Поп Чира и поп Спира - Стеван Сремац

— Не беспокойтесь, голубушка, знаю я, что такое тайна, — говорит Пела, провожая госпожу Габриэллу, которая мгновенно исчезла во мраке, проклиная «ссору», из-за которой теряются нижние юбки и панталоны. Вслед за ней тут же отправилась по соседям и невестушка Пела. В дома она не входила, а останавливалась у калиток, сзывала хозяек, служанок и делилась с ними новостью. В первых трёх местах она сказала, будто повреждение нанесено крюком, а в двух других впопыхах ошиблась и сказала, что железными вилами.

Госпожа Габриэлла легко и уверенно неслась по улице; в четвёртом квартале она встретилась опять с фрау Цвечкенмаеркой, в пятом — с гречанкой Сокой, в шестом — с супругами нотариуса и кассира, а в седьмом — с госпожой аптекаршей. И эти пять энергичных женщин разнесли, подобно жёнам-мироносицам[77], весть о страшном утреннем происшествии быстрее, чем если бы всё село было опутано густой телефонной сетью. Этому способствовало ещё то, что в этот день, 29 сентября, был женский праздник Кирияка-отшельника, который праздновался в селе с тех пор, как двадцать с лишним лет тому назад, в этот день, одну женщину хватил за корытом удар. Все самым настоящим образом сбились с ног, бегая из улицы в улицу. Даже госпожа аптекарша, поначалу стеснявшаяся принять в этом участие, потому что смешно коверкала сербские слова, — даже она в конце концов ревностно взялась за дело.

Как комок снега, маленький и неприметный, катясь с горной вершины, превращается у её подножия в огромную лавину и погребает под собой целые дома, так и эти толки, возникшие утром, разрослись к вечеру до того, что просто погребли дома попа Чиры и попа Спиры! К ночи в том конце села, где продают из-под полы табак и где не считается грехом изувечить или даже убить податного инспектора, там, где в первую очередь разыскивают и чаще всего находят украденные в селе вещи, — в этом вот конце передавались в тот день вечером уже невероятные истории, даже сущие басни, притом с мельчайшими подробностями. Поэтому автору приходится ограничиться сообщениями вышеупомянутых дам, а все прочие, принесённые с сельской околицы, только отметить, ибо самым достоверным источником сведений о данном происшествии является пономарь Аркадий; источник же этот весьма скуден и преждевременно выдал бы автора. Он (то есть Аркадий) стоял у дверей и слушал, пока попы ссорились в комнате, но как только дело у них дошло до драки, он убежал на колокольню, дабы не очутиться в щекотливом положении свидетеля. Фама кружилась по селу со всеми своими прикрасами — ядрёная, грузная фама, тучная фама, тучнее, чем обе попадьи, взятые вместе.

Потому-то и докатилась эта весть до окраины села в таком преувеличенном виде. Там рассказывали, будто преподобные отцы подрались ещё в Темишваре, но их быстро разняли, и они якобы затаили злобу, поняв, что на чужих людях у них нет такой свободы действий, как в своём селе. Поэтому, едва приехав домой, попы схватились на следующий же день. Отправляясь на свидание, тот и другой якобы запрятали под рясу по бруску, чтобы объясниться как следует, по старинке, как полагается мужчинам. Слово за слово, — продолжал свой рассказ Рада Чилашев, — и, право слово, дело дошло до крайности. Поп Спира как-то избежал удара, выбив у попа Чиры из рук брусок, но хватил его так неудачно, что свернул ему нижнюю челюсть на спину так, что цирюльник Софра лишь с большим трудом вправил ему челюсть на прежнее место. Ну а зубы — поминай как звали! Поп Чира поклялся, что если останется жив, то не успокоится до тех пор, пока не снимет у попа Спиры усы и бороду, чтобы того нельзя было отличить от католического священника! Два ланаца[78] лучшей своей земли пускает в продажу и даже стряпчего нашёл, — будет вести процесс, пока хватит казны и земли. И говорят, будто ему уже передали от владыки, чтобы не беспокоился: отберёт, дескать, у попа Спиры столько кварталов с прихожанами, сколько не хватает во рту у попа Чиры зубов.

А что во всём этом правда и что неправда, читатель узнает из последующих глав, которые будут короче предыдущих, но не менее любопытны.

Глава пятнадцатая,

которая убедит читателя в правильности старой пословицы, гласящей: «Нет дыма без огня»; другими словами, вокруг чего ведётся столько разговоров, там обязательно какой-то дьявол сидит. Кроме того, читатель узнает, что происходило в обоих поповских домах после этого происшествия

«Всякое диво три дня в диковинку», — говорит пословица; так случилось и с этим происшествием. Посудачили в селе два-три дня и успокоились, продолжая, разумеется, жаждать свежих новостей. Известие, что поп Чира в ссоре с попом Спирой, приняли к сведению и стали относиться к нему как к старой и привычной вещи. Но село как село: всяк свой хлеб жуёт, а чужой беде лишь счёт ведёт. Не так обстояло дело у попов. Они этого правила в расчёт не приняли и только ещё начинали настоящую войну. На другой же день отец Чира посоветовался со своими приятелями, что ему следует предпринять. Все сошлись на том, что нужно пожаловаться на отца Спиру, и не благочинному или ещё кому-нибудь, а самому его преосвященству владыке.

И он сел и написал жалобу.

Не станем приводить её полностью, а изложим лишь некоторые места. В жалобе отец Чира прежде всего говорит о самом себе, напоминает о тридцати годах безупречной службы алтарю и церкви, о тридцати годах тяжёлого апостольства в вертограде господнем, где он насаждал и растил в сердцах вверенной ему паствы всяческие добродетели; перечисляет, сколько «супружески, но не венчано живших» он убедил принять святое таинство брака, сколько швабок и мадьярок спас от еретических заблуждений, привёл (вместе с их невинными детками) в лоно православия и обвенчал с православными сербами; называет ряд проповедей, истребивших буйный куколь и бурьян и развеявших плевелы греха и дурных навыков среди прихожан… И только потом переходит к описанию столкновения с отцом Спирой и нанесённого последним ему, попу Чире, оскорбления. Он указывает в обвинении, что вещественное доказательство, относящееся к столкновению и его последствиям, хранится у него и будет представлено на суде. Жалоба была сочинена самим отцом Чирой и собственноручно каллиграфически переписана. Прежде чем приступить к переписке начисто, он выпроводил из дому на целый день всех домочадцев, чтобы не мешали, затем переписал жалобу и отправил на почту.

После того как жалоба была отослана, между попами разверзлась бездонная пропасть. С тех пор не было случая, чтобы они оказывались вместе. Когда один правил службу, другой в церковь и не заглядывал, ни он, ни его семья. А так как большие господа не любят торопиться, то не спешили они и с этой жалобой. Лежала она довольно долго без всякого движения, а за это время охлаждение и ненависть между попами росли и всё больше бросались каждому в глаза. Если, к примеру, умирал какой-нибудь богач, и семья выражала желание, чтобы по нему звонили все колокола и отпевали его оба попа, то выполнялась только первая половина желания, ибо вместе попы служить не хотели и второго попа приходилось звать из соседнего села.

— А как вели себя их домочадцы — попадьи, поповны? Что делали Пера и Шаца? — спросят любознательные читатели.

Господин Пера на второй-третий день после своего приезда в село был сбит с толку, да так и не сумел как следует разобраться что к чему. Он ко всем относился сначала одинаково. Милы были ему и Юла и Меланья, хорош отец Чира, до злосчастного происшествия хорош был и поп Спира. Понравилась ему Юла, очень понравилась, нашлось бы за что её полюбить. Её здоровье, буйные русые волосы, румяные, точно нежнейшие персики, щеки (и позже, когда бы его ни угощали у отца Чиры персиками, он тотчас вспоминал розовые щечки Юлы) и кроткий, наивно-детский взгляд — всё нравилось ему, и не раз он задумывался над тем, как было бы чудесно, будь всё это у Меланьи, которую он, конечно, очень любил. Так чувствовал и думал господин Пера до этого рокового события. Но теперь, как честный человек, он перешёл окончательно на сторону отца Чиры и почти открыто осуждал отца Спиру. И не удивительно. Ведь в доме отца Чиры его уже звали просто Перой или сынком, а он величал их — отец, мать — родители. Пера объяснился с Меланьей, да и она призналась ему сначала в симпатии, а потом в любви, и оба они открылись родителям и даже негласно, украдкой, обменялись кольцами. И теперь, как будущий зять, он, конечно, участвовал во враждебных действиях, которые приняли такой серьёзный оборот.

А Шаца и Юла? У них дело тоже подвигалось вперёд, но по-прежнему втайне. Они всё так же встречались на огороде, однако с наступлением осени реже, ибо теперь это было сопряжено с опасностями. Огород поредел, нет больше буйной зелени, так хорошо укрывавшей влюблённых от несносного контроля в лице родителей, которыми господь бог обременяет всякое влюблённое существо. Поредели виноградные кусты, давно отцвели маки, и торчат только их сухие головки, полные маковых зёрен, что даёт повод Шаце погружаться в грёзы и создавать чудесные видения о том, как, даст бог, в недалёком будущем он войдёт зятем в этот дом, как будут заботиться о нем, ублажать его всякой всячиной, а чаще всего савиячей с маком, которой, как всякий бачванин, он отдавал предпочтение перед любым другим тестом. Давно уже повыдергана метлина, перевязана и отнесена в сарай, а на изгороди, которая раньше, летом, вся пестрела и зеленела от перевивавших её вьюнков и тыквенной ботвы, на изгороди, сплошь обсаженной подсолнухом и аистником, не осталось ничего, кроме голых досок да клочьев высохшей тыквенной ботвы, которая больше не может никого укрыть, благоприятствуя невинному ухаживанию. Поэтому свидания сейчас происходили в присутствии тётки Макры — «для отвода глаз», как говорится, чтобы всегда имелась удобная отговорка, будто они встретились здесь случайно. Вот почему долгое время никто не знал о их взаимной симпатии, кроме них двоих, бога на небе и бабки Макры на земле, с той только разницей, что бог всё видел и слышал, а бабка Макра плохо видела и мало что слышала из их разговоров. Так всё и тянулось до того рокового и злосчастного происшествия. Но потом из владений попа Чиры стали пытливо наблюдать за всем, что происходит во владениях попа Спиры, и в конце концов всё открылось. Не лишено было оснований предположение, высказанное в доме попа Спиры, что масла в огонь тут, конечно, подлила фрау Габриэлла. Таким образом, несмотря на то что Шаца с Юлой, как все влюблённые, больше всего стремились к уединению, им не посчастливилось: они были не только замечены, но и воспеты.