Ворон: Полное собрание сочинений - Эдгар Аллан По

схватил тигли обеими руками (на нем были асбестовые перчатки) и вывернул их на пол. Тут ему надели кандалы и, прежде чем приступить к обыску помещения, обыскали его самого, однако ничего особенного не нашли, кроме бумажного пакетика с порошком, который оказался впоследствии смесью сурьмы с каким-то неизвестным веществом в не вполне равной пропорции. Все попытки выяснить, что это за неизвестное вещество, остались тщетными, но, без сомнения, это будет выяснено со временем.

Из чулана полицейские прошли вместе с своим пленником в комнату вроде приемной, где ничего особенного не оказалось, и затем в спальню химика. Обшарили комоды и сундуки, но отыскали только незначащие бумаги и несколько золотых и серебряных монет хорошей чеканки. Наконец, заглянув под кровать, увидели обыкновенный большой чемодан из невыделанной кожи, без всяких признаков петель, застежек, замка, с плохо закрытой крышкой поперек нижней. Попробовали вытащить его, но, даже напрягая все силы (полицейских было трое, все народ здоровый), не смогли сдвинуть хоть на дюйм. Тогда один из них забрался под кровать и, заглянув в чемодан, сказал:

— Мудрено ему двигаться — он до краев набит медными обломками.

Затем полицейский уперся ногами в стену, а плечами в чемодан и с помощью товарищей выпихнул последний из-под кровати. Предполагаемая медь оказалась в виде кусочков различной величины, от горошины до доллара, более или менее плоских, но неправильной формы, — «в таком роде, как если бы налить на землю расплавленного свинца и оставить, пока не остынет». Никому из полицейских в голову не приходило, что это может быть какой-нибудь другой металл, а не медь. Никто не подумал, что это может быть золото, да и могла ли явиться у них такая дикая мысль? Каково же было их изумление, когда на другой день по всему Бремену разнеслась весть, что «куча меди», которую они так пренебрежительно стащили в полицию, не дав себе труда утаить хоть крупицу, оказалась золотом — настоящим золотом, — мало того золотом, какого еще не случалось употреблять при чеканке, — абсолютно чистым, девственным, без малейших следов какой-либо примеси!

Я не стану распространяться о сообщении самого фон Кемпеленa, так как оно известно читающей публике. Что ему удалось осуществить старинную химеру искателей философского камня, в том вряд ли может сомневаться мало-мальски здравомыслящий человек. Разумеется, мнения Араго имеют огромный вес, но и этот ученый может ошибаться; и все, что он говорит о висмуте в своем сообщении, нужно принимать cum grano satis[462]. Ясно одно: до сих пор все анализы оказались безуспешными, и, по всей вероятности, дело останется в течение многих лет in statu quo[463], пока фон Кемпелен не укажет нам ключ к своей тайне. Пока установлен лишь следующий факт: золото можно приготовлять без особенных затруднений из свинца и каких то неизвестных веществ, примешанных к нему в неизвестной пропорции.

Конечно, в настоящее время трудно высказаться о непосредственных и окончательных результатах этого открытия, которое вся кий мыслящий человек не замедлит поставить в связь с увеличившимся интересом к золоту вследствие недавних открытий в Калифорнии. Это последнее соображение, в свою очередь, наводит на мысль о крайней несвоевременности открытия фон Кемпелена. Если многие воздержались от переселения в Калифорнию, опасаясь, что золото упадет в цене после открытия таких неисчерпаемых мин, то какой же переполох поднимется теперь среди людей, переселяющихся или уже переселившихся в Калифорнию? Можно себе предела вить, как они отнесутся к известию об удивительном открытии фон Кемпелена. Открытию, смысл которого, в сущности, тот, что при всех достоинствах золота (каковы бы они ни были) в смысле материала для мануфактурных изделий стоимость его упала или, по крайней мере, упадет в скором времени (невозможно предположить, что фон Кемпелен долго будет хранить тайну своего открытия) ниже стоимости свинца и гораздо ниже стоимости серебра. Трудно судить о последствиях этого открытия, но одно можно сказать, не рискуя ошибиться: появись известие о нем полугодом раньше, оно отразилось бы весьма существенно на населении Калифорнии.

В Европе самым важным результатом его является пока возвышение стоимости свинца на двести процентов и серебра на двадцать пять процентов.

КАК БЫЛА НАБРАНА ОДНА ГАЗЕТНАЯ ЗАМЕТКА

Поскольку доподлинно известно, что «мудрецы пришли с Востока», а мистер Вабанк Напролом прибыл именно с востока, то из этого следует, что мистер Напролом был мудрецом; если же нужны дополнительные доказательства, они также имеются — мистер Напролом был Редактором. Единственной его слабостью являлась раздражительность; а упрямство, в котором его упрекали, было отнюдь не слабостью, ибо он справедливо считал его своей сильной стороной. Оно было его достоинством, его добродетелью, и понадобилась бы вся логика Браунсона, дабы убедить его, что это «нечто иное».

Я доказал, что Вабанк Напролом был мудрецом; мудрость изменила ему лишь однажды, когда он, покинув Восточные штаты — родину мудрецов, переселился на Запад, в город Александрвеликиополис или что-то в этом роде.

Надо, впрочем, отдать ему справедливость: когда он окончательно решил обосноваться в упомянутом городе, он полагал, что в той части страны не существует газет, а следовательно, и редакторов. Основывая «Чайник», он надеялся иметь в этой области монополию. Я убежден, что он ни за что не поселился бы в Александрвели-киополисе, когда бы знал, что в том же самом Александрвеликиополисе проживал джентльмен по имени (если не ошибаюсь) Джон Смит, который уже много лет нагуливал там жир, редактируя и издавая «Александрвеликиопольскую Газету». Не будь он введен в заблуждение, мистер Напролом не оказался бы в Алекс — будем для краткости называть его «Ополисом», — но раз уж он там оказался, то решил оправдать свою репутацию твердого человека и остаться. Итак, он остался, более того — распаковал печатный станок, шрифты и т. д. и т. п., снял помещение как раз напротив редакции «Газеты» и на третий день по приезде выпустил первый номер «Александро—», то есть «Опольского Чайника»; если память мне не изменяет, имен но так называлась новая газета.

Передовица, надо признать, была блестящая — чтобы не сказан, сокрушительная. Она гневно обличала, в общих чертах, всё; а редактора «Газеты» разносила в клочья уже во всех подробностях. Иные из сарказмов Напролома были столь жгучи, что Джон Смит, который здравствует и поныне, всегда с тех пор казался мне чем-то вроде саламандры. Не берусь приводить дословно всю статью «Чайника», но один из ее абзацев гласил:

«О, да! — О, мы понимаем. -- О, разумеется! Наш сосед через улицу — гений. — О бог мой,