Pticy - Tarjei Vesaas

Ему не хотелось об этом думать. Да он и не мог. И, подняв голову, он сказал громко и строго, словно обращался к самой сияю­щей луне:

- Это от меня не зависит, за меня решает что-то другое. Оно и сделает выбор.

Так он сказал луне. И побрел по склону к изгороди, к кочкам, ко всему, что было таким удивительным и неизъяснимым, и преж­де и теперь. Вся моя жизнь, подумал он, но отогнал прочь и эту мысль. Лучше не начинать!

Тем не менее он ненадолго присел на кочку. Их было так мно­го, таких добрых и приветливых,— может, он немного побудет здесь? В этом лунном сиянии он рядом со своей тенью казался призраком, замешавшимся в таинственную игру света и тени.

Вскоре ему стало холодно, и он пошел по лужайке к дому. Сно­ва забрался в постель. Но заснуть уже не мог.

Дно, думал Маттис. В сумятице мыслей он постепенно все-таки добрался до него. Ведь оно может быть какое угодно. Травянистое. Песчаное. Илистое. Каменистое. И такое, какого никто не видел.

Ну а если другое? — с отчаянием думал он, ему было страшно. Значит, я попаду туда? — спросил он, цепляясь за эту мысль.

Да, снова сказал он.

Он так и не уснул.

Ветра не было.

46

Должно быть, под утро Маттис все-таки задремал, он не слышал, как Хеге прошла мимо него на кухню. Не слышал, как прошел Ёрген. Когда Маттис проснулся, оба они были уже в кух­не. До него донесся звон посуды и слова, которые окончательно прогнали сон:

- Сегодня так тихо, озеро как...

Это сказала Хеге, она не вложила в свои слова никакого осо­бого смысла, просто произнесла их мимоходом, собирая Ёргену с собой завтрак или наливая ему кофе.

- Угу,— равнодушно ответил Ёрген.

- Значит, сегодня он сможет пойти на озеро,— сказала Хеге.

Маттис не слышал, ответил ли ей Ёрген, его тело словно про­шила дрожащая нить. Мысли разбежались в разные стороны и за­путали его. Но он все-таки немного усмирил их, ему удалось взять себя в руки.

Оставайтесь там, где вы есть, сказал он своим мыслям и стал одеваться. Теперь ему надо было осуществить свой план.

Из окна он видел озеро, оно было такое же неподвижное, как ночью, когда он выходил из дому. Слегка шевелилась лишь легкая туманная дымка — было прекрасное осеннее утро. Солнце еще не показывалось, но скоро оно взойдет, пригреет землю и растопит остатки тумана.

Маттис так и не смог овладеть своими мыслями. Когда он во­шел в кухню, это было видно по его лицу. Хеге сидела одна. Ёр­ген уже давно ушел в лес, и Маттис был рад этому.

- Что случилось? — сразу спросила Хеге, увидев, что утро не совсем обычное.

Маттис покачал головой — вот и весь ответ.

- Говори, в чем дело! — скомандовала она по старой привыч­ке, и он повиновался, но не до конца.

- Я чуть не умер от всяких мыслей,— ответил он, и это была правда.

- Только и всего?

Он вздрогнул.

- Садись и ешь.

Он попытался немного поесть. Хеге удовлетворил его ответ, больше она ни о чем не спросила. Маттис не спускал с нее глаз, наконец он сообщил:

- Сегодня я начинаю работать на перевозе.

Хеге весело поддержала его:

- Молодец. Это замечательно.

Неужели она так этого ждала? Но вот она вспомнила, что лод­ка ненадежна.

- Маттис, ты как-то говорил, что лодка прохудилась. Она сильно течет?

- Не очень.

- Проверь как следует, и, если она ненадежна...

- В тихую погоду это не страшно, я тебе говорил. Другое дело, когда ветер.

- Пожалуйста, будь осторожен,— попросила она, уже заторо­пившись.— Я не даю тебе с собой завтрак: как проголодаешься, приходи домой.

- Ладно,— сказал Маттис.

Он был уже готов — надо идти — и остановился посреди ком­наты.

- Что-нибудь случилось? — спросила Хеге.

- Нет.

С этим он и ушел. Сейчас он много чего мог бы сказать ей, но говорить не следовало. Тяжело уходить, когда ничего нельзя ска­зать.

Пока он спускался к озеру, из-за вершин поднялось солнце. Его лучи были по-осеннему нежарки, от солнца все вдруг сдела­лось прозрачным, среди сверкающей листвы идти было как будто полегче. Хотя легко Маттису не было.

Он смотрел, как день набирает силу.

- Хороший день для перевоза,— громко и упрямо сказал Мат­тис, потому что спуск сегодня казался ему долгим и тяжким.

Пройдя несколько шагов, он прибавил:

- Нынче ко мне придет много народу.

И еще через два шага:

- И это хорошо.

С трудом он одолел знакомую тропинку, ведущую к берегу и к лодке. Его встретил запах смолы, разбуженный утренним солн­цем. Огромные новые весла лежали в зарослях ольхи, сверкая бе­лой древесиной. Маттис положил их в лодку.

Так, все готово.

Что еще?

Нет...

Теперь следовало действовать быстро. Скорей в лодку. Он от­толкнулся. Но вдруг огляделся по сторонам, рывком повернул лод­ку, выскочил обратно на прибрежные камни, бросился к зарослям березы и ольхи, короной венчавшим берег. Он подбежал к ольхе и впился зубами в ее светло-серую кору, горький ольховый сок обжег губы. Этого никто не должен был видеть, и длилось это толь­ко одно мгновение. На одно безумное мгновение Маттис замер воз­ле дерева, а потом, словно освободившись от чего-то, побежал к лодке — след от его зубов на ольховой коре уже начал краснеть.

Что теперь?

Больше ничего.

Лодка заскользила прочь от берега. Маттис греб и все время смотрел на то, что покидал.

47

На озере никого не было видно, если не считать моторки, которая тихо тарахтела вдали, становясь все меньше и меньше. Маттис хотел осуществить задуманное без посторонних. Разрыв со всем, что он любил и к чему привык, стоил ему большого на­пряжения, и все-таки ему удавалось, как всегда, посылать ниточ­ки-мысли к левой и правой руке — лодка шла ровно. Он греб так же, как в самый обычный день. Он не старался плыть прямо, пра­вя к какому-нибудь определенному месту, это получалось у него по привычке.

Нос лодки одиноко смотрел на пустынные западные склоны, гребец же сидел к ним спиной. Чем дальше Маттис уплывал, тем шире становился родной берег, который открывался ему с его ме­ста. Все, что он видел, было ему дорого.

Иногда он думал: не надо туда смотреть — и на мгновение опускал глаза.

Но куда денешься от мыслей? Один создан так, другой — ина­че, думал Маттис, продолжать эту мысль он не смел. Он должен сдерживать себя, чтобы у него хватило сил осуществить свой план.

Теперь уже решаю не я, выбор будет сделан без меня.

Когда весла поднимались над водой, они указывали на поки­нутый берег, новые грубые весла, на них будет удобно плыть, если лодка под ним пойдет ко дну. Хорошо, что он совсем не умеет плавать, нисколечко: если бы умел, такое испытание не имело бы смысла.

Искушения одолевали Маттиса, дразня прозрачным воздухом и золотыми деревьями. Он гнал их от себя, в каком бы виде они ему ни явились.

Дальше, дальше. Куда он плывет? Если его увидят с берега, то, наверно, захотят вмешаться. Следовало уплыть подальше от усадеб и вообще от берегов.

Мне надо выплыть на черную глубину, только там это можно сделать, мне надо дальше дальнего...

Нужное место неотвратимо приближалось.

Я тут еще не бывал, пытался внушить он себе.

Он плыл словно чужой, нездешний, хотя его тут хорошо знали.

Неожиданно Маттис поднял весла — на лбу у него выступили крупные капли пота. Что случилось? Здесь. Вот это место. Здесь, вдали от всех берегов и от всех глаз. Теперь ему уже ничто не мешало. Именно здесь! Не думать.

Он поднял в лодку мокрые весла, они блестели на солнце, лодка еще недолго скользила вперед и наконец замерла.

- Ну вот, Хеге,— сказал он воде.

Ему хотелось сказать это громко и твердо, но у него не полу­чилось. Зато план свой он осуществлял без помех. Вялыми, словно чужими, руками он отодвинул мостки и нашел самое гнилое ме­сто. Нога тоже была словно чужая, тем не менее он всей тяже­стью надавил на гнилую доску, и она легко поддалась под каблу­ком. Маттис отдернул ногу, словно обжегся. Вода хлынула в лод­ку. Весь дрожа, он сел на дно и зажал весла под мышками.

Где же мое тело? — подумал он. Кто это сделал? Только не я. Но теперь наконец-то станет ясно, что правильно, а что нет.

Лодка быстро наполнялась водой. Гнилая, вся в щелях, она не­заметно выскользнула из-под Маттиса. Не успев опомниться, он повис на веслах. Как и хотел.

Вода была не холодная. Она еще хранила летнее тепло. Но чер­ная глубина вцепилась ему в ноги, и Маттис вздрогнул. Над по­верхностью воды торчала только его голова. Он начал бить ногами и руками, пытаясь плыть к берегу. Это дозволялось его планом. Он барахтался изо всех сил, не отпуская весел из-под мышек, и поти­хоньку плыл. Вода была как зеркало, и в ней отражались опроки­нутые земля и небо.

Маттис барахтался и плыл. Глаза его были прикованы к одной точке на западных склонах. Самой ближней. Это входило в его план — барахтаться изо всех сил, до последнего.

Вскоре по воде пробежала рябь, словно кто-то подул на нее.