Дура LEX - Борис Палант

Все это я перевел Джону и Барри, которые быстро уловили, что без меня их миссия (а следовательно, и гонорар) были под угрозой. Джон посмотрел на Веню, Веня медленно моргнул, и Джон обратился к Роме и Славику.

— Нам очень нравится работать с Борисом, — красивым голосом сказал Джон, делая ударение на первый слог в моем имени. — Мы ему доверяем и хотим, чтобы он был в команде.

Я подумал, что на суде присяжные слушают Джона раскрыв рот. Он был из тех адвокатов, которые на простом человеческом языке рассказывают присяжным, как все случилось «на самом деле», как будто он при этом присутствовал. У каждого адвоката свой почерк, свой способ общения с присяжными. Знаменитый Барри Злотник обычно объясняет присяжным как бы с профессорской кафедры, почему прокурор так и не смог доказать вину его клиента. Джон, в отличие от Барри, не ставит себя выше присяжных, наоборот, он наравне с ними. Злотник делает паузы в речи, Джон замолкает только по приказу судьи.

Вечером я получил десять тысяч долларов, и мы с Джоном и Барри, которым вручили на двоих пятьдесят тысяч, договорились отправиться на следующий день в тюрьму.

Дома я рассказал Айлин о новом деле, описал ей Беслика, Левана, Рому, Славика, Колю и американских адвокатов Джона Бэйкера и Барри Арнитца.

— Эти русские опасные типы, — сказала Айлин. — Выйди из дела. Ты ведь уже выполнил просьбу твоего влиятельного друга из Москвы. Достаточно! Выйди из дела!

— Они, кстати, не русские. Беслик — осетин, а Леван — армянин.

— А, ну тогда другое дело, — язвительно сказала Айлин. — Только я помню, ты сам рассказывал, что кавказцы еще опаснее. Что ты о них знаешь? Знаешь ли ты, как они ведут себя в разных ситуациях? Ведь они как дикари, оказавшиеся в незнакомой среде. Вместо того чтобы быть тебе благодарными за то, что ты навещал их в тюрьме, что ты пытался им помочь, они думают, что ты делал это из слабости. Помяни мои слова — ты пожалеешь, нет — мы все пожалеем, если ты не избавишься от этого дерьма.

— Ну а что насчет Джона и Барри? Они американские адвокаты, а не этнические, как я. Сегодня их клиенты осетин и армянин, в прошлом месяце они защищали итальянских мафиози, а завтра будут защищать каких-нибудь китайских бандитов. Лишь бы клиент платил, остальное их не касается. И почему ты называешь уголовное дело дерьмом? Тогда любое уголовное дело — дерьмо. Клиенты платят именно за то, чтобы мы их вытаскивали из дерьма.

— Джон и Барри — особые люди. Вспомни «Механический апельсин» — там бандиты становятся полицейскими. Случайно получилось так, что Джон и Барри стали адвокатами, но запросто могли стать и бандитами — у них психология такая. Не волнуйся за Джона и Барри — они запросто найдут общий язык с Бесликом и Леваном. Ты — нет.

* * *

Наступило утро, и я уже собирался выезжать из дома, когда позвонил Джон и сказал, что Беслика и Левана перевели в Коннектикут по месту совершения преступления. Джон обещал выяснить, в какой именно тюрьме находятся клиенты, и перезвонить. Я тут же сообщил Роме эту новость и предупредил, что скорее всего потребуются коннектикутские адвокаты. Рома присвистнул и назначил встречу у меня в офисе на два часа дня. Пришел он, как всегда, со Славиком и совсем молодым парнем в спортивном костюме и куртке. Парня звали Коля. Рома сказал, что Коля только что прилетел из Москвы, чтобы оказать поддержку Левану. Коля был гораздо меньше качка Славика, хотя чувствовалось, что он очень крепкий парень. У него было особенное лицо. У Славика было лицо чемпиона спартакиады, у Коли было лицо убийцы. Не маньяка, не психа, а профессионального убийцы. Славик реагировал на жизнь вокруг, мог улыбнуться, пошутить. Коля был нейтрален. Слушал он внимательно, но сосредоточенность ничем не выдавал, просто смотрел на меня и слушал. Он не хмурил брови, не переспрашивал, не уточнял, не делал никаких лишних движений руками. Выслушав мой доклад о состоянии дел, он встал и ушел. Рома и Славик расслабились.

— Ну, что будем делать? — спросил Рома.

— Думаю, что вам нужно искать хороших адвокатов в Коннектикуте. Желательно из бывших прокуроров, которые знают расклад, знают прокурора, который будет вести дело, знают судью, в общем, местных тяжеловесов. Даже если Джон и Барри лицензированы в Коннектикуте, в чем я сомневаюсь, я бы все равно взял местных адвокатов. Но я никого там не знаю.

Через пару часов позвонил Джон Бэйкер и сказал, что завтра утром мы едем в Коннектикут.

— Ровно в восемь отъезжаем, — сказал Джон.

* * *

Вечером я исполнил просьбу Левана и поехал в «Прибой» рассказать хозяину Сереже Карповичу о наказании, которое ждет братву за лень и халатность. Еле упросил Айлин поехать со мной, так как не знал, придется ли мне выпить с Сережей. Айлин сначала отказывалась, потом накричала на меня:

— Ты же знаешь, я ненавижу этот ресторан! Из-за тебя я стану русофобкой. Невыносимо смотреть, как русские прожигают жизнь — напиваются до смерти, танцуют, потея как свиньи, свои идиотские танцы — смесь рока с гопаком времен Ивана Грозного. К счастью, я не понимаю по-русски — слушать, о чем они говорят, было бы просто невозможно. Да и все равно ничего в этом ресторане не услышишь из-за грохота, который вы называете музыкой!

— Айлин, я ведь еду по делу. Если бы не дело, «Прибой» был бы последним местом на земле, куда я хотел бы пойти. Давай одевайся — пора выходить.

— Нет, Борис, ты туда едешь не просто по делу. Что-то в этом ресторане тебя притягивает как магнит, я только не знаю, что именно. А ты знаешь, почему тебя туда тянет?

В чем-то Айлин была права. С одной стороны, пошлость русского кабака и его посетителей меня раздражала, но с другой — вид накрытого стола с расставленными тарелками и приборами, вазочками с соленьями, ведерком со льдом, из которого торчит бутылка водки, певица, готовящаяся запеть русские эстрадные песни с неимоверно пошлыми словами, — все это меня притягивало, манило, обещало что-то, чего я когда-то недополучил. Айлин недаром испытывала отвращение к русским кабакам — в них витал соленый русский секс, сладко пахло русское блядство. Американка, мать моего ребенка, чувствовала, что мое предательство начнется в русском кабаке с селедки, квашеной капусты и глупой песни.

Я знал Сережу Карповича и раньше. Он пользовался уважением в общине как правильный, живущий по понятиям бизнесмен. Конечно, сидел, еще в Союзе. Сережа накрыл стол на втором этаже. Поскольку была пятница, на первом этаже шло шоу — банкеты с тостами. Тетя Маня поздравляла Миланочку с батмицвой и дарила ей песню «Миллион алых роз». Какой-то еврей, отмечавший пятидесятилетие и успевший сделать бабки уже на первой фазе перестройки, нанял баб в кокошниках, которые, пока оркестр отдыхал, пели частушки с переделанными под его биографию словами. Друзья еврея поздравляли его, будто официально чествовали первого секретаря обкома в крупном украинском городе в середине шестидесятых. Отмечались его инициативность, принципиальность, честность. Снова грянул оркестр, поздравляя Левочку и Ниночку с серебряной свадьбой. Только оркестр отыграл про негаснущий костер, зазвенели балалайки, и через боковой вход бабы в кокошниках внесли в зал на руках… еврея-юбиляра.

Я удивился режиссуре: ведь еврей пять минут назад гулял вместе со всеми своими друзьями за одним столом. После того как бабы водрузили его на стул, а стул вместе с евреем балалаечники поставили на стол, стало ясно, чей праздник главнее. Опять пошли тосты про честность и принципиальность еврея с пожеланиями богатырского здоровья и кавказского долголетия. Балалаечники затянули а-ля народную песню со словами «Ай ты наш еси, Лазарь Иосифович!». В песне перечислялись былинные подвиги Лазаря Иосифовича. Из слов стало ясно, что на каких-то переговорах Лазарь Иосифович ловко обкрутил американскую компанию и заставил ее подписать контракт с украинцами. За столом еврея не смеялся никто.

Не смеялся и Сережа, вместе со мной взиравший сверху на все это действо. Его единственный комментарий был:

— Видать, этот Лазарь бабки неплохие срубил!

Я давился от смеха, глядя на Лазаря Иосифовича, и пытался объяснить Айлин смысл происходящего. Айлин даже не улыбнулась. Затем Сережа вспомнил, по какому поводу я пришел.

— Ну что там с твоими орлами? — буднично спросил он.

— Надоело им сидеть, говорят, местная братва им не помогает. В России, мол, они бы уже давно на свободе были. Леван обещал разобраться, когда выйдет.

— Не понял, — сказал Сережа. — Адвокатов им наняли, что еще мы можем для них сделать? Здесь не Совок, я что — побегу судье взятку давать? Ты бы объяснил им, что здесь совсем другой расклад.

— Я уже давно это сделал, но мне кажется, они не могут врубиться в ситуацию. Сережа, им грозит большой срок, но как только я начинаю говорить о серьезности положения, у них тут же блок возникает — они и слушать ни о чем не хотят, повторяют, что ничего не сделали и шить им нечего.