Стихотворения - Всеволод Рождественский

147. «Торопливым женским почерком…»

Торопливым женским почеркомВкось исчерчены листы,Но о том, что между строчками,Знаем только я да ты.

Сколько вместе было хоженоБездорожьем кочевым,Всё в конверт лиловый вложено,Чтобы вспомнить нам двоим.

В громе боя, под снарядами,В злой болотной тишинеДень и ночь должны быть рядом мы,Чтоб дышалось легче мне.

Сентябрь 1942

148. СИНИЦА

Она ко мне влетает спозаранкуИ на снегу по сизому перуЯ узнаю пернатую смуглянку,Лесных ветвей веселую сестру.

Одним глазком поглядывая в небо,Другим — на мой бревенчатый порог,Она клюет, нахохлясь, ломтик хлеба,Наколотый на сломанный сучок.

Потом бочком подскакивает близко,Шуршит сухой хвоей на шалаше,И от ее чириканья и пискаТак празднично становится душе.

Кто может знать, чему синицы рады,Что болтовней им наполняет грудь?Ни первый лед, ни грохот канонады,Ни дым костра не могут их спугнуть.

Отстала ль ты, замерзнув на привале,Иль, может быть, милей морской волныТебе дождем затянутые дали,Сосна и мох болотной стороны?

То к крошкам хлеба легкая привычка,Иль манит к дому сосен воркотня?Не всё ль равно! Беспечный друг мой, птичка,Сама дрожа, согрела ты меня!

Октябрь 1942

149. «В суровый год мы сами стали строже…»

В суровый год мы сами стали строже,Как темный лес, притихший от дождя,И, как ни странно, кажется, моложе,Всё потеряв и сызнова найдя.

Средь сероглазых, крепкоплечих, ловких,С душой как Волга в половодный час,Мы подружились с говором винтовки,Запомнив милой Родины наказ.

Нас девушки не песней провожали,А долгим взглядом, от тоски сухим,Нас жены крепко к сердцу прижимали,И мы им обещали: отстоим!

Да, отстоим родимые березы,Сады и песни дедовской страны,Чтоб этот снег, впитавший кровь и слезы,Сгорел в лучах невиданной весны.

Как отдыха душа бы ни хотела,Как жаждой ни томились бы сердца,Суровое, мужское наше делоМы доведем — и с честью — до конца!

Октябрь 1942

150. КРАСНОАРМЕЙСКАЯ ГАЗЕТА

Газета, каждой буквою роднаяДля смелого советского бойца,Красноармейская и боевая,Будь с нами в наступленье до конца!

Вселяя в нас уверенность героя,Твоя всегда горячая строкаНужна нам, как обойма в шуме боя,Как сталь неотразимого штыка.

Ты нам была подругой на походе,Товарищем в огне ночных атак.Ты речь вела о доблестном народе,Чье мужество сломить не в силах враг.

Рожденное в боях поры суровой,Ведя огонь прицельный по врагам,Твое правдивое простое словоКрепить победу помогало нам.

Когда за всё сочтемся мы с врагамиИ новый хлеб подымем на полях,В дни торжества ты также будешь с нами,Подруга, закаленная в боях.

1942

151. ПАЛАТКА

Поздней осенью в чаще несладко,Дни короче, а сумрак мутней.Одиноко сереет палаткаПод навесом набухших ветвей.

Уж проносятся листья-скитальцыВ злую изморозь, в хмурую рань,И дождей посиневшие пальцыБарабанят о мокрую ткань.

Но на лавке под старой шинельюМне тепло, и табачным дымкомУлетает и тает под ельюТо, что смутным подсказано сном.

Что мне снилось? Леса и дороги,Да туманом затопленный бор,Долгий стон журавлиной тревогиНад дымящейся гладью озер.

Выхожу — и над гарью равнины,Над разливами хвойных сединТреугольником лег журавлиныйВысоко проплывающий клин.

Неустанное крепнет гуденье —Краснозвездные птицы летят…А внизу расстилает цветенье,Как победный костер, листопад.

1942

152. «Эти дни славой Родины стали…»

Эти дни славой Родины стали,Путь победный прошли до конца.В беспощадном огне испытанийЗакаляется воля бойца.

Не она ль расплавляет металлы,Дуб сжигает — до горстки золы,Рвет на части гранитные скалы,Вяжет рельсы в тугие узлы?

На дыбы подымается полеИ бетон обращается в прах,Если воля, солдатская воля,С каждым часом всё крепче в боях.

1942–1943

153. «Всё выше солнце. Полдень серебрится…»

Всё выше солнце. Полдень серебрится,Лес провалился до колен в снега.Я вижу их — обветренные лицаСуровых истребителей врага.

Остер их глаз, а губы плотно сжаты,Шинель осыпал колкий снежный прах.У каждого родные автоматы,Без промаха разящие в боях.

Что зорче их приметливого взгляда,Что тверже их натруженной руки!За ними — честь и сердце Ленинграда,Зажатого в смертельные тиски…

Был зол мороз и глубоки сугробы,Но ширился и рвался на просторВысокой мести и священной злобыВ снегах блокады поднятый костер.

Был ясен день, снега сверкали чисто,Гудели самолеты в вышине,И солнце белкой, рыжей и пушистой,Раскинув хвост, качалось на сосне.

1942–1943

154. «Стучался враг в ворота к Ленинграду…»

Стучался враг в ворота к ЛенинградуИ, поднимая озлобленный вой,Затягивал голодную блокадуВкруг города злорадною петлей.Но город жил, трудясь, борясь, и гордоГлядел своей опасности в лицо.Он говорил настойчиво и твердо:            «Мы разорвем проклятое кольцо!»

Он фронту отдал помыслы и силы,Бессонный труд томительных ночей,Покой и солнце прежней жизни милойИ мужество любимых сыновей.Они сражались, не жалея жизни,С отвагою советского бойцаИ поклялись перед лицом Отчизны:            «Мы вырвем вас из вражьего кольца!»

В густых лесах, на льдинах переправы,У невских волн и ладожских болотПоложен ими твердою заставойНесокрушимой доблести оплот.Они мотали немцев встречным боем,На выбор пулей били до конца,И каждый день пред наступавшим строем            Трещали звенья черного кольца.

Ждет город вас, терпя страданья, муки,И верит твердо — доблесть победит.И с вами мы соединили руки,Нас уж ничто вовек не разлучит.Настанет день. Заря освобожденьяПовеет свежим ветром нам в лицо.Бойцы, герои, ленинское племя,            Прорвете вы блокадное кольцо!

<1943>

155. «Колеса вздыбленной трехтонки…»

Колеса вздыбленной трехтонки,Запутанные провода,И тут же, в брошенной воронке,Как небо синяя вода.

Здесь, в предосенней позолоте,В лесу, просвеченном насквозь,За шагом шаг ползти пехотеВ огонь и грохот довелось.

Но бой ушел. Далёко где-тоРокочут дымные лесаИ — ветра свежего примета —Горит заката полоса.

<1943>

156. ЗА КРУГЛЫМ СТОЛОМ

Когда мы сойдемся за круглым столом,Который для дружества тесен,И светлую пену полнее нальемПод гул восклицаний и песен,Когда мы над пиршеством сдвинем хрустальИ тонкому звону бокалаРокочущим вздохом ответит рояль,Что время разлук миновало, —В сиянии елки, сверканье огнейИ блестках вина золотогоЯ встану и вновь попрошу у друзейПростого заздравного слова.Когда так победно сверкает струяИ празднует жизнь новоселье,Я так им скажу: «Дорогие друзья!Тревожу я ваше веселье.Двенадцать ударов. Рождается год.Беспечны и смех наш и пенье,А в памяти гостем неладанным встаетЖестокое это виденье.Я вижу, как катится каменный дымК глазницам разбитого дзота,Я слышу — сливается с сердцем моимХолодная дробь пулемета.„Вперед!“ — я кричу и с бойцами бегу,И вдруг — нестерпимо и резко —Я вижу его на измятом снегуВ разрыве внезапного блеска.Царапая пальцами скошенный ротИ снег раздирая локтями,Он хочет подняться, он с нами ползетТуда, в этот грохот и пламя.И вот уже сзади, на склоне крутом,Он стынет в снегу рыжеватом —Оставшийся парень с обычным лицом,С зажатым в руке автоматом…Как много их было — рязанских, псковских,Суровых в последнем покое!Помянем их молча и выпьем за них,За русское сердце простое!Бесславный конец уготован врагу, —И с нами на празднестве честиВсе те, перед кем мы в безмерном долгу,Садятся по дружеству вместе.За них до краев и вино налито,Чтоб жизнь, продолжаясь, сияла.Так чокнемся молча и выпьем за то,Чтоб время разлук миновало!»

Январь 1943

157. «Мне снились березы, дорога большая…»