Повести и рассказы - Павел Мухортов

Звонка он ждал по крайней мере часа полтора, успел приуныть, сожалея о потерянном времени, за которое можно было давно по иным каналам установить местонахождение Ткачука в этот вечер. Цель жизни Васьки как будто только и заключалась в том, чтобы знать исключительно о всех и исключительно все. Это ему удавалось. Хомяков нередко мог сказать, чем вы занимались три дня назад, коогда даже вы сами забыли об этом.

Звонил Ходанич. Хомяков постоянно поддерживал чисто деловые связи: через него сбывал фирменные шмотки, диски и сбывал выгодно. Теперь же они нашли общий язык — Ходаничу нравилась Лена, а глупец Генка вырос на его пути; Васька же не только любил узнавать новости первым и первым разносить их, но еще и с остервенением мстил Генке за былое.

— Хомяк! Это ты? — почти кричал Ходанич, и по радостной интонации Хомяков понял — «Ждал не зря».

— Да, я!

— Привет, брат лихой!

— Вали к делу… — Васька не переваривал Ходанича, этого уничтожающего голоса и тем более длинных прологов перед главной мыслью, но сознательно шел на копромисс: Ходанич умел быть нужным.

Как–то, в момент горемычного сердечного разговора–откровения, Хомяков признался Генке в своей ненависти к Ходаничу, которого Ткачук встречал в компании Васькиных дружков. Тогда Генка открыл секрет корней этой ненависти. «Ему не нужно зеркала, он, честно говоря, может просто смотреть на тебя, соответственно, и ты увидишь в нем свое отражение, своего двойника. Сходство тебе не нравится, может пугает, а самолюбие говорит «Нет», я не такой». Вот и все.

Хомяков был кровно обижен. И с тех пор упорно искал в Ходаниче общее с собой и не находил.

— Не кипишись, Хомяк! Сегодня, в семь вечера, кати в Клуб железнодорожников. Там составим план действий, — Ходанич самодовольно причмокнул.

— Черта с два! Какой план?! — перебил Хомяков.

— Ха! Ишак, ты что тормозишь? Тебе Ткачук нужен? И ты не знаешь где его найти? Не крути, ты ненавидишь его. Я тоже…

Васька не дослушал, бросил трубку: «Черт! Сговорились что ли? То сравнивают! То вовнутрь заглядывают!»

Он возмущенно выругался, используя мощь петушиного голоса, силу легких и отсутствие родного папаши.

* * *

Стеклянные двери распахивались, и в просторный холл вваливались легковесные компании ухажерных мальчиков или веселых девочек, или степенно переваливался, облачившись в серьезную маску благопристойный юноша, пропуская вперед, по–джентельменски, свою девушку.

Гул бурлящей бесконечной вереницы ребят заставлял Лену отвлекаться от разговора с собеседником, и она внимательно разглядывала входящих. В эти минуты Филин замолкал и терпеливо дожидался, когда на него вновь обратят внимание.

— Лена! Меня через несколько дней здесь не будет. Ухожу и армию. Отдохнуть необходимо, да так погулять в последние деньки, чтобы потом два года снились. — Филин старался бравировать голосом, но серую скуку, проскальзывающую в тоне, скрыть не удавалось. — Ты ждешь его?

Лена утвердительно кивнула головой.

— Придет, не волнуйся… И что ты… так сказать… нашла в нем?! — Помолчав немного, он тихо добавил — Помнишь, ты когда–то также ждала меня…, — говорил он растянуто, делая между отдельными словами огромные паузы.

Лена повернулась в сторону входа в клуб, затем опять вскольз посмотрела на Филина и задумчиво, опустив глаза, произнесла:

— Сергей, мы опять возвращаемся к старому разговору… Ппонимаешь, кроме любви существуют еще чувства подобные ей, но, конечно, они отличаются от любви, — она кротко улыбнулась, — это симпатия, влечение, влюбленность. Но некоторые люди не отличают их от любви. В результате происходят различные трагедии, — девушка сделала продолжительную паузу и полушепотом, переходящим в грудной голос, вздыхая, добавила, — ты относишься пока к их числу.

— Да–а–а!? — ухмыльнулся Филин преувеличенно любезно. — Ну, а что еще ты, как говорится, придумаешь?

— Я не придумываю. Но могу сказать, что испытала все эти чувства, кроме любви, конечно, до которой я скоро доживу, — скрывая смущение, она сдержанно засмеялась. — Это подсказывает мне сердце, а оно в таких делах редко обманывает, — и уже игривым менторским тоном обрушилась на Филина. — Те чувства могут быть более бурными, более горячими, чем любовь. Но чаще эти чувства для себя. Любовь же — чувство для себя и для другого сердца сразу. Этим они и отличаются, — Лена опять сделала короткую паузу и громко, утверждающе, настойчиво продолжала:

— А у тебя психология настоящего «летуна». Это люди, которые не могут найти в жизни место, все им чего–то хочется такого… Также и ты, Сергей постоянно мечешься, тебя гложет мысль — а что, если впереди меня ждет что–то такое большое и красивое… Бросаешь одно, хватаешься за другое. Но так нельзя до бесконечности. Так что, когда–то остановись, прежде чем снова все порвать… Не обижайся на меня, что это я «салага», вздумала тебя учить, но…

Сергей нетерпеливо прервал ее: — Перестань! Салага! Выдумала тоже. Количество лет не определяет качество ума. Но что если я остановился?

— Нет, впрочем, может быть. Но я уже не та, я ушла…

Они замолчали. Как Лена не старалась первой увидеть Геннадия, он сам, как из–под земли, вырос перед ней.

— Добрый вечер дамы энд господа! Что такие грустные?

От неожиданности Лена вздрогнула, но увидев Генку, тут же улыбнулась и смутилась: — А, Гена, собственной пересоной. Рады видеть, рады.

— Заставляешь ждать, старик! — Филин произнес взбудоражено, не почувствовав, как его затянуло в наигранно светский тон этого короткого приветствия.

— Сереня! Что с тобой? — хихикая, спросил Леха, тоже непонятно как оказавшийся рядом.

— Как говорится, здравствуй для начала. И вообще… с чего вы взяли, что со мной что–то… Просто я хочу кричать.

Сергей встал и, доставая из пачки сигарету, направился к выходу.

— Несносный мальчишка! — Леха поплелся за другом.

— Вы давно здесь? — спросил Генка.

— Нет, — Лена грациозно встала, — пойдем в зал. Ребята найдут.

Дискотека началась. Танцующих было немного, большинство мирно беседовали за круглыми белыми столиками, удобно усевшись на стульчиках, претендующих на экзотичность, знакомились с соседями, весело шумели, если собирались старые друзья, или вертели головами, выбирая достойного партнера или партнершу.

Завсегдатаи клуба расположились в отдалении, за плотными рядами спинок плетеных стульев. К их числу относилась и компания, возглавляемая Филином. Ребята придвинулись друг к другу и делились впечатлениями дня, новостями. Время от времени их тела отваливались на спинки кресел и судорожно хохотали, когда кто–то бросал новую смачную мулю, — эта картина напоминала чем–то раскрывшийся бутон цветка, — затем «лепестки» снова сжимались, сосредоточенно потягивая фруктовый коктейль из нескольких разноцветных слоев различных сортов сока и упивались каламбурчиками следующего.

В дверях «засветился» Ходанич. В новых бриджах, модном батнике, с зачесанными назад волосами, оголяющими бритые виски, он гордо вошел в зал, мягко ступая в фирменных кросах на красный от света фонарей паркет. Походка кошачья, а глаза настороженные обшаривают зал.

За ним, словно лиса, следовал Хомяков, лавируя между танцующими и столами. Они добрались до ребят.

— Привет, братва! — крикнул Ходанич и, уверенно пододвинув стул от соседнего стола, бухнулся на него. — Как жизнь молодая? Эй, Хомяк! Танцуй сюда! Не стесняйся…

Хомяков уселся, подражая Ходаничу.

— Помаленьку, — ответил кто–то.

У Филина, Лехи и Генки опустели фужеры.

— Ох, не люблю я эти сухие законы! — хитро пропел Пашка. — Ну что, трахнем?! — Он достал из–под ног бутылку коньяка.

— О, ты, как говорится… Наливай, — похлопал по плечу Филин.|

— А мы потанцуем пока, — Лена взяла Генку за руку и потянула за собой на середину зала в пеструю толпу.

Пашка точно отмерил положенные граммы. Ходанич булькающим голосом начал посвящать ребят в мир шмоточного бизнеса.

Музыка тянула в круг дискоманов — раскрасневшихся юношей и девушек.

— По–моему, пора как–то выручать мальчишку. Наша гордость забыла, что у него нет соответствующей тренировки, — Леха участливым взглядом указал на вспотевшего, изможденного, но не переставшего прыгать, Генку.

— Беру операцию на себя, — Пашка, не дождавшись пожеланий, пулей вылетел из кресла и быстро пошел между хаосом столов и стульев, лихо огибая их, как препятствия горного слалома. Стена танцующих не остановила, он врезался в нее, как ледокол врезается в торосы, и поплыл к диск–жокею. Сказав несколько слов, он стрелой полетел к Лене и Генке.

Электронный голос подарил медленный танец, и Паша вежливо пригласил Лену. Она весело пожала плечами, давая понять Генке, что он опоздал и ничего не поделаешь. Ткачук же с благодарностью воздел руки над головой и, задыхаясь, прошептал: «Хвала аллаху», мотая головой и покачиваясь, шел он довольный тем, что уступил в танцевальном марафоне. За столиком сидел один Хомяков.