Поп Чира и поп Спира - Стеван Сремац

— Да штогла же, милая, штогла! — жалобным голосом уверяет госпожа Габриэлла. — А в конце концов, — продолжает она, опомнившись, — сейчас я не берусь сказать, откуда штогла появилась… но так я слышала… за что купила, как говорится, за то и продаю.

— Откуда же взялась штогла? — не перестает удивляться госпожа Марта. — Тогда уж…

— Э, раз не верите, не стану и рассказывать, — заявляет, чуть не плача, госпожа Габриэлла.

— Ах, пожалуйста, расскажите!

— Нет, нет! На ваших глазах со мной стряслась эта беда, — лепечет госпожа Габриэлла, ударяясь в слёзы, — и вы просто дразните, не верите мне. Это по меньшей мере нехорошо, госпожа Марта! Конечно, у меня свалилась юбка, однако я не имею привычки лгать! — произносит сквозь обильные слёзы госпожа Габриэлла. — Это же со всяким может случиться, кто по делу спешит! — заканчивает она, вся заплаканная.

— О боже, боже, чем подрались!

— Ну ладно же, раз у вас из веры вышла, больше вы меня никогда не увидите. Так и запишите!

— Да не принимайте всё так близко к сердцу! — пытается успокоить её госпожа Марта. — Господи помилуй, такие люди — и вон до чего дошли!

— Вы, слава богу, знаете господина Спиру, — говорит, утирая слёзы, уже несколько успокоенная госпожа Габриэлла, — деревенщина, грубиян, а ещё из дворян!

— Ну, добром это не кончится! Супруга господина нотариуса со слов мужа говорит, что отец Спира, как дважды два, будет расстрижен и обрит, а приход получит господин Пера, как только женится на Меланье — прелестная выйдет пара! — и будет в попы посвящён. А как бы вы думали! Лишится бороды…

— Ха-ха-ха! — рассмеялась сквозь слёзы Габриэлла. — Не могу, милая, не смеяться, хоть и не до этого. Что мне в голову пришло! Бедная Юла! До чего невезучая! Вот уж потрафила: не напрасно влюбилась в этого брадобрея Шацику — будет кому обрить отца Спиру! Ха-ха-ха! Собственный зять! Ах, чёртушка Габриэлла, как это только тебе в голову взбрело! О женщины, женщины, исчадие дьявола! Ещё ненароком услышит кто, что я так смеюсь, подумает, вот, дескать, какая негодница. Бедная Юла! Вот уж потрафила!.. Будьте здоровы, до свидания!

— Да посидите ещё, милая! Кофе бы выпили, у меня чудесные сливки.

— В другой раз, в другой раз. Сейчас не могу! Нужно ещё кой к кому заглянуть, — бросила уже на ходу госпожа Габриэлла и вихрем помчалась к калитке. Она обежала несколько улиц и посетила по крайней мере шесть домов. Когда она выходила из шестого, начинало уже смеркаться. Пришлось прибавить шагу.

Госпожа Габриэлла, несясь как угорелая по улицам, встретила сначала супругу господина нотариуса, потом гречанку Соку, которая оставила свои томаты на попечение Эфики, наказав в случае чего разыскать её, и, наконец, фрау Цвечкенмаерку, — с этой последней она проболтала довольно долго. Фрау Цвечкенмаерка, услыхав, что её закадычная подруга фрау Габриэлла знает гораздо больше, чем она, была просто убита и горела жаждой мщения, по не могла вымолвить ни слова: обиднее всего было то, что фрау Габриэлла даже и не расспрашивала ни о чём! Вот почему фрау Цвечкенмаерка постаралась от неё отделаться.

— Ну, до свидания, — сказала она.

— До свидания, милая, не стану вас задерживать, да и я по горло занята. Завтра приду к вам под вечер и всё подробно расскажу. Господи, уже чувствуется осень… день всё короче! Пока посуду помоешь да всё приготовишь, уже и стемнело! А мне ещё семь домов надо обойти. Адьё[76]! — И, поцеловавшись, они расстались.

Госпожа Габриэлла пустилась по скорняцкому переулку. У калитки она застала Пелу, жену скорняка Леки, — рассердившись на что-то, она бранила учеников.

— Уж не подрались ли вы с кем? — спросила госпожа Габриэлла.

— Нет, милая… да вот без мастера с учениками сладу нет.

— Ах, только-то, а я думала, подрались — сейчас ведь, знаете, это в моду вошло даже у дворян! Если уж священники дерутся…

— Какие священники? — встрепенулась Пела.

— Да попы… эти… наши.

— И кого они, говорите, побили?

— Хе, кого! Того, кто уж, наверно, не станет этим хвастаться. Будто вы не знаете! Вы — и не знаете?!

— Откуда мне знать! С тех пор как муж разъезжает по ярмаркам, я редко выхожу… и ничего не знаю.

— Верю, верю… Ну конечно, отец Чира к вам хвастаться не прибежит… Пожалуйста, дайте мне чашку воды колодезной — в горле пересохло от волнений и потрясений.

— Сделайте одолжение! Заходите, пожалуйста, — пригласила Пела, и они обе вошли во двор.

— И-их! — взвизгнула госпожа Габриэлла, испуганная лязгом цепи.

— Мила, ступай, загони Серка под амбар! — крикнула Пела ученику. — Он, знаете, терпеть не может городских и вообще обутых людей — за бродяг, должно быть, их принимает.

И в самом деле, Лекин пёс почти не лаял на босых крестьян, но, завидя господина или просто обутого человека, впадал в бешенство и норовил вцепиться зубами в каблук.

— Простите, — говорит Пела, — мой Лека вот уже три недели разъезжает по ярмаркам, а я боюсь, как бы в отсутствие хозяина не забрался кто в дом, вот и спускаю с цепи собаку.

— Большое вам спасибо! Чудесная вода. Господи, сказала «вода», а сама думаю: говорят, что люди сперва напиваются, а потом уж дерутся; но, видно, кому суждено, тот и без вина и без воды в драку полезет. Вот как сейчас с отцом Чирой…

— Ах, я забыла вас спросить, кто же на него напал?..

— Да отец Спира!

— Отец Спира! Ах, страсти какие! А за что?

— Да из-за жениха… господина Перы.

— А на нашей улице говорят, будто между Юлой и господином Перой было уже раньше всё договорено, ещё когда он в семинарии учился… Сказывают, что на другой день после его приезда обручение состоялось.

— Э, состоялось, чёрта с два! А вы, милая невестушка Пела, сразу и поверили? Сплетни и больше ничего! Конечно, поп Спира был бы рад-радёхонек этому, но уж больно он прижимистый, словно грек какой, ни крейцера не пожелал дать в приданое дочке. А поп Чира, тот, право же, умнее поступил — взял да и переманил юношу. Ведь если девица на выданье да ещё с изъяном, так, ей-богу, скряжничать не приходится!

— С изъяном? А нешто попова Юла с изъяном?

— А как бы вы думали?

— Да ведь она здорова как дуб!

— Э, только кажется, милая моя.

— О пресвятая и пречистая! Какой же у неё изъян? — спрашивает удивленная Пела.

— Да разве один, милая! Не знаю даже, с какого конца приняться!

— Ах, родимая, кто бы мог подумать! — недоумевает Пела.

— Прежде всего — не знает немецкого! Разве это не изъян для молодой девицы? Скажите сами!

Пела молчит, задумавшись, и ей кажется, что в самом деле это изъян.

— И ещё какой изъян… ещё какой, милая! Вам-то, как жене мастера, не в обиду будь сказано, это, понятно, совсем не нужно, но ей, ей…

— И подрались?..

— Чуть было не проткнул его крюком, которым солому дергают… На счастье, рядом оказались господа старосты и Аркадий, пономарь, и отняли у него крюк.

— Ах, страсти какие! Откуда же у него крюк?

— Да в церковном дворе это случилось… в церковном дворе… А он тогда схватил кирпич да как трахнет ему по голове — так все зубы и вышиб!.. Ну, собрался в доме больного консилиум бечкерекских врачей и дал заключение: нижнюю челюсть поминай как звали!.. Да и бог знает, останется ли жив!

— О-о, господи, что я слышу!

— Ну, а сейчас, невестушка Пела, всего лучшего. Спешу я! До свиданья! До свиданья! — И, прощаясь уже на ходу, вдруг споткнулась у самой калитки и от неожиданности вскрикнула: — Ах!

— Ой-ой, что с вами, вы чуть не грохнулись!

— Ах! Панталоны, чтоб они сгорели! И как раз сейчас, когда прямо вздохнуть некогда! Пела, милая моя, не до туалетов мне теперь, — пускай они у вас переночуют, а утром я за ними пришлю… Нате вот, — сказала она и торопливо сунула их Пеле. — Ах, злосчастная ты, Габриэлла! Если и дальше будет так же, как началось, ничего не донесёшь ты до дома!

— О мать честная!.. А как… ха-ха-ха!

— Счастье ещё, что не в другом доме… А что, если бы на улице беда эта приключилась, да ещё на глазах у мужчин!.. Сгорела бы от сраму!.. Вот было бы представление!

— Упаси бог! Да ещё при каких-нибудь охальниках, досталось бы вам завтра…

— Уф, невестушка Пела, не напоминайте мне о них. Лучше сквозь землю провалиться! Всюду торчат, чёрт бы их взял! Мужчины! Только подумаю, бррр!.. Да ещё эти парни деревенские — чуть что заприметят, сейчас же на все село ославят. О-о, тут беды не оберёшься, милая невестушка Пела!

— Чтоб они пропали!

— Только, ради бога, ни слова! Ни единого слова! Знаете, я и сама-то услыхала об этом от фрау Цвечкенмаерки. Она каждый день ко мне под вечер заявляется. Насела на меня так, что я, хочешь не хочешь, должна была слушать… А она обязательно всё перепутает… Поэтому я и на десятую долю ей не верю.

— Не беспокойтесь, голубушка, знаю я, что такое тайна, — говорит Пела, провожая госпожу Габриэллу, которая мгновенно исчезла во мраке, проклиная «ссору», из-за которой теряются нижние юбки и панталоны. Вслед за ней тут же отправилась по соседям и невестушка Пела. В дома она не входила, а останавливалась у калиток, сзывала хозяек, служанок и делилась с ними новостью. В первых трёх местах она сказала, будто повреждение нанесено крюком, а в двух других впопыхах ошиблась и сказала, что железными вилами.