Не пытайтесь это повторить - Надежда Первухина

— Это очень приятно, когда тебя приглашает войти сам дхиан. Где ты расположился, бдящий?

Лекант посмотрел на меня. Я ответила за него:

— Отель "Цепеш".

— Прекрасный выбор. Я как-нибудь загляну на чашечку крови.

— Я буду всегда иметь ее про запас, — улыбнулся Лекант.

— Нам выходить, — сказал молодой вампир.

Когда они вышли из такси, я спросила Леканта:

— Зачем ты пригласил вампира? И откуда ты знаешь, что вампиров нужно приглашать?

— Не могу тебе сказать точно. Что-то поднялось из памяти. Не бойся, Тийя. Мне вампиры не опасны.

— Мне тоже. А где ты возьмешь кровь?

— Она течет в моих венах.

— Ты будешь угощать вампиров своей кровью?! Ты спятил!

— А что такого?

— Это безнравственно и противозаконно. Особенно в нашем городе.

— Тийя, ты совсем меня запутала. Не ты ли говорила, что в вашем городе все живут мирно и никто никому не переходит дорогу?

— Да, я говорила. Но вампиры не должны пить живую кровь. Только донорскую.

— Тогда я стану донором. Так это называется?

— Иногда ты меня удивляешь… Кстати, нам выходить.

Мы вышли из маршрутки и зашагали по направлению к одноэтажному продолговатому зданию, сплошь сделанному из стекла.

— Красиво, — сказал Лекант, когда мы подошли к входу в эту стеклянную роскошь.

— Да, — загордилась патриотичная я. — Картинная галерея — одно из красивейших зданий нашего города. Тебе понравится.

— Мне понравится быть везде, где ты. Даже среди болот…

— При чем здесь болота?

— Так… Тоже что-то всплыло из памяти. Какой-то смутный образ.

Мы вошли в галерею. Здесь вниманию не скучающей публики предлагались картины местных мастеров и тех художников, которые когда-то бывали в Щедром. Я очень любила полотна Саввы Кулебякина. Этот художник, мой современник (сейчас ему, вероятно, лет сорок с небольшим), писал в кустодиевской манере, очень теплые, охряные полотна. Когда я рассматривала кулебякинских толстушек, сытых кошек и толстых веселых псов, у меня поднималось настроение. И хотелось жить и жить. Не существовать.

— Вот, смотри, картина Кулебякина "Коктейль-пати у директора офицерской столовой", — постаралась я обратить внимание Леканта на мой любимый шедевр. Тут Кулебякину настолько удались светотени, что все гости на пати казались живыми. — Как тебе?

Лекант равнодушно скользнул глазами по картине.

— Тебе не нравится? — кольнула меня обида.

— Не нравится, — качнул головой Лекант. — Здесь много неправды. Люди не могут быть такими довольными жизнью.

— Откуда ты знаешь?

— Знал когда-то, — грустно ответил Лекант. — Я хорошо знал людей даже до того, как они появились на Земле.

— Лекант, ты иногда говоришь такие вещи, что я пугаюсь. Сколько тебе лет?

— Много, Тийя. Я и сам сбился со счета. И потом, годы в Шамбале не то, что годы на Земле.

— А что такое Шамбала?

Лекант вздохнул:

— Этого не опишешь. Когда-нибудь я объясню тебе. Не сердись.

— Я не сержусь.

— Я по твоему настроению чувствую, что сердишься.

— Я сержусь на то, что тебе не понравился мой любимый художник.

— Вот этот?

— Да. Савва Кулебякин.

— Прости, но он пишет неправильно.

— А ты знаешь, как правильно?

— Да, знаю. Иди сюда.

И Лекант подвел меня к стене, на которой располагались скромные акварели Робин Шуин. Она была русская, но творила и выставлялась под этим странным псевдонимом. Я не видела ни одного интервью с нею, тогда как мой любимый Савва Кулебякин частенько мелькал на экранах местного телевидения.

— Посмотри, — тихо сказал Лекант, указывая на акварель Робин Шуин под названием "Конец марта". — Посмотри, сколько здесь правды. Она так прозрачна и ясна!

Я всмотрелась в акварель. И неожиданно она заиграла для меня новыми красками, а Савва Кулебякин как-то поблек.

— Лекант, я не знала, что ты разбираешься в живописи, — тихо сказала я.

— Я не разбираюсь. Я даже не знаю, что такое живопись. Но я вижу свет, исходящий от этих картин. А от твоего Саввы Кулебякина света вовсе не исходит, наоборот, его полотна — как черные воронки, лишь поглощающие все светлое. Я могу точно сказать, что Робин Шуин — Даритель, а Савва Кулебякин — Поглотитель.

— О боже, Лекант! Какие странные вещи ты говоришь! Кто такие Дарители и кто — Поглотители? Это опять из той же оперы про Шамбалу?

— Нет, Шамбала здесь ни при чем. Эта история тянется с первых времен. С Великого потопа. Те, кто выжил, были разделены по своим душам на Дарителей и Поглотителей. Дарители — это люди или существа, которые расходуют свою жизненную силу или благодать на других существ, не прося ничего взамен. А Поглотители — это те, кто забирает благодать из чужих душ, потому что своей нет.

— А я кто — Даритель или Поглотитель?

— Ты — самый лучший Даритель, Тийя.

— А ты…

— Я тоже Даритель. Во всяком случае, призван быть им. Дхианы — все — Дарители.

— Даже дхианы Хаоса?

— Да. Они дарят миру темные силы, темную благодать. Мир нуждается и в этом.

Последнюю фразу Лекант произнес, когда мы проходили мимо статуи "Пигмалион и Галатея", изваянной нашим щедровским скульптором Ираклием Гогоберидзе. Статуя была ничего себе, особенно хороши бицепсы у Пигмалиона, но дело не в этом. А в том, что кусочек Лекантового монолога уловил своими хитроумными ушами Акакий Кашкин, принесла его нелегкая.

Кто такой Акакий Кашкин? Кроме того, что он считается официально признанной чумой нашего города, он еще является специальным корреспондентом Щедровского телевидения и ведет аналитическую программу "Щедровские времена". Насколько мне известно, Акакий все время проводит в поисках новостей и фактов и жизнь готов положить за очередную сенсацию. А уж нетривиальные люди — это его конек. Кашкин дремал под "Пигмалионом и Галатеей", но в тот момент, когда мимо проходил Лекант, он проснулся. Спросонья ему, видимо, что-то померещилось, потому что он очень крепко ухватил Леканта за рукав рубашки.

— В чем дело? — удивленно посмотрел на него Лекант.

Я тут же потянула его за другой рукав:

— Лекант, идем, идем, некогда тут задерживаться.

— Минуточку! — повысил голос Кашкин и тут же замелькал, как фокусник, с разноцветьем визитных карточек и различных удостоверений. — Я корреспондент местного телевидения, прошу заметить — специальный корреспондент, и мой гражданский долг — познакомить щедровскую аудиторию с новым интересным человеком, которым вы, несомненно, являетесь.

Лекант уже внимательно слушал Акакия, и на его лице появлялось то вежливое и немного озадаченное выражение, которое возникает у взрослого, слушающего детский лепет.

— Вы ведь интересный человек, — гнул свою линию Кашкин. — А аудитория должна знать интересных людей.

— Извините, — улыбнулся Лекант, — я не человек.

— Замечательно! — просиял Кашкин. — А кто вы?

— Дхиан.

— Да-а?! — продолжал сиять Кашкин, — А что это означает? Впрочем, об этом вы расскажете в студии в завтрашней передаче "Щедровские времена". Как ваше имя?

— Лекант. Лекант Азимандийский.

— Очень приятно, Лекант, я Акакий.

В руки Леканта влетела визитная карточка с золотым тиснением.

— Итак, завтра в половине двенадцатого я жду вас с вашей подругой в студии "Щедровских времен". Будет прямой эфир. Вам понравится.

— Мы не хотим и никуда не пойдем! — возвысила голос я. — Оставьте нас в покое.

— Милая девушка, — трепетно сказал мне Кашкин, — не стоит скрывать свои душевные сокровища от всевидящего ока телевидения. Известность еще никому не помешала. Или вы просто не хотите ни с кем делить вашего дхимана?

— Дхиана, — поправила я. — Вы даже это слово произнести правильно не можете.

— Это неважно.

— Это важно. Мы никуда не пойдем, ни на какую передачу.

— А мне этот человек понравился, Тийя, — неожиданно сказал Лекант. — Давай выполним его просьбу. В этом ведь нет ничего позорного?

— Ну это как сказать.

А Кашкин заверещал, как заяц по весне:

— Что вы, что вы, Лекант! В сотрудничестве с телевидением абсолютно нет ничего позорного и предосудительного! Наоборот, телевидение дает вам возможность раскрыть себя, показать себя другим!

— Хорошо, — сказал Лекант. — Мы придем на вашу передачу.

— Вот и отлично! — воскликнул Кашкин. — Вот вам пропуска в телецентр за моей подписью. Итак, завтра в одиннадцать я вас жду на телевидении.

— Вы же сказали, в половине двенадцатого.

— В одиннадцать вы должны прийти, чтобы вами занялись гримеры и костюмеры. Все должно выглядеть ослепительно. Особенно в прямом эфире. Итак, не забудьте, я вас жду. Мы не прощаемся.

И Кашкин развеялся в воздухе, оставив после себя запах туалетной воды "Сигнатур" от "Эйвон".