Ворон: Полное собрание сочинений - Эдгар Аллан По

в ширину от пятидесяти до полутораста или двухсот. Она суживалась к северному концу, расширяясь к южному, но была неправильной формы. Самая широкая часть находилась ярдах в восьмидесяти от южной оконечности. Холмы, окаймлявшие долину, не отличались высотой — только на северной стороне крутой, гранитный обрыв поднимался футов на девяносто; а ширина долины в этом месте не превосходила пятидесяти футов, но к югу от утеса взор встречал справа и слева все более отлогие, менее скалистые, менее высокие склоны. Словом, очертания сглаживались и смягчались по направлению к югу, тем не менее вся долина была окаймлена холмами разной высоты, прерывавшимися только в двух местах. Об одном я уже говорил. Он находился на западной стороне долины, ближе к северному концу, там, где заходящее солнце проникло в амфитеатр сквозь ущелье в гранитной стене. Эта трещина, насколько можно было судить, имела наибольшую ширину ярдов в десять. По-видимому, трещина направлялась вверх, в неведомые дебри гор и лесов. На южном конце долины холмы поднимались едва заметно, простираясь с востока на запад ярдов на полтораста. В середине этой гряды была впадина на одном уровне с дном долины. Чем дальше на юг, тем мягче становились линии ландшафта. На севере, на крутом утесе, возвышались великолепные стволы черных орешников и каштанов, перемешанных с дубами. Могучие ветви нависали над краем пропасти. К югу взор наблюдателя встречал сначала те же самые деревья, но меньших размеров и высоты; за ними следовали стройные вязы; затем рожковые деревья; за ними липы, катальпы, клены, сменявшиеся все более и более изящными и скромными породами. Весь южный склон был одет кустарниками вперемежку с серебристыми ивами и тополями. На дне долины (так как растительность, о которой шла речь до сих пор, находилась только на холмах и склонах) виднелись три отдельных дерева. Одно из них — стройный изящный вяз — стояло на страже у южного входа в долину. Другое — орешник, гораздо больших размеров и еще красивее, хотя оба дерева отличались редкой красотой, — охраняло северо-западный вход и поднималось из группы скал в самом конце ущелья, наклоняя свой изящный

ствол под углом почти в сорок пять градусов, далеко в озаренный солнцем амфитеатр. Ярдах в тридцати от него возвышалась краса долины и, бесспорно, прекраснейшее дерево, какое мне когда-либо случалось видеть. Это было трехствольное тюльпанное дерево. Три ствола его отделялись от главного на высоте трех футов над землею и поднимались вверх почти параллельно, так что расходились не больше чем на четыре фута в том месте, где каждый главный ствол разделялся на ветви, одетые листвой: именно на высоте около восьмидесяти футов. Общая высота дерева равнялась ста двадцати футам. Трудно себе представить что-нибудь прекраснее яркой блестящей зелени листьев тюльпанного дерева. В данном случае красота листьев совершенно затмевалась пышным великолепием цветов. Представьте себе миллион громадных ярких тюльпанов, собранных в один букет! Только тогда вы получите некоторое понятие о картине, которую я пытаюсь описать. Прибавьте сюда стройные величавые колонны-стволы, из которых каждый имел четыре фута в диаметре на высоте двадцати футов. Бесчисленные цветы этого и других, почти столь же прекрасных, хотя бесконечно менее величественных, деревьев наполняли воздух благоуханием слаще всех ароматов Востока.

Дно долины было одето травой, такой же как на дороге, только еще более нежной, густой и изумительно зеленой. Не понимаю, как можно было добиться такой красоты.

Я говорил о двух входах в долину. Из одного, на северо-западной стороне, вытекала речка, струившаяся с тихим ропотом вниз по долине до группы скал, над которыми возвышалось ореховое дерево. Здесь, обогнув дерево, она несколько отклонялась к северу-востоку, оставив тюльпанное дерево футов на двадцать к югу, и продолжала свой путь до середины между восточной и западной оконечностями долины. В этом месте, после целого ряда изгибов, она поворачивала под прямым углом и направлялась к югу, прихотливо извиваясь по пути и наконец исчезая в озерце неправильной (в общем округлой) формы, сверкавшем близ нижней оконечности долины. Наибольшая ширина этого озерца достигала ста футов. Вода была чище всякого хрусталя. Дно, видимое совершенно ясно, состояло из блестящих белых камешков. Изумрудная зелень берега обрамляла отраженное в воде небо; и так ясно было это небо, так живо отражало оно предметы, находившиеся выше, что трудно было разобрать, где кончается настоящий берег, где начинается отраженный. Форели и другие рыбы, населявшие озеро, походили на летучих рыб. Почти невозможно было поверить, что они не висят в воздухе. Легкий березовый челнок, покоившийся на воде, отражался до мельчайших волоконец с точностью, которой не могло бы превзойти лучшее зеркало. Островок, весело улыбавшийся пестрыми цветами, увенчанный живописным маленьким зданием вроде птичника, поднимался над озером близ северного берега, с которым был соединен посредством легкого моста. Последний состоял из толстой доски тюльпанного дерева. Она имела футов сорок в длину и соединяла оба берега легкой устойчивой аркой. Из южной оконечности озера речка снова выходила и, пробежав ярдов тридцать, сбегала по впадине (уже описанной) в середине южного склона и, обрушившись с высоты более ста футов, продолжала свой извилистый путь к озеру Гудзон.

Озеро было глубокое — местами до тридцати футов, но речка не глубже трех футов при наибольшей ширине в восемь. Ее дно и берега были такие же, как у озера, — и если был у них какой-нибудь недостаток с точки зрения живописности, так это крайняя чистота воды и берегов.

Однообразие зеленого дерна смягчалось пышными кустами гортензий, душистой сирени, а чаще разных пород герани. Последние росли в горшках, тщательно врытых в землю. Кроме того, бархат луга оживлялся овцами, которые паслись в долине в обществе трех ручных ланей и множества уток с блестящим оперением. Огромная собака, по-видимому, стерегла этих животных.

Восточный и западный холмы — в верхней части долины, с более или менее крутыми склонами — поросли плющом, обвивавшим их в таком изобилии, что голого камня почти не было видно. Северный утес точно так же был одет роскошнейшим виноградом, разросшимся у его подошвы и по склону.

Легкое возвышение, образовавшее южную границу этого имения, было увенчано каменной стеной такой высоты, чтобы предупредить возможность бегства лани. Нигде не было видно изгороди, да в них и не оказывалось надобности: своенравная овца, которой вздумалось бы убежать из долины по ущелью, через несколько шагов встретила бы преграду в виде утесов, по которым струился поток, привлекший мое внимание, когда я вступил в долину. Вход и выход в это имение возможен был только в ворота, выходившие на дорогу, немного