю руку, пытаясь поймать ветер в ладонь, как делала Бейлз. Я скучаю по ней и скучаю по себе – такой, какой была рядом с ней, скучаю по всем нам, какими мы были в прошлом. Мы больше не станем теми людьми. Она забрала их с собой.

Я замечаю, что Тоби нервно стучит пальцами по рулю. Все стучит и стучит. Тук. Тук. Тук.

– Что такое?

Он крепко вцепляется в руль обеими руками.

– Я правда люблю ее, – говорит он прерывающимся голосом. – Больше всего на свете.

– Ох, Тоби… Я знаю. – Единственное, что я понимаю из всего этого хаоса, – это то, что все, что случилось между нами, случилось потому, что мы оба слишком сильно любим Бейли. – Я знаю, – повторяю я.

Он кивает.

Мне приходит в голову вот что: Бейли так любила и меня, и Тоби, что мы оба заполняли ее сердце почти целиком, и, может, дело именно в этом. Может, мы думаем, что если будем вместе, то ее сердце заживет.

Он останавливает грузовик перед домом. Солнце струится в кабину, купая нас в лучах света. Я смотрю из окна и вижу, как Бейлз выбегает из дома, спархивает с крыльца и прыгает в ту же машину, где сейчас сижу я. Так странно… Я целую вечность ненавидела Тоби за то, что он отнял у меня сестру, а теперь жду, что он вернет мне ее.

Я открываю дверь и ставлю одну шпильку на землю.

– Ленни…

Я оборачиваюсь.

– Рано или поздно он сдастся. – Тоби улыбается искренней, доброй улыбкой. Он склоняет голову на руль. – Я тебя оставлю на какое-то время, но если тебе что-нибудь будет нужно… позови меня, ладно?

– И ты меня, – выдавливаю я сквозь комок в горле.

Наша любовь к Бейли трепещет между нами: она словно живое существо – хрупкое, как маленькая птичка, и такая же ненасытная в своем желании летать. Мое сердце болит за нас обоих.

– Не натвори глупостей на своем скейте, – говорю я.

– Не натворю.

– Ладно.

Я выскальзываю наружу, захлопываю дверь и иду домой.

Глава 29

(Найдено под скамейкой, у ресторанчика Марии, написанным поверх объявлений о найме в кловерской газете)

Сара уехала в университет: сегодня проходит тот самый симпозиум. И теперь мне некого винить, кроме себя, ни за «Привет, Рейчел», ни за провалившуюся операцию по соблазнению. Я оставляю ей сообщение, в котором говорю, что устрашена, как и подобает хорошей святой, и все из-за eejouissance. Что теперь мне только и остается, что молить о чуде.

В доме тихо. Бабуля, наверное, ушла. И очень жаль: впервые за очень-очень долгое время мне бы больше всего на свете хотелось посидеть с ней на кухне за чаем.

Я иду в Убежище, чтобы погоревать о Джо, но там мой взгляд натыкается на коробки, которые я упаковала накануне. Их вид мне совершенно невыносим, и поэтому, сняв с себя свой нелепый наряд, я отношу коробки на чердак.

Я уже много лет не бывала там. Терпеть не могу его могильную атмосферу, горелый запах спертой жары, духоту. А еще чердак всегда казался мне печальным местом, где хранится все покинутое и забытое. Я оглядываю безжизненный хлам, и мне ужасно тоскливо от мысли, что вещи Бейли теперь тоже окажутся тут. Я оттягивала этот момент уже несколько месяцев. Делаю глубокий вдох. На чердаке только одно окно, и именно к нему я решаю отнести коробки. Подход к окну завален другими коробками и горами всякого старья, но мне хочется, чтобы вещи сестры оказались там, куда по крайней мере будет проникать солнце.

Я прокладываю себе путь сквозь груды сломанной мебели, коробок и старых холстов. И сразу передвигаю несколько ящиков так, чтобы можно было открыть окно и услышать шум реки. Дневной воздух приносит с собой отголоски аромата розы и жасмина. Я распахиваю окно шире и забираюсь на старый стол, чтобы можно было высунуться наружу. Небо все еще такое же роскошное, и я надеюсь, что Джо сейчас тоже на него смотрит. В какую бы область своей души я ни заглянула, я везде нахожу свою любовь к нему, любовь ко всему, что он есть, к его нежности и его злости в равной степени. В нем столько жизни, что с ним рядом я чувствую, что могла бы откусить кусок от целой планеты. Если бы только слова не покинули меня сегодня днем, если бы я только крикнула ему вслед: Я понимаю!. Я понимаю, что, проживи ты хоть вечность, никто не будет тебя любить так же сильно, как люблю я. У меня есть сердце, и поэтому я могу отдать его тебе, тебе одному!. Я чувствую именно это, но, к несчастью, люди разговаривают так только в викторианских романах.

Я перемещаю свою голову с неба обратно на пыльный чердак. Жду, когда мои глаза привыкнут к полутьме, и еще раз убеждаюсь, что нашла для вещей Бейли единственное подходящее место. И начинаю переносить весь мусор от окна на полки у задней стены. Совершив несколько переходов туда и обратно, я наконец беру последнюю ношу: это коробка из-под обуви. Крышка с нее случайно слетает. Внутри я вижу кучу писем, адресованных дяде Бигу. Возможно, любовные послания. Я краешком глаза вижу открытку от некоей Эди и решаю не любопытствовать: карма у меня и так хуже некуда. Я накрываю коробку крышкой и ставлю ее на одну из нижних полок, где еще оставалось место. И как раз за ней замечаю старый ящик для писем из блестящего отполированного дерева. Интересно, что эта старинная вещица здесь делает? Почему бабушка не спустила ее вниз, как остальные свои сокровища? Я достаю ящик; древесина оказывается красным деревом. На крышке кольцо с гравировкой: бегущие лошади. Почему он не покрыт пылью, как остальные предметы на чердаке? Я поднимаю крышку. Внутри полно записок на мятно-зеленой бумаге, которой обычно пользуется бабуля. Их ужасно много, и писем тоже. Я уже собираюсь поставить ящик обратно, но на одном из конвертов вижу имя, выведенное аккуратным бабушкиным почерком: Пейдж. Я перебираю другие конверты. На всех них значится имя Пейдж, а рядом проставлен год. Бабуля пишет маме письма? Каждый год? Все конверты запечатаны. Я знаю, что мне надо поставить ящик на место, что это очень личные письма, но просто не могу. К черту карму! Я беру в руки одну из записок и читаю.

Дорогая моя.

Зацветает сирень, и я просто не могу не написать тебе. Я знаю, что говорю тебе это каждый год, но с тех пор, как ты уехала, она цветет иначе. Цветков так мало! Может, потому, что никто уже не любит их так, как ты. Куда уж нам! Каждую весну я гадаю, а не найду ли однажды девочек спящими в саду, как каждое утро находила тебя. Ты знала, что мне это так нравилось: выходить наружу и видеть, как ты спишь, окруженная моей сиренью, моими розами? Я так и не решилась нарисовать эту сцену. И никогда не решусь. Не хочу испортить.

Мама.

Ого… Моя мама очень, очень любит сирень. Да, я знаю, все любят, но моя мама так ее обожает, что спала в бабулином саду ночь за ночью, потому что не могла вынести мысли, что она находится дома, пока цветы буйствуют снаружи. Интересно, брала ли она с собой одеяло? Спальник? Хоть что-нибудь? Сбегала ли она в сад, когда остальные уже спали?

Сколько ей было лет? Как мне сейчас? Нравилось ли ей смотреть на небо так, как это нравится мне? Мне хочется знать больше. У меня трясутся руки и кружится голова, словно я впервые в жизни вижу маму. Я сажусь на какую-то коробку и пытаюсь успокоиться. Не могу. Достаю еще одну записку.

Помнишь, как ты сделала соус песто с грецкими орехами вместо кедровых? А я тут попробовала с пеканами, и знаешь что? Получилось даже лучше. Вот рецепт: