Поп Чира и поп Спира - Стеван Сремац

— Госпожа Сока, собака не укусит? — повторяют вопрос, и госпожа Сока узнаёт голос Габриэллы.

— Нет, нет!.. Она на цепи под амбаром. Заходите, не бойтесь! — кричит госпожа Сока. — О, что ей опять нужно, этой старой сплетнице?! (Госпожа Габриэлла не была ни старой, ни уродливой, как раз наоборот, но госпожа Сока была не в духе, а в таких случаях даже мужчины не бывают объективными и не стесняются в выражениях!) Опять помешает мне работать, как в прошлый раз, — ворчит госпожа Сока, склонившись над кучей старых заплесневелых перчаток, которые она разрезала на кусочки, чтобы завязывать ими бутылки с томатом, — в тот день ома заготавливала томат на зиму.

— Добрый день, кис ти хант[72]! — приветствует её госпожа Габриэлла. — Пардон, пардон, если я вас хоть чуточку обеспокоила… вы, как всегда, за работой. Господи, гнедиге, хотелось бы знать, когда вы отдыхаете?

— О, нисколько вы меня не потревожили. Как раз наоборот. Я вот только что сидела и думала: не пошлёт ли кого господь… скучно одной, хоть бы зашёл кто-нибудь. Ан глядь, вы и пожаловали, как по заказу. Сам бог вас послал!

— Право же, милая, я ненадолго, по делу забежала, да и вы, вижу, заняты.

— Шарю вот по шкафам, старые перчатки собираю — бутылки с томатом завязывать. И всё только бальные попадаются, бог знает с каких времён сохранились. Гляжу на них и диву даюсь — неужто это мои? Разве влезет в них вот эта моя теперешняя лапа? Как меняется человек! Да и то сказать, когда это было, милая! Боже мой, что такое человеческая жизнь? Не успеешь оглянуться, а годы ушли! Господи, каким, помню, франтом был мой покойный, когда ещё молодым купчиком за мной ухаживал!.. Эхма, и всё это прошло, всё!

— Но и вы должны признать, дорогая, что было ему за кем поухаживать, ей-богу было! — говорит госпожа Габриэлла.

— Да… не могу ничего возразить, не он один мне в этом признавался… Была молода, а что молодо, то и красиво… Было, да прошло! — вздыхает госпожа Сока.

— Эх, госпожа Сока, годы текут, что полая вода, говорят в народе. Что, милая, прожили, то и ваше.

— И то правда, — соглашается госпожа Сока.

— Да право же! А людям всё жить тесно! Поглядеть хотя бы на наших преподобных отцов, попа Чиру да попа Спиру… А что поделаешь?.. Одному тесно, а другой с жиру бесится!.. Словно тысячу лет собираются жить!

— Попа Чиру и попа Спиру? — удивлённо спрашивает госпожа Сока. — А что случилось?

— Неужто ничего не знаете? — недоумевает госпожа Габриэлла.

— Ничего…

— И ровно ничего не слышали?

— Ни слова, моя милая, ни слова!

— Возможно ли это?

— Задержали меня дома эти проклятые помидоры, угораздило же именно сегодня за них взяться!.. Эфи! Эфика! Собери-ка эти перчатки, намочи, растяни и очисти от плесени, а потом разрежь на куски, вот как я тут начала, — приказывает госпожа Сока пришлёпавшей Эфике, округлой толстухе с белесыми ресницами. — У меня гостья… сейчас мне некогда. Живей собирай и уноси! Так что же, милая, случилось? Просто сгораю от любопытства, уж очень я найгириг[73]! Ничего-то ведь я не знаю.

— О, тогда я в большом накладе! А я-то, грешница, надеялась хоть какую-нибудь пользу извлечь: дай-ка, говорю себе, забегу на минутку к госпоже Соке, она-то уж, наверное, знает, недаром лавку держит! Ах, как жалко…

— Ни слова, уверяю вас, не слышала! Расскажите, ради бога, что знаете, не мучайте, моя милая! Что знаете, то и расскажите, а уж я смогу себе представить!

— Да, конечно, что знаю.

— Поссорились, что ли?

— Бога можно было бы благодарить, если б только это!

— Вот те и на, неужто хуже может быть?

— А вот представьте.

— Да что вы говорите! Фью!

— Инзультирунг[74]! Подрались!

— Подрались! Фрау Габриэлла, вы шутите! Бросьте, пожалуйста.

— Клянусь честью, моя дорогая!

— Ах, ах! Кто бы мог подумать!

— И ещё как!

— Да не говорите!

— Вообразите себе! Досталось нашему господину Чире, словно итальянцу под Кустоццей[75]!

— Фью-ю! Госпожа Габриэлла, да что вы говорите? — А от кого, господи боже ты мой?!

— От отца Спиры.

— Вот тебе раз! Как же это его угораздило? Из-за чего?

— Из-за жениха! И у того и у другого в доме по невесте; вот чтобы заполучить его… из-за господина Перы, учителя.

— Да знаю, знаю… но всё же… думается, не следовало бы из-за этого так… — удивляется госпожа Сока. — Не первый день сватанье заведено! Ах, боже ты мой, — ахает и крестится госпожа Сока, — точно мужики какие!

— Мне всё это супруга нотариуса рассказала… заглянула я к ней случайно, на минутку, от неё и услыхала. Как услыхала, так и окаменела, едва опомнилась. И десятой доли не передать из того, что она понарассказывала (да и некогда, милая). Нотариусиха говорила, между прочим, что дело шло не только о том, чью он дочь возьмет, — это, пожалуй, отец Спира ещё и простил бы; но он узнал, что тот, то есть поп Чира, ездил, куда там полагается, хлопотать, чтобы его будущий зять, то есть теперешний господин Пера, получил приход отца Спиры!.. Как это должно было произойти, я точно объяснить не могу, — довольно того, что отец Спира проведал об этом и, недолго думая, пустился за отцом Чирой вдогонку и наилучшим образом испортил ему планы. Еще там, в Темишваре, говорит супруга господина нотариуса, они поссорились, а сегодня утром поставили точку.

— Свят, свят! Неужто так-таки и подрались?.. И какого чёрта, в их-то годы?

— Форменным образом подрались. По всему селу только об этом и судачат. Пойду — может, услышу ещё что-нибудь. До свидания! До свидания! — прощается Габриэлла и торопится к выходу.

— Посидите ещё немного, — уговаривает её госпожа Сока, провожая до калитки. — Только что ведь пришли! А меня вы нисколько не задерживаете.

— Пора, пора, милая, и так слишком я засиделась. Прощайте!

— Э-э, фрау Габриэлла, у вас что-то по земле волочится! — закричала ей вслед госпожа Сока. — Вернитесь скорее! Куда вы в таком виде? Нижняя белая юбка волочится: запутаетесь, нос разобьёте.

— Ах, вот беда! — заахала в отчаянии госпожа Габриэлла, очутившаяся уже на изрядном расстоянии, от дома. — Фу ты, боже мой! Как это случилось? — Она остановилась и, оглядевшись, убедилась, что дело обстоит именно так. — Уф, уф! Как же мне быть?

— Фрау Габриэлла, — доносится из открытого окна голос кассира, господина Гецы. — Где ваши глаза? Ха-ха! Юбку по дороге потеряете! Ну и бабы! Помилуй бог!!

— Заходите скорее к нам! — слышится голос из третьего дома.

— Ох, явите милость! — просит госпожа Габриэлла и кидается туда. — Простите, на одну минутку. Уф, уф! Как это могло со мной случиться? Умоляю, дорогая, мне очень некогда, возьмите вот юбку, я пришлю за ней завтра мою девушку. Уф, уф, в самую горячую пору такая беда! Пожалуйста, только до утра.

— Будьте покойны.

— Но, пожалуйста, милая, никому ни слова об этом! Уф, уф! Большое спасибо! Счастье ещё, что беда приключилась со мной перед вашим, а не перед другим домом! Знаю, что вы женщина, слава богу, порядочная! Куда бы мне иначе деваться! Ах, будь оно неладно! Чего доброго, увидели бы парни да частушку сложили, дьяволы! Куда бы я делась от стыда? Проклятые мужчины! — И умчалась как вихрь в дом господина Гецы, где её с распростёртыми объятиями встретила Гецина супруга, госпожа Марта.

— Ну и вид же у меня, — говорит госпожа Габриэлла, влетая в дом Гецы. — Точно меня избила, а не господина Чиру!

— Скажите, бога ради, правда ли то, что я слышала о наших преподобных отцах?

— От кого, милая?

— Да от нотариусовой жены. Говорит, будто её Кипра всё в протоколе прочитал.

— Она это сказала?! Она?!! Да ведь это я ей, моя милая, всё рассказала!

— Значит, правда? — поражается госпожа Марта. — Выходит, подрались?

— В лучшем виде подрались. Едва разняли. Отец Спира инзультировал господина Чиру этак по-мужицки — ударил его.

— Ударил! Да неужто! А чем?

— Хватил его штоглой по левой щеке, все зубы повыбивал, так по церковному двору и разлетелись.

— Какой штоглой?

— Какой? Боже мой, вы ещё спрашиваете! Да штоглой, ручкой от утюга! Боже, госпожа Марта, вы словно деревенщина какая, будто у вас в доме утюга нет и вы гладите, как мужичка, на катке!

— Да… знаю, но всё же… — мямлит госпожа Марта и оторопело крестится. — Ах ты господи! Откуда же взялась у него штогла?

— В кармане принёс. Вам-то, милая, должно быть известно, как кассировой жене, каковы поповские карманы и что в них может уместиться!

— О-о боже!.. Штогла…

— Да, да, да, у него была штогла!

— Да… Знаю, знаю… — тянет с сомнением госпожа Марта. — Добро бы попадьи подрались штоглами — на то они и женщины, и не было бы ничего удивительного, если б даже утюги да плиты пустили в ход!.. Но мужчины, да ещё священники! Ах, — решает она наконец, — какая там штогла, господь с вами!!!