Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

на бродах, поджидая, когда подъедут обозы, то, ссылаясь на усталость, ставил у дороги шатёр и долгие часы отсыпался на мягких подушках.

Толстый ленивый Путята почему-то был противен Олексе, зато совсем не вызывал неприязни Олег, всегда подтянутый, вежливый с воинами, улыбчивый. Юноше даже не верилось, что вот этот такой добродушный на вид человек и есть разоритель его родного Суздаля, в прошлом злейший враг, союзник половцев, не раз наводивший на Русь свирепые степные орды…

Совершив немало дневных переходов – уж сколько, Олекса и не считал, сбился со счёту, – объединённое войско достигло наконец Меньска и заняло оставленный горожанами посад. С надрывным скрипом рухнул на землю опоясывающий окольный град высокий деревянный тын. Тяжёлый порок[109] выломал широкие провозные ворота посада. Перед глазами Олексы возникла огромная тёмная стена городского детинца.

– Укрепился Глеб, супостат, – со вздохом, хмурясь, промолвил воевода Дмитр. – Эй, други! – крикнул он переяславцам. – Мы посад занимать не будем. Стан разобьём вон в той рощице.

Воевода указал на густую берёзовую рощу, зеленеющую около низкого болотистого берега Свислочи.

– Эфраим! Возьми с десяток ратников, поезжай, огляди крепость, – приказал Дмитр. – Может, слабое место какое узришь.

Олекса и Велемир напросились к Эфраиму в отряд. Молодые дружинники поскакали на конях вдоль крепости, на расстоянии полёта стрелы, со вниманием и любопытством осматривая стены и валы.

– Хитро крепость сия устроена. Тяжко вельми взять будет, – качая головой, обронил один из воинов.

Другие согласно закивали в ответ.

Подобраться к меньскому детинцу и то было непросто – с двух сторон омывали его воды Свислочи и её притока, мутной болотистой речки Немиги. С севера же к самому крепостному валу подступало топкое, заросшее осокой болото, простирающееся не на одну версту.

Штурмовать меньскую твердыню можно было разве что со стороны посада, но здесь путь осаждающим преграждал огромный земляной вал высотой в четыре-пять сажен и деревянные ворота, по обе стороны которых пристроены были высокие бревенчатые башни с узенькими продолговатыми оконцами для стрельбы. Ещё одна такая башня, чуть пониже, виднелась невдалеке слева от ворот.

Озирая крепость, воины всё более мрачнели, понимая, что стремительным скорым натиском захватить так сильно укреплённый город им конечно же не удастся.

…Вечером, когда расставили в роще вежи, разожгли костры и выслали к берегу Свислочи сторожу, в лагерь переяславцев на вороном, гарцующем под седоком коне явился надменный боярин Туряк. На плечах его поверх чешуйчатой ромейской брони алел коц из иноземного сукна с серебряной застёжкой, а шелом-мисюрку[110] украшало изображение святого в позолоченном медальоне.

– Воевода Дмитр! Тысяцкий Путята кличет тебя на совет! – крикнул он, взмахнув почерневшей от поводьев измозоленной рукой, и, поворотив коня, тотчас умчался прочь.

Ворча и плюясь от досады:

– Не успели стать, уже совет выдумал! Оглядеться сперва надоть! – Дмитр нехотя отправился в городской посад, где стояли киевские полки.

Путята разместился в центре посада, в богатом купеческом доме, и там принял Олега, Дмитра и Ярополка.

Едва не всю ночь князья и воеводы совещались, как поступать им дальше – идти на приступ или, обложив город, начать длительную осаду. Путята советовал не спешить и дождаться хотя бы Давида Всеславича с полочанами. С его помощью хитрый воевода думал скорее сговориться с Глебом о мире.

Усталый и хмурый Дмитр воротился в лагерь переяславцев только на рассвете. Вызвав к себе Эфраима, он долго шептался с ним в шатре, а днём послал скорого гонца в Смоленск за подмогой.

Глава 23

– Княже, ведь брат он тебе родной! – убеждал Путята Давида Всеславича. – Пригоже ли ратиться? Великий князь Святополк мира хощет. «Что ж то будет, – молвил, – коли братья Бога забудут и кровь проливать почнут?!»

– Нет, воевода! – резко, со злостью в тёмных очах перебил Путяту Давид Всеславич. – Глеб волости, погосты мои пожёг. Проучить его надобно крепко. Вот полоню, в поруб его брошу!

– Княже! – всплеснул руками Путята. – Грех се! Что люди подумают?! Скажут: как так? Родного брата – и в поруб!

– Брось, Вышатич! – гневно прикрикнул Давид. – Когда вы со князем Святополком Ярослава Берестейского[111] в порубе сгноили, не думали, кто там чего скажет?! Али когда Васильку очи вынули?! Вижу, лукавое ты измыслил!

– Да что ты, княже! Какое лукавство?! Как лучше, миром хощу порешить. – Воевода с беспокойством смотрел на гневавшегося полочанина. – Кровь людскую жалею.

– А когда на Волынь ходил, не жалел, потоками кровь проливал?! – презрительно осклабившись, выпалил Всеславич.

– Тогда по-иному не мочно никак было. Ныне же – совсем иное дело. Глеба припугнём, он и смирится.

– Плохо знаешь Глеба, боярин. Упрям он и твёрд. Нелегко одолеть его будет.

Так ничего и не добившись, Путята огорчённо вздохнул и развёл руками.

…Осада без особого успеха продолжалась весь сентябрь. Воины обстреливали друг друга стрелами, иногда осаждающие подводили к воротам туры[112], но защитники всякий раз умело отбивались, и союзники с уроном возвращались обратно в лагерь. Киевская рать – та вовсе стояла без дела, воины скучали и уже мечтали поскорее разойтись по домам.

Олекса всё чаще впадал в отчаяние. Где же обещанные сечи, схватки с врагом?! Почему они топчутся под стенами этого злосчастного Меньска и ничего не предпринимают?! Да разве это война?!

Иначе рассуждал Велемир. Он никогда не расстраивался попусту и умел отвлечь себя от невесёлых мыслей. Всякий раз, когда воевода Дмитр отправлял Олексу и Велемира в ночной дозор, Велемир под разными подозрительными предлогами отлучался и возвращался только к утру, усталый, но всегда довольный, с улыбкой на устах.

Единожды Олекса не выдержал и спросил друга:

– Куда ты всё ходишь? Уж который раз.

– Эх, Олекса! – рассмеялся Велемир. – Да любой бы догадался уж! Зазнобушка тут у меня сыскалась.

– Ну вот ещё! – презрительно усмехнулся Олекса.

Он пожал плечами, не понимая, как можно предпочесть воинскому делу – опасностям, риску – какую-то там бабёнку. Да разве стоит она того? Разве за этим пришли они сюда, ради этого уехал он от Мстислава?

А Велемир тем временем разговорился.

– Золото – не баба. Приголубит тебя, накормит, тайком приютит на ночь, чтоб воевода не приметил.

– Какой ещё воевода? – с презрением спросил Олекса.

– Какой, какой! Путята!

– А! Сей жирный кот тоже, что ль, до баб охоч?

– Ну и дурень же ты, Олекса! – засмеялся Велемир. – Да жёнка сия – купчиха, у коей воевода на постое стоит. Уразумел? Муж-то её ко грекам по торговым делам уехал, вот она и заскучала… Ну да что я тебе сказываю?! – Он досадливо махнул рукой, видя, что Олекса отвернулся, не смотрит в его сторону и вовсе не слушает его слов.

– Тебя