Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

воевать сюда послали, но не с бабами спать! – зло огрызнулся молодой гусляр.

– Что?! – вскипел Велемир. – Да я тебя!

Он схватил Олексу за грудки, легко, как пушинку, поднял его и швырнул оземь.

– Биться будем али как? – В Олексовых очах полыхнула ненависть.

Он взялся за висевшую на боку саблю.

– Да ну тебя! – Велемир сплюнул. – Было б из-за кого! – И тут же, понурив голову, добавил: – Виноват я, что ль, коли бабы меня любят?! Ну, устоишь разве пред ними?

Несколько дней Олекса сердился и косо поглядывал на Велемира, но вскоре, когда они вместе отразили нежданную ночную вылазку осаждённых, кажется, забылись все прежние раздоры.

По ночам воевода Дмитр, следуя примеру Мономаха, всегда расставлял окрест лагеря сторожей. Та ночь выдалась тёмной и безлунной. Велемир и Олекса грелись у костра, пламя которого бросало отблески на войлочную походную вежу.

– Ни зги не видно, – вглядываясь в даль, молвил подошедший к костру Эфраим.

Вдруг он нахмурил чело, прислушался, приложил к устам указательный перст и схватил Олексу за запястье.

– Беги за воеводой! Никак, меняне из крепости вылезли!

И в самом деле, примерно через четверть часа в свете костра показались идущие плотными рядами со щитами в руках воины в кольчугах и булатных шеломах. Вовремя предупреждённый воевода успел выстроить переяславцев на опушке рощи.

– Первыми нападём. Не ждут, верно, – шёпотом промолвил он. – Пошли!

Приказ передали из уст в уста.

Олекса бежал вместе со всеми, слыша под ногами шуршание травы и спотыкаясь о невидимые в темноте кочки и стволы поваленных деревьев.

Где-то слева взметнулся ввысь смоляной факел. Перед Олексой возник высокий менянин с мечом в деснице. Олекса, как учил Эфраим, резко уклонился в сторону, увернулся от удара и рубанул врага саблей наотмашь. Менянин, коротко вскрикнув, повалился наземь. Не переводя дыхания, Олекса ринулся дальше, в гущу боя, но меняне – это он понял по стихающему звону булата – отпрянули и побежали. Переяславцы с победным кликом бросились в погоню. Уже возле посада Дмитр остановил не в меру разгорячённых дружинников.

– Стойте! Ко стенам не ходите! Стрелы пускать почнут!

Утром Олекса отыскал в поле тело убитого им ратника. Сабля разрубила ему наискось лицо, превратившееся в сплошное кровавое месиво. Олекса снял с убитого забрызганный кровью и грязью шишак, принёс воды и омыл мёртвому лицо. Менянин оказался совсем юношей, без бороды, над верхней губой его едва пробивался пушок.

«Боже! Николи не думал, что убивать столь тяжко!» – Из глаз Олексы покатились слёзы. Ну что сделал ему этот несчастный юнец?! За какие грехи зарубил он его?!

Жалость к убитому разлилась по сердцу молодца.

Сзади подошёл воевода Дмитр.

– Что сидишь тут? – спросил он Олексу.

– Да вот. Убил, а теперь жалко. Молодой совсем был.

– Брось, Олекса. Ворог он. Первым небось на тебя мечом замахнулся? Поделом получил. Николи, друже, не жалей ворога. Не ты его, так он бы тебя зарубил. И поверь уж мне, не рыдал бы ныне над телом твоим, но радовался б удаче, хвалился.

Олекса согласно кивал головой, но продолжал предаваться скорби. Всё ж христианин, русич, не поганый.

Вечером, на заре, они с Велемиром схоронили менянина под тонкой осинкой на вершине невысокого холма.

Глава 24

В последующие за ночной стычкой дни Велемир совсем перестал ходить к своей возлюбленной купчихе. Как-то раз он всё-таки не удержался, убежал вечером в посад, но среди ночи внезапно вернулся и, схватив Олексу за плечи, звенящим от волнения голосом выпалил:

– Идём скорей к воеводе! Вести важные!

Пока шли, Олекса успел выведать у Велемира обо всём, что произошло в купеческом доме.

…Привычно перемахнув через забор, Велемир оказался в саду под высокими яблонями, где ожидала уже его Млава, юная хозяйка дома.

– Кажен вечер жду, всё не приходишь, – с обидой сказала она, капризно надув хорошенькую розовую губку.

– Не выходило никак, Млавушка, – ответил Велемир, заключая возлюбленную в жаркие объятия.

Млава ласково положила голову ему на плечо.

– Нынче как раз боярин выехал со всеми гриднями, нет в доме никого. Потому и таиться нам не к чему. Пойдём в горницу, накормлю тебя пирогами.

Она порывисто ухватила Велемира за руку и повела его к высокому парадному крыльцу.

Вскоре молодец, сняв с пояса и положив на лавку меч в чеканных ножнах, уже сидел за широким столом в просторной горнице. Подвешенные перед образами на приделанных к потолку железных цепочках лампадки источали мягкий струящийся свет. Млава поднесла дорогому гостю пышный пирог, от одного запаха которого во рту у Велемира потекли слюнки.

Молодая женщина присела на лавку рядом и нежно поцеловала его в щёку, приговаривая:

– Любый, любый мой!

Уже юный дружинник изготовился к трапезе, когда вдруг за окном послышался топот копыт и раздался басистый зычный голос Путяты:

– Сюда проходи, боярин Земовит!

Громко застучали по ступенькам крыльца тяжёлые сапоги с боднями. Млава испуганно вскрикнула, схватила Велемира за руку и потянула его к ляде в полу горницы.

– Лезь сюда! – задыхаясь от волнения, шепнула она. – Потом приду за тобою.

Велемир, едва успев взять меч, прыгнул в тёмный подпол, весь заставленный бочками с медами и пряностями. Млава торопливо закрыла ляду, постелила на неё сверху ковёр, и молодец оказался погружённым в темноту. Весь он обратился в слух.

Сапоги с боднями прогромыхали по дощатому полу горницы. Снова послышался голос Путяты.

– Прошу, боярин Земовит, садись за стол. Сей же часец хозяюшка наша добрая попотчует нас пирогами, а там и о делах перетолкуем.

– Здрава будь, Млава! – раздался другой, незнакомый Велемиру неприятный тонкий голос, какой обычно бывает у евнухов – много их довелось Велемиру видеть, когда случалось быть с князем Владимиром в Киеве, в тереме у Святополковой княгини-ромейки.

На некоторое время воцарилось молчание, нарушаемое лишь громким чавканьем.

«Пирог жрут, сволочи!» – Изголодавшийся Велемир стиснул в ожесточении кулак.

Эх, выскочить бы сейчас отсюда, из подпола, на свет божий да проткнуть мечом этому жирному Путяте брюхо. Всё испортил, свинья грязная!

Мысли негодующего Велемира оборвал тонкий писклявый голос гостя.

– О чём толковать мыслишь, Путята?

– Великая рать нынче под Меньском стоит, – отозвался киевский тысяцкий. – Думаю, зря князь Глеб заупрямился. Ведь не ровён час…

Гость засмеялся противным скрипучим смехом.

– Велика-то велика рать ваша, да токмо не по зубам ей Меньск вышел. Уж месяц под стенами топчетесь, – с презрением заметил он.

– А отчего, мыслишь, топчемся? – перебил гостя Путята и после недолгого молчания добавил: – Молчишь, Земовит. А я тебе скажу: оттого, что я от приступа удерживаю воевод и князей. Иначе б обломки одни от Меньской