Ненавистная пара (СИ) - Чередий Галина Валентиновна

— Не так. — Еще как «так», учитывая, что она огрызнулась и сорвалась, зашагав между деревьями.

— Правее бери, дорогая! И хорош уже, Летэ! Четко и по делу: чего ты намерена добиться походом к Бессмертному, если он для тебя так важен?

— Изменений. Фундаментальных.

Ну вот, очевидно, я учуял эту противно царапающую внутри хрень, что покоя не давала с момента появления Зрящей в том приграничном притоне. Ничего не бывает просто так. Если что-то хочешь получить, то будь готов и нечто отдать.

— Какой ценой, Летэ?

— Я не знаю, — почти отгавкнулась она.

— Летэ!

— Я не знаю!!! — Опустив голову, будто готовясь пробить лбом невидимую стену, она ускорилась, но я легко обогнал и встал на пути.

— Чем ты намерена заплатить за эти самые изменения?

— Понятия я не имею пока!

— Херня!

— Нет!

— Да!

— Что станет расплатой?

— Да откуда мне знать? — шарахнулась вправо, обходя меня, но как бы не так!

— Оттуда же, откуда и все остальное.

— В книгах ничего про это не было.

— Посмотри в мои полные доверия глаза, родная. Ты явилась ко мне, потому что хотела попрощаться? — Я опять встал на ее пути.

— Что? — отшатнулась она почти натурально. Почти, если не считать заминки в полсекунды и чрезмерно гневно-честного взгляда. Давай, изобрази еще насмешку, Летэ, это же так логично. — Это еще что за чушь?

— Что тогда? — давил я на нее. — Хотела убедиться, что не окочурился после твоих подлостей и живу вполне себе сносно? Или же как раз наоборот? Желала убедиться, что я раздавлен, в полном дерьме, и ты можешь преспокойно уйти в мир иной с чувством выполненного долга по отмщению мне, такому гаду?

— Да с чего ты взял, что все на свете вращается вокруг тебя, самовлюбленный засранец! — Ага, а вот и язвительность полезла. Ну все как по нотам прямо. Вот только ты забыла, темная моя, фигню со смертью опровергнуть.

— На свете не все. А вот для тебя кое-что, да вращается, — ответил я ей в тон и снова завел свое: — Какая расплата за изменения, маленькая ты моя лгунья? Смерть? Чья? Твоя или моя? Ты поэтому меня хотела втянуть? Прикончить наверняка, раз сам не сдох?

— Отвали! — сорвалась она прочь уже бегом. Правильно, любимая, побегать от двуликого — очень здравая идея, как раз тебе согреться нужно.

— Почему ко мне, Летэ? Почему? — не отставая ни на шаг, доставал ее я. — Я же так прекрасно уже жил, из головы тебя давно выкинул. И думать о тебе забыл. Каждому дню новому без лицезрения твоего коварного лица радовался.

На каждой моей фразе Летэ сбивалась с шага и меняла направление, как загоняемый волком заяц.

— Я уже и Реоса тебе простил, знаешь? — продолжил ее расстреливать в спину стрелами лжи. — Тебя не стоило помнить даже для того, чтобы ненавидеть за смерть брата. Ты для меня больше не существовала!

Резко развернувшись, моя пара, рыча и скалясь, бросилась на меня, стремясь сбить с ног, и я ей это позволил, валясь и увлекая обоих на землю.

— А я не смогла! — заорала она мне в лицо, сжав охотно подставленное горло пальцами. — Не смогла! Смотрела тогда, когда ты уезжал, разбитый, как неживой, увозя его тело, и все ждала: ну когда же, когда почувствую радость от того, что растоптала тебя. Или хоть облегчение… безразличие… хоть что-то, от чего мне станет легче. Дни, месяцы, годы ждала! Не смогла перестать ненавидеть! За то, что помнила каждое слово из тех, что мне говорил. Плохое, хорошее — без разницы. Как смотрел, будто любишь, однажды, а потом всегда так, что хотелось рожу твою в клочья рвать! Как касался! Это хуже всего было, Лор! Ты ушел, свалил, исчез, я тебя выжила, но все равно намертво засел. — Отпустив меня, она, не жалея, ударила себя кулаком в висок, а потом в центр груди. — Здесь и здесь! И что хуже всего? Я не могу больше так жить, ненавидя тебя, но и как перестать — не знаю. Ты — проклятая смертельная болезнь, с которой я не научилась смиряться.

Ну вот и все. До главного мы добрались.

— На самом деле ты же не собиралась брать меня в вотчину Бессмертного? — Я не особенно нежно потянул ее за запястья на себя, вынуждая лечь на мою грудь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Нет, — хрипло пробормотала Летэ, расслабляясь на мне как-то сразу, без малейшего сопротивления.

— Я бы нашел, догнал.

— Нет. Есть способ. — Зараза, она зараза и есть. — Мне… сама не понимаю толком… хотелось немного времени с тобой. Нет этому объяснений.

— У Иральда ты собралась геройски помереть, принеся себя в жертву очередной великой цели? Такой этот твой свободный выбор? Что-то он не слишком отличается от всего того, что было раньше, не находишь?

— Без разницы. — Столько тоскливой усталости в голосе, что лучше бы ножом еще разок ткнула.

Как-то неожиданно поднялся ветер, и Летэ мигом промерзла, начав трястись на мне.

— Так, живо подъем! — скомандовал я, садясь, и хлопнул ее по ягодице, поторапливая. — Бегом давай до одеял.

Возражать бывшая Зрящая не стала, вскочила и побежала, поддерживая заданный мною очень быстрый для человека темп. Так что когда мы достигли места, где я бросил наши вещи, она уже хорошенько пропотела, и такую вот разгоряченную я ее раздел и завернул понадежнее, взявшись разводить огонь и устанавливать ветки-рогатины для развешивания промокшего содержимого сумок. Летэ следила за мной неотрывно, молча, но явно ожидая. А я косился на нее незаметно и осознавал, что тоже не могу ее больше ненавидеть. Не потому, что так разумнее и произрастает из соображений практичности и понимания, что это чувство между нами бесполезно и ведет нас в никуда. Нет. Просто то жжение, с каким привык жить все эти годы, исчезло. Пропало. Совсем.

Глава 23

Так и не подумав одеться, в полном безмолвии закончил возню с нашим барахлом, сложил остатки еды после ужина и присел с противоположной от Летэ стороны костра, жестом велев ей ложиться спать. Но она, все так же пристально глядя на меня, раскрылась, обнажив грудь и отодвинув край одеяла в совершенно понятном жесте. Приглашение. И, конечно же, нам бы лучше стоило полностью все выяснить между нами, расставить все точки. Нужно бы мне сказать, что никакие ее уговоры не убедят меня ни ее саму отпустить в этот жертвенный поход, ни вместе мы в него не пойдем. И тогда этого щедрого предложения наверняка не случилось бы. Ох, Летэ-Летэ, опять ты пытаешься использовать мою зверскую похоть к тебе, чтобы повлиять на дальнейший ход событий и принятие решений. Как же это нечестно и как же по-нашему, учитывая, что все мысли о разговорах вылетели у меня из башки, едва увидел твои быстро съеживающиеся от прохлады соски. Не светит нам пока абсолютной честности, каждое ее проявление приходится друг из друга с кровью выдирать, выжимать, как проклятую воду из камня.

Но это никак не мешало моему члену подпрыгнуть и встать намертво еще до того, как я скользнул в согретый ее телом тряпичный кокон. Кому есть дело до принципов, правильности, последствий, когда твоя истинная впервые по-настоящему предлагает тебе себя. Не отдается, одурманенная коварными ласками, как тогда, давно, не бросает вызов и сражается, превращая секс, скорее, в противостояние и наказание для обоих, а просто предлагает разделить удовольствие.

Может, я и придурок, но в одном только этом жесте мне почудилось нечто гораздо больше похожее на интимность, чем случалось у нас прежде, как бы отчаянно мы ни трахались.

— Ты просто ледяной весь! — зашипела Летэ, когда я потянул ее на себя, распластывая и накрывая сверху одеялом.

— Зато ты как кипяток. — Я не дал ей опустить голову, сразу обхватил лицо ладонями и поцеловал. Не собираюсь хоть для приличия полежать деревяшкой, мне в нее уже край было нужно, как только коснулся. Просто животный, бешеный голод, что сжирает тебя раньше, чем ты успеваешь осознать его возникновение и силу.

Моя пара легко подхватила жадный напор моего рта, отвечая с не меньшей страстностью, но совершенно незаметно навязала мне совсем иную тональность. То, что началось как едва ли не нападение, переросло в завораживающую ласку. Ее язык и губы не боролись с моими, будто мы пытались орально сразиться и кто-то обязательно должен в этом одержать верх. Нет. Мягкие поглаживания, дразнящие облизывания, заманивающие касания… Даже впервые мы так не целовались, словно подкрадываясь, изучая, не стремясь топорно и напрямую к основному действу, а наслаждаясь именно этим моментом, как если бы он сам по себе был истоком и завершением акта близости. Ощущения острые и сладкие, болезненные и дарующие облегчение. Никакого трения, толчков, бесстыдных провокаций, но полный контакт тел, что еще не вступили в игру, нагреваясь и насыщаясь пока лишь практически невинным обещанием большего. И ошеломляющая, пугающая почти, незнакомая теснота в груди.