Дура LEX - Борис Палант

— Что ты мне лекции читаешь? Тебе бабки заплатили, вытаскивай меня отсюда, а не лекции мне читай. Я сам тебе лекцию прочесть могу. Не могу я больше здесь. А этот мусор (он кивнул на Джона), если не может помочь, пусть отдаст бабки и идет на хер! — почти проорал Беслик.

— Слушай дальше, Беслик, — невозмутимо продолжал я. — Перемещение человека против его воли путем применения силы или угрозы называется киднеппингом. Если прокурору удастся доказать, что Армен не желал перемещаться вместе с тобой и Леваном, то это будет считаться насильственным перемещением, то есть киднеппингом. За это, Беслик, в Америке можно получить до двадцати пяти лет тюрьмы, но в вашем с Леваном случае наверняка меньше, потому что, как я понимаю, физического насилия не было, угрозы применения оружия не было. Но если на суде всплывут такие слова, как «организованная преступность», то это, безусловно, осложнит дело.

— Ты че херню порешь? — опять заорал Беслик. — Это была его тачка! Никуда мы его не увозили, мы же тут дорог не знаем! Ты что, въехать не можешь — они бабки украли. Что за долбаная страна! За свои же бабки сижу! У нас такого наглого беспредела нет.

— Беслик, какая разница, как у вас там? Ты должен знать, как у нас здесь, чтобы вместе с адвокатом построить наиболее эффективную защиту. Кроме того, скоро будет слушание, на котором будет решаться, выпустят ли тебя до суда под залог. Мы что-то должны рассказать о тебе положительное. Поэтому нам важно знать, женат ты или нет, есть у тебя дети или нет, где ты работаешь, есть ли у тебя средства к существованию в Америке, какой источник этих средств. Мы также должны знать подробности вашей встречи с Арменом. Как вы его нашли, как вы к нему пришли? Договаривались ли о встрече заранее? Какой разговор состоялся с Арменом в присутствии его жены? Говорили ли вы что-либо угрожающее, схватили ли вы его, ударили или толкнули хотя бы раз? Что он ответил на предложение прокатиться? Ты должен понять, что Армен и его жена уже показания в ФБР дали, причем не самые для вас хорошие, иначе бы вас тут не держали. Так что рассказывай нам все в подробностях.

Я вкратце перевел Джону свое обращение к Беслику. Джон одобрительно кивнул.

Беслик рассказал, что в «Кинкут» (ни он, ни Леван так никогда и не смогли выговорить «Коннектикут») их привез русский таксист, которого они наняли на весь день. Таксист должен был их ждать недалеко от дома Армена. Они приехали днем, позвонили в дверь, им открыла жена. Сказала, что Армена нет дома и он будет не скоро. Леван сказал, что они никуда не торопятся и подождут Армена. Зашли внутрь, попросили чаю и предупредили, что из комнаты никуда выходить не надо. И звонить никуда не надо. Вопреки заверениям жены, Армен вернулся скоро. Тут же «перебздел», когда увидел Беслика и Левана. Давайте, говорит, выпьем за ваш приезд. Ну, Леван ему и говорит:

— Конечно, выпьем, но сначала, падла сучья, поговорим. У нас мужской разговор. Поехали.

В машине Армен рассказал, что он вообще ни при чем, что Шихман все бабки всадил во что-то на бирже и, наверное, просрал. Мы ему:

— Какое, на хер, просрал? Это что, ваши с Шихманом бабки были? Ты не гони, пидор сраный, волну, потому что нам по хер — с тебя снимать или с Шихмана.

Весь рассказ Беслика я перевел Джону. Затем попросил Беслика повторить еще раз, как их арестовывали. Джон внимательно выслушал, что-то записал.

— Когда вы меня вытащите отсюда? — глухо спросил Беслик. — Я здесь подохну. Здесь никто по-русски не говорит, не с кем слова сказать. — И вдруг заорал: — Я же, блин, человеческим языком прошу — вытащите меня отсюда! Я вам, суки, яйца повырываю!

— Беслик, мне пора к Левану. Пошли, Джон, — сказал я и вышел из комнаты, не попрощавшись с сидельцем.

— Что-то произошло? — спросил Джон, когда мы вышли.

— Да, Джон, он пообещал нас оскопить, если мы его немедленно не вытащим из тюрьмы.

— Неужели? — иронично сказал Джон. — Ты знаешь, у меня было много клиентов итальянцев, латинос, были чернокожие, но никто из них себя так не вел. Этот говнюк всего несколько дней провел в тюрьме, и он уже больше не может! Ну и что он будет делать — побег устроит? Я думал, русские крепкие ребята.

Мне было совсем не обидно за пошатнувшуюся репутацию русских бандитов. Я и сам был поражен слабодушием Беслика. А что, если на самом деле ему влепят десятку? Ну расковыряет свою харю до кости, а дальше что? Этот ублюдок даже не хочет потрудиться понять, как работает здешняя система. Как же они там, в Совке, в аналогичных ситуациях себя ведут? Я достаточно много читал, как блатные держатся в лагерях и тюрьмах, но я также читал, что многие из них знают уголовный кодекс лучше, чем их адвокаты.

Пока я думал о Беслике, вышел охранник и пригласил меня и Барри Арнитца в комнату, где нас уже ждал Леван. Как и Беслик, Леван тоже был в синем тюремном комбинезоне. Лицо заросло щетиной, но вид у него был вполне добродушный, как у какого-нибудь искандеровского персонажа. Леван говорил по-русски с сильным кавказским акцентом.

— Ну, что, билядь, взяли Левана? — промолвил Леван вместо приветствия.

— Здравствуйте, Леван, я привел к вам адвоката, который будет вас защищать. Зовут его Барри. У него к вам есть несколько вопросов. Кстати, Коля просил передать привет, он тут, в комнате ожидания, — сказал я, садясь на стул напротив Левана и жестом приглашая Барри сесть рядом со мной.

— Скажи Коле, что херово Левану. А ты мне скажи, сколько я еще тут сидеть буду? Что я сделаль? Хотель помочь ребятам бабки вернуть, это тут преступлений считается? Меня попросили помочь, сказали, Леван, помоги, я сказаль хорошо. Я добри дело хотель сделат. За это Леван в тюрьму?

Я перевел Барри общий смысл высказываний Левана. Пока мы сидели несколько минут в зале ожидания, Джон успел рассказать Барри, что особого контакта ему с Бесликом установить не удалось. Барри поэтому был настроен на тот же результат.

— Скажи мистеру Ованесяну, что я верю в его абсолютную невиновность. Но в Америке этот вопрос решают присяжные, иногда судьи. Я сделаю все возможное, чтобы дело не дошло до суда, а если дойдет, то чтобы приговор был оправдательным, — мягко, но уверенно сказал Барри.

Имело ли смысл переводить все это Левану, который, не сомневаюсь, понятия не имел, почему дело может или не может дойти до суда и что этот вопрос зависит от так называемого большого жюри присяжных. За всю свою многолетнюю криминальную карьеру Леван не только никогда не сталкивался, но, наверное, и не слышал о присяжных. Ни Беслик, ни Леван ничем себе помочь не могли. Они не понимали роли адвоката, не понимали, что любое заявление рассматривается в суде. Бессмысленно доказывать своему адвокату, что ты невиновен, он и так готов работать на основе этого предположения. Беслик и Леван с местной братвой на эти темы не разговаривали, и книжек они тоже не читали. Кругозор у них был как у детей: упрощенное понимание мира, никакое — людей. Они были хищниками, способными не только выжить, но даже процветать в очень специфических условиях, а именно в постсоветской России начала девяностых годов. Тем не менее я перевел то, что сказал Барри, Левану.

— Кто это? — спросил Леван, показывая на Барри.

— Ваш адвокат, — ответил я.

— И что он для меня сделаль? За что ему бабки дали?

— Леван, сегодня он впервые вас увидел. Ему нужно поговорить с вами, узнать вашу версию того, что произошло, рассказать, какие предстоят слушания, определить список свидетелей, узнать, кто может давать показания против вас, выяснить, есть ли какие-нибудь документы, относящиеся к делу, определить, не были ли нарушены ваши права при аресте и допросе, и, наконец, начать готовиться к слушанию о залоге. Вы же хотите до суда быть на свободе, а не здесь сидеть.

— Ты что говоришь суд? Какой, на хер, суд? Ты думаешь, Леван баран? Я покажу тебе Леван баран. Я хочу улететь на хер из Америка, здесь одни пидорасты.

— Леван, вы должны начать говорить со своим адвокатом. Расскажите ему о себе — когда и где родились, какое образование, где работаете или числитесь, женаты ли вы, есть ли у вас дети. Поверьте, эта информация ему крайне необходима для вашей защиты.

— Слюшай, у меня все в паспорте написан. Эти суки забраль мой паспорт, а вы у них забери и читай, — устало сказал Леван.

Выслушав перевод, Барри спросил меня, как я представляю себе дальнейшую работу. Я ее никак себе не представлял.

Когда мы вышли, к нам подошел Коля и спросил, передал ли для него что-нибудь Леван. Леван попросил передать, что ему плохо, сказал я и от себя добавил, что, похоже, Леван не понимает ситуацию и не хочет ее понимать.

— Леван понимает все, что ему нужно понимать, — сказал Коля и направился к выходу.

* * *

Я приехал домой поздно ночью. Айлин сидела на кухне и пила вино. Я понял, что возлияние было ее формой протеста. Ведь мы договорились, что я выхожу из дела, скрепили наш договор сексом в машине, и я тут же этот договор нарушил.